– Вам говорит о чем-нибудь фамилия Фарринер?
– Даже не знаю, – она встряхнула сухими обесцвеченными волосами и закурила.
Получается, она выскочила из соседней квартиры, чтобы проверить, не забрались ли вандалы, и захватила с собой сигареты и спички? Она что, собиралась выкурить со сквоттерами трубку мира? Удивительная женщина!
– У вашей племянницы был автомобиль? – спросил он, показывая два маленьких ключа.
– Не уверена. Ни разу не видела на машине, а уж Рода никогда не упустила бы возможности похвастаться. – Инспектора раздражала манера этой женщины опускать местоимения, произнося длинные спичи.
– Кому же тогда принадлежат эти ключи? – резко спросил он.
– Меня об этом спрашивать без толку. Но если у нее в Лондоне имелась машина, то зачем бы везти сюда ключи? Нет, этот автомобильчик был бы припаркован перед домом, чтобы все увидели. Женишка-то так себе и не завела, зато богатство свое всегда напоказ выставляла. Кому же теперь денежки достанутся? Не мне, это уж точно. – Она выпустила струю дыма прямо в лицо инспектору, и тот отвернулся, закашлявшись.
– Расскажите поподробнее о том вашем телефонном разговоре с мисс Комфри.
– В каком смысле поподробнее? – спросила миссис Краун, выпуская дым через ноздри, отчего стала похожа на дракона.
– О чем именно вы говорили? Вот вы сняли трубку, и Рода произнесла: «Привет, Лилиана. Узнаете меня?» Правильно?
Миссис Краун кивнула.
– А дальше? Кстати, в котором часу это было?
– Около семи. Я сказала: «Алло», а она произнесла ту самую фразу. Сю-сю-сю, своим басом. Ну, я ответила, что прекрасно ее узнала, и добавила, мол, если хочешь спросить, как там твой папаша, лучше сразу звони в больницу. Рода сказала, что все уже знает и что уезжает в отпуск, но сперва заглянет на пару деньков в Кингсмаркхэм.
– Вы уверены насчет отпуска? – прервал ее Вексфорд.
– Конечно, уверена. На память пока не жалуюсь, знаете ли. Я вам больше скажу: она еще назвала меня «душа моя». То-то я удивилась! «Я заеду к вам на пару денечков, душа моя!» – так прямо и сказала. Похоже, когда она разговаривала со мной, с ней был кто-то еще. И этот кто-то был женщиной, а Рода хотела создать впечатление, что разговаривает с мужчиной.
– Но она же обратилась к вам по имени?
– Что с того? Может, тогда еще она была одна? Нет, если хотите знать мое мнение, с ней была какая-то подружка, которая зашла во время ее звонка. Вот Рода и вставила это самое «душа моя», чтобы показать, что болтает с хахалем. Поверьте, уж я-то ее знаю. А потом она сказала что-то вроде «радость моя»: «Я просто подумала, что вы, радость моя, разволнуетесь, если вдруг увидите в доме свет. Я загляну сразу после того, как поговорю с врачами, хорошо?» А затем ее товарка, наверное, вышла, я слышала, как стукнула дверь. И Рода сразу стала говорить нормально. Буркнула: «Увидимся в понедельник. Пока». И отключилась.
– Вы не поздравили ее с юбилеем?
Если бы у паука были плечи, то он пожал бы ими точно так же, как миссис Краун. Они дернулись вверх-вниз, словно у марионетки, подвешенной на ниточках.
– Старая мамаша Паркер только потом сказала мне, что у Роды был день рожденья. Ну, не буду же я забивать себе всем этим голову? Я помнила, конечно, что вроде бы в августе. Пятьдесят лет – и ни разу не целовалась!
– Пожалуй, на этом все, миссис Краун, – с отвращением произнес Вексфорд и выставил ее за дверь.
Иногда ему хотелось быть судьей, чтобы говорить людям в лицо все, что он о них думает. На пыльном комоде оказалось выведено: Б. + Л. Он тщательно стер надпись рукавом. Скорее всего, «Б.» – тот самый «джентльмен», с которым Лилиана таскалась в паб. Неужели в этой старой грымзе до сих пор скрывается душа юной девушки?
Придя домой, Вексфорд позвонил Бейкеру и спросил о «Ситроене».
– Могу ответить сразу, – отозвался тот. – Я слышал от Дайнхарта, что Роза Фарринер водит именно «Ситроен». Тебе это помогло?
– Да. Спасибо, Майкл. От нашего начальства что-нибудь слышно?
– Наберись терпения, Редж.
Что же, Вексфорд пообещал набраться. В конце концов, дело начало проясняться.
