в море, загорала и отсыпалась.
В понедельник Альберт принес в ее комнату билет на самолет до Москвы:
– Разлетаемся… Увидимся…
Машина довезла ее до Адлера.
В комнате отдыха на вылете она познакомилась со своим будущим мужем, человеком взрослым, сложным, но хорошим. После свадьбы она тотчас забеременела и целиком погрузилась в будущее материнство, благодаря Бога за то, что он подарил ей долгожданное счастье. Она позвонила Альберту, сообщив ему о своей радости.
– Твоя заслуга, – сказала. – Будет девочка!
– Будь счастлива!
А за три дня до родов во время ультразвука наблюдающий врач-акушер Элия Казгоев сообщил, что плод внутри нее мертвый. Вероятно, ее любимая девочка запуталась в пуповине и задохнулась. Так бывает.
Она рожала мертвого ребенка совершенно одна. В рваной родильной рубашке, почти черная от горя и нестерпимой боли, двое суток издыхала в корчах родов, пока Казгоев не явился и не вытащил из нее мертвое тельце.
– Скотина! – прошептала она акушеру.
Позже Нора узнала, что никакой врач, ни одна акушерка не захочет принимать мертвый плод – нехороший знак.
Приходя в себя, она первый раз в жизни подумала, что человечество в основной массе своей злое. Но вспомнив мужа и почему-то хозяина «Мимозы», переменила мнение. Все-таки есть много добрых и порядочных людей.
Ее муж долгое время не мог находиться с ней рядом. Молчаливо скорбящий, он все время работал, старался приходить ночью, спал коротко, а она не имела возможности выговориться самому близкому человеку. Поделиться с ним болью, рассказать, как ей невыносимо заходить в приготовленную детскую, и много чего еще…
Через три месяца Нора физически оправилась и вспомнила Альберта.
Она позвонила ему и попросила о встрече.
Они сидели в японском ресторане, скрипач много ел и слушал рассказ Норы о случившейся с ней трагедии. Альберт, казалось, понимал ее чувства, разделял горе, чуть было не прослезился, когда она рассказала, как ее девочку словно батон колбасы завернули в простыню и унесли в морг. А в ответ услышала от него:
– За все в жизни надо платить! Я говорил тебе, Нора! Это твоя плата!
Нора тогда подумала, что в жизни никогда более не встретится с Альбертом.
Но лет через восемь он сам позвонил ей и предложил увидеться.
Постаревший и обрюзгший, скрипач жаловался на жизнь, женщин и правую, смычковую, руку. Она все чаще дрожала, а он боится идти к врачу – вдруг это паркинсон или психосоматика?
– Оба мы с тобой какие-то несчастные! – подытожил скрипач.
Нора улыбнулась и рассказала виртуозу, что через полтора года после неожиданной смерти ребенка она родила чудесную здоровую девочку Анечку. А еще через три – вторую, Любушку, затем третью, Дарью. Нора поведала Альберту, что все же окончила медицинский, но работает только в своем дачном поселке – так, для радости, времени-то нет: трое детей, любимый муж, родственники, друзья… А еще открыла Альберту старую тайну свою, что после ухода из «Мимозы», уехав в Саратов, она обнаружила, что беременна от него.
– Я бы родила! – объяснила Нора. – Но заболела пневмонией и после приема сильных лекарств испугалась, что ребенок может родиться нездоровым. Ты знаешь, антибиотики…
– Аборт сделала?
Она кивнула:
– Сказали, что мальчик был бы здоровым. А у нас только девчонки!
– А у меня нет детей… И в жизни почти ничего… Кроме трясущейся руки.
– Кстати, меня зовут Света. А Нора – сценическое имя… Не знал?.. Ты много сделал для меня, – нежно произнесла она и погладила Альберта по щеке. – Но за все в жизни надо платить. Это твоя плата…
Хороший день
На Ленинградском рынке, пахнущем маринадами, свежей зеленью и колбасными изделиями, в суете воскресного дня, когда сотня разномастных человек сновала между прилавками, выбирая на обед что-то особенно вкусненькое и свежее, произошла завязка этой нехитрой истории.
В самом сердце рынка, на проходном месте расположился мраморный прилавок мясника Дрыкина. Огромный, пузатый, с руками исполина, татуированными разными фривольными изображениями, он возвышался среди коллег памятником Петру Великому – таким суровым был взгляд у Дрыкина, и прищур маленьких глаз соответствовал. Всякому было видно, что это он поднял Россию с колен, а сейчас Ильей Муромцем охраняет ее от варягов. Каждые пятнадцать минут мясник Дрыкин показывал народу фокусы с топором, подкидывая тяжеленный инструмент и ловя легко, словно гиревик в цирке. И через локоть бросит, и через колено… Финалом короткого выступления было разрубание напополам свиной головы одним ударом. Толпа охала от такой невиданной мощи и ловкости, а потому дрыкинские мясные деликатесы шли на ура.
В то же самое время вдоль прилавков сновал неприглядного вида гражданин в потертом пиджаке и штанах явно с чужого зада. Несмотря на осеннее время, ноги гражданина были обуты в летние сандалии, но имелись белые грязные носки с лейблом известного спортивного бренда. Девяносто процентов опрошенных сказали бы, что индивид явно бомжующий член общества – и угадали бы на все сто.
Гражданин останавливался возле прилавков с кислой капустой, солеными огурчиками, корейской морковкой, по-свойски все пробовал, нахваливая товар, а на все отсылы его во все непотребные отверстия лишь улыбался в ответ, демонстрируя нехорошие зубы с тусклым янтарным отливом. Он рассчитывал добраться до отдела с колбасами и там что-нибудь стянуть и закрысить – круг краковской, например, или кровяной колбаски кус. Какой-то кавказец, то ли армянин, то ли грузин, сунул ему пакет с засохшим лавашом, бомж поклонился в знак благодарности и закрестился быстро-быстро, прося у Бога хорошей жены для хача. За что был одарен большим бакинским помидором… Так, потихоньку набивая брюхо, гражданин добрался до колбасного ряда, где его поджидала неудача. Он уже почти затянул в рукав пиджака гирлянду московских колбасок, твердых и пахучих, осталось скрыть последнюю секцию, но все окончилось неожиданно плохо. Без бранных слов, без какого-либо предупреждения продавщица колбас, баба в пуховом платке, наотмашь залепила ему по скуле, ловко выудила из рукава бродяги краденый товар и как ни в чем не бывало вновь занялась торговым делом. В голове у гражданина загудело, а из уха пролилась струйка крови. При своем образе жизни он не раз был бит, имел увечья на теле, а потому его организм был хоть и потрясен, но никак не удивлен событием и продолжал функционировать, несмотря на оглохшее ухо. Пришлось неудачливому воришке двигаться вдоль прилавков правым бочком, слышащей стороной, и клянчить у торговцев мясом ненужные им хрящики, куриную требуху – бомж готов был забрать даже удивленные бараньи глаза… Сообщество ему подобных в подвале четвертого дома по Балтийской улице никак не ожидало его с пустыми руками. Принес что-то стоящее – и место спальное
