– Конечно! – пронзила его взглядом Доротея. – Сколько хочешь, только поторопись.
Он застонал и поплелся в ванную.
– Надеюсь, у него ничего серьезного.
– Чепуха! – Доротея встала и подошла к двери на террасу. – Только не надо за ним бежать и поддерживать голову. Что он там делает?
– Что?… – Я выскочила из постели.
– Да не Хайнц, а этот постоялец Марлен. Он фотографирует пансион. На острове есть виды и позаманчивее. Ну ладно, ты когда придешь?
Я подошла к ней и увидела, как Йоханн Тисс неторопливо идет к пляжу. Фотоаппарат он сунул в карман куртки. Доротея внимательно на меня посмотрела.
– Он вроде ничего.
– Марлен он кажется странным. Два раза ошибся в своем имени, когда регистрировался.
– Ах, эта Марлен. Она слишком много работает и мало отдыхает. Нет, с ним все в порядке. Не сбивай себя с толку. Бывают хобби и похуже, чем фотографирование пансионов. Мало ли, зачем ему это понадобилось. Спроси его, когда пойдешь с ним ужинать.
– Да чуть было не пошла.
Я пересказала ей наш вчерашний разговор в саду за кофе. Доротея была в восторге.
– Видишь, это все мое черное платье. Всегда срабатывает. Кристина, надо постараться. Я избавлю тебя от Хайнца и Марлен, а ты жми на газ. Ну, мы же обе хотим классного лета.
– Сегодня пасмурно. – Папа все еще говорил тихо, но уже оделся. – А мне по-прежнему плохо, если это вообще кого-то интересует.
– Доброе утро, папа.
– Ты еще не умылась. Я думал, ты хотела красить.
Сладким голосом я сказала:
– Папа, я не хотела, но буду. А это не одно и то же. Если бы ты этих ребят…
– Господи, да что вы все об одном и том же! Доротея, ну что? Идем? Я готов.
Настроение у него, кажется, плохое. Вдобавок к отравлению.
* * *
Когда через полчаса я пришла в пансион, Хайнц и Доротея уже отправились в пивную. Марлен была в кухне и протянула мне кружку с кофе.
– Доброе утро! У вас там что, полный крах?
– Нет. – Я помешала кофе. – Доротея сердита из-за ребят, которых прогнал Хайнц. А Хайнц уверен, что его отравили. Наверное, надеялся, что больных и детей пощадят. Но не вышло. А я так и так во всем виновата. К тому же сегодня у мамы операция, поэтому он беспокоится.
– Мог бы и сказать.
– Марлен, мой папа – кремень. Скорее даст себя отравить, чем проявит свои чувства.
Я допила кофе и поставила чашку в раковину.
– Я нужна тебе здесь или лучше сразу пойти красить?
– У меня сегодня четверо уезжают, давай ты займешься завтраком