Рода Комфри-Фарринер звонила своей тетке из дома на Принсвейл-роуд в вечер своего дня рождения. Именно поэтому у нее могли быть гости. Подруга, как полагала Лилиана Краун? Нет, вряд ли. Скорее всего, мужчина. Наконец-то найденная поздняя любовь, тот, в ком Рода попыталась вызвать ревность. Инспектор не мог предположить, зачем ей это понадобилось, но это было не важно. Мужчина, кем бы он ни был, поддался на провокацию, услышав часть разговора, и узнал, куда Роза-Рода собирается в понедельник. Вексфорд нисколько не сомневался, что тот, кто подслушал разговор, и был убийцей.
Итак, это было убийство из ревности. Миссис Краун только что продемонстрировала, что даже в стареющем теле может скрываться душа подростка. Ведь не каждый покоряется возрасту, становясь носителем шлепанцев. Разве сам он, пусть и стараясь оставаться верным мужем, не тосковал по тем временам, когда ежедневно влюблялся? Не жаждал тех ощущений, не бормотал про себя слов Стендаля: «Я хотел бы быть влюбленным хотя бы в самую уродливую парижскую кухарку, лишь бы она отвечала на мое чувство»[9].
Девушка, сидевшая в фойе полицейского участка Кингсмаркхэма, находилась в центре всеобщего внимания. Сержант Кэмб поил ее чаем, а рядом крутились два юных констебля, поминутно спрашивая, удобно ли ей и уверена ли гостья, что они ничего не могут для нее сделать. Констебль Лоринг явно размышлял, не уволят ли его, если он пригласит прекрасную посетительницу в столовую и угостит ее там сандвичем или тостами с сыром, которые главный инспектор Вексфорд называл «полицейским фондю». Девушка казалась испуганной и расстроенной. В руках она держала газету, не сводя с нее глаз и повторяя, что будет говорить только с самим инспектором Вексфордом.
У нее был необычный, экзотический цвет кожи. Есть такая орхидея: она не розовая, не зеленая, не золотая, а матово-бежевая, нежная, слегка окрашенная сепией. Лицо девушки напоминало именно этот цветок, тонкие черты словно были выведены тушью на шелке. Черные, как вороново крыло, волосы были густыми и пушистыми. Женщины ее страны ходили в сари, девушка и сама двигалась так, словно привыкла его носить, но для визита в полицейский участок она оделась на западный манер: в голубую юбку и белую хлопчатобумажную блузку.
– Где же главный инспектор? – спросила девушка у Лоринга, и романтическому юноше показалось, что он Страж города, внимающий словам: «Не видели ли вы того, кого возлюбила душа моя?»[10]
– Он очень занятой человек, – ответил Лоринг, – но я уверен, скоро он придет.
Впервые в жизни Реджу захотелось стать старым, уродливым Вексфордом, который мог позволить себе принимать таких посетительниц наедине.
Наконец, уже в половине первого, главный инспектор явился.
– Доброе утро, мисс Патель.
– Вы меня помните!
На его месте Лоринг сказал бы: «Кто же может забыть вас, увидев хоть раз в жизни?» Вексфорд же буркнул, что хорошо запоминает лица, и добавил, обращаясь к несчастному Лорингу, что, если тому нечего делать, он, инспектор, может ему помочь в решении этой проблемы. Констебль лишь печально взглянул вслед красавице и чудовищу, скрывшимся в лифте.
– Так чем могу служить, мисс Патель?
Он кивнул на кресло. Она присела.
– Вы, наверное, разозлитесь на меня, сэр, потому что я сделала ужасную вещь. Нет, боюсь вам признаться! С того самого момента, как я увидела газету, я просто в ужасе. Сегодня я примчалась к вам первым поездом. Вы были тогда таким милым, вы вообще здесь все очень добрые, но я чувствую, что, как только все вам расскажу, милым вы уже не будете.
Вексфорд смотрел на нее изучающе. Он помнил, что прошлый раз определил ее характер как лукавого бесенка, но теперь от озорства не осталось и следа. Девушка была явно расстроена. Пытаясь хоть немного вернуть ей чувство юмора и успокоить, инспектор сказал:
– Я уже несколько месяцев не ем молодых девушек. И в любом случае строго соблюдаю правило, никогда не есть их по пятницам.
Она даже не улыбнулась, лишь странно посмотрела на него и разрыдалась.
Глава 11
К сожалению, Вексфорд не мог обнять и успокоить мисс Патель, как поступил бы с Сильвией или Шейлой. Поэтому он просто поднял телефонную трубку и попросил кого-нибудь принести в кабинет кофе и сандвичи, заметив как бы невзначай, что с набитым ртом очень сложно на кого-нибудь по-настоящему сердиться.
Слезы ни в малейшей мере не испортили ее лица. Мисс Патель вытерла глаза, всхлипнула и сказала:
– Вы очень милый. А я – спятившая идиотка.