— Пока ты разденешься, — предложил Чарли, — я пойду покурю — в коридоре.
— Зачем? Ты мне не мешаешь.
Лора заперла дверь, сняла куртку и джинсы, под которыми были черные трусики. Потом она забралась на верхнюю полку, и ее длинные ноги скрылись под одеялом. Следом за ней влез на свою полку Чарли. Сбросив башмаки, он укрылся одеялом, чтобы снять брюки.
— Что ты стесняешься? Это старомодно. Ты же меня не смущал. Я разделась при тебе.
— На тебя приятнее смотреть, — ответил Чарли.
Он высунул голую ногу из-под одеяла и, протянув ее в сторону Лоры, старался коснуться ноги своей спутницы. Она приняла вызов и попыталась оттолкнуть ногу Чарли. Увлекшись борьбой, Лора сбросила одеяло, и он вновь увидел черные трусики и под задравшейся майкой плоский, почти ввалившийся живот. Он убрал ногу и попытался рукой погладить Лору. Но дотянуться было не так-то просто. — Он лишь слегка коснулся ее бедра.
— Нет, — сказала она, — не надо.
— Не хочешь?
— Не надо. Подумай о Кароль. Укройся потеплее, давай погасим свет и будем спать.
Вышли они в Орийаке. Был июнь, и погода стояла прекрасная. Они плотно позавтракали, потом взяли напрокат машину. До деревни предстояло ехать километров сорок по живописной дороге. Луга, ручьи, пихтовые леса вызывали в памяти деревенские картины, а иной раз горный пейзаж. Когда они проезжали вдоль пастбищ, Лору восхитила удивительно одинаковая окраска салерских коров. За одним из поворотов дороги показалась деревушка, укрывшаяся в ложбине меж двух холмов.
— Вот мы и приехали, — сказал Чарли.
Лора положила руку на колено своего спутника и судорожно сжала его. Чарли повернулся к ней. Лора смотрела на деревню глазами, полными ужаса.
— Я только сказал, что мы приехали, — счел нужным добавить он.
Но эти робкие слова не могли помешать проклятью, преступной тайне, вновь появиться между ними.
Однако, как только они вышли из машины и настало время приступить к работе, обоим стало легче. Им надо было повидать многих местных жителей: мэра, врача — как можно больше людей.
Мэр, крестьянин лет пятидесяти, оказался славным человеком, хотя и несколько назойливым. Он желал сопровождать их повсюду. И если Лоре и Чарли удавалось на время избавиться от него, они замечали, что мэр следит за ними издалека и только ждет момента, чтобы вернуться. Однако, обладая профессиональным чутьем и имея определенные навыки в работе, они предпочитали говорить с жителями деревни с глазу на глаз, чтобы потом сопоставить различные мнения.
В полдень, поскольку в деревне не оказалось никаких заведений, где можно было бы перекусить, они купили в лавке овернской ветчины, сыра и вишни и отправились на берег маленькой речушки. Расположившись в тени, они поели. Возвращаться в деревню было рано. Сидя в траве, Лора выдергивала стебли овсюга и жевала их. Чарли растянулся рядом и задремал. Очнувшись через несколько минут, он увидел склонившуюся над ним Лору, которая напряженно, почти с болезненным вниманием вглядывалась в его лицо. Ее лоб прорезали две морщинки. Она словно нашла в ноле камень, весь покрытый иероглифами, и безуспешно пыталась их прочесть. Чарли поднялся под ее пристальным взглядом. Между ними вновь блуждал призрак тайны.
— Ну что ты смотришь! — сказал он. — Я такой же человек, как и все остальные.
Вернувшись в деревню, они попросили мэра узнать, не согласятся ли родители девочки принять их. Мэр проводил их до фермы. Поддавшись его уговорам, родители были готовы ответить на вопросы журналистов, рассказали со всеми подробностями историю болезни, поведали о своем горе и о том, что теперь у них появилась надежда. Мэр то и дело пытался вмешаться в разговор. Глядя на родителей, трудно было сказать, действительно ли они надеялись на что-нибудь. Каждодневная драма сделалась для них уже привычной, и они воспринимали ее с естественной простотой. Они достали бутылку вина, которую все вместе выпили за выздоровление больной.
В четыре часа из школы вернулись трое других детей, и их тут же усадили за стол. Эта традиционная сцена настолько соответствовала представлениям гостей о старом быте, что, имея самые условные понятия о жизни в деревне, они были растроганы. Чарли сфотографировал всю семью.
Время от времени мать выходила из комнаты, чтобы взглянуть на больную.
При всем своем радушии родители не соглашались показать журналистам девочку.
— Сегодня она чувствует себя не совсем хорошо.
Лора без зазрения совести настаивала на своем. Фотография на первой полосе вызовет в сто раз больше сострадания у французов, чем любая статья, и, если они хотят собрать пожертвования для спасения малышки, это единственное средство. Да, фотография необходима. Это же секундное дело. Без вспышки. Они будут очень осторожны. Мэр счел возможным высказать свое мнение:
— Поступайте, как хотите, вы родители, и вам решать. Но мне думается, они правы.
В конце концов фермеры уступили. Мать провела Лору и Чарли в комнату больной. Все двигались совершенно бесшумно. Мать приоткрыла дверь, и они увидели девочку, спокойно лежавшую на постели. Ребенок повернул голову и открыл большие удивленные глаза. Чарли щелкнул затвором. Огромные глаза, устремленные на вас, глаза в пол-лица… Одним словом, снимок обещал быть впечатляющим. На всякий случай Чарли щелкнул еще раз. Они вернулись в гостиную. Лора опустилась на стул и зарыдала. Все молча ждали, пока она успокоится. Она извинилась. Ей предложили выпить еще вина, но, покачав головой, она отказалась. Мэр отвел Чарли в сторону.
— Как она переживает! Должно быть, вы всего насмотрелись при вашей профессии.
Журналисты хотели уехать, но отделаться от мэра было не так-то просто. Он решил пригласить их пообедать, и, как они ни упирались, в конце концов пришлось согласиться. Стол был обильным, и все это надо было выпить и съесть. Видимо, мэр любил пожить в свое удовольствие. Возбужденный присутствием молоденькой журналистки, он принялся рассказывать игривые истории. Лора немного опьянела и смеялась без удержу. Когда им удалось наконец выехать в Орийак, было слишком поздно, чтобы успеть на ночной поезд. Большую часть пути Лора продремала. Лишь изредка она открывала глаза, устраивалась поудобнее на сиденье и вновь погружалась в сон. Чарли отыскал отель на набережной какой-то реки.
— Здесь, кажется, тихо, и ты сможешь выспаться.
Он взял сумку Лоры и понес в номер. Лора плелась за ним по лестнице, затем по коридору. Он открыл дверь, зажег свет. Положив сумку, осмотрел комнату.
— Тебе здесь нравится?
Лора кивнула. Казалось, она опять вот-вот разрыдается. Ему стало жаль девушку, и он обнял ее.
Лора отстранилась. На лице ее мелькнуло такое выражение, словно она приняла твердое решение. Засмеявшись, она сказала:
— Пойдем.
Как и прошлой ночью в купе, она быстро сбросила куртку и джинсы. Стащила с себя майку, потом трусики. Пока Чарли раздевался, она забралась в постель.
— Не бойся, ты увидишь, я не стану хандрить.
Было что-то детское в наслаждении, с которым Чарли ласкал худощавое тело Лоры. И все же, несмотря на свое обещание, она проронила слезу. Он гладил ее волосы, перебирая пальцами каштановые завитки. Она попросила сигарету. Чарли прикурил две — для нее и для себя. Лежа бок о бок, они курили не спеша. Закончив сигарету, Лора загасила окурок в пепельнице и, повернувшись, склонилась над Чарли, разглядывая его лицо, как она это делала несколько часов тому назад на лугу. Но теперь он не спал и попытался ласкать ее грудь.
— Нет, смотри на меня, — потребовала она. — Сейчас ты пойдешь в свой номер. Прежде я не хотела этого из-за Кароль, но потом поняла, что должна согласиться, чтобы снять это заклятие. Понимаешь? Между нами есть что-то такое, что убивает людей всюду, где бы мы ни появились. Дело не в тебе одном и не во мне. Это случается обычно, когда мы вместе. Я подумала: а что, если наши отношения изменятся, может, изменится и все остальное? Может, исчезнет это колдовство?
— И ты решила лечь со мной в постель?
— Да.
— Надеюсь, тебе было не очень противно?
— Дурачок, было так хорошо! И мне давно этого хотелось.
— А сейчас ты и вправду хочешь, чтобы я ушел к себе?
— Да.
Когда Чарли выходил из комнаты, Лора окликнула его взволнованным голосом:
— Ты веришь, что девочка будет жить?
Через несколько дней после их возвращения в Париж пришло сообщение о смерти маленькой больной. Газета еще раз поместила фотографию, которую сделал Чарли, — большие глаза ребенка смотрели на вас, словно упрекая за то, что вы бессильны спасти его. Фотография имела успех, и крупный иллюстрированный еженедельник предложил ее автору место фоторепортера.
Чарли пошел сообщить Лоре, что уходит из газеты.
— Так будет лучше, — сказала она. — Я сама собиралась уйти и даже сменить профессию.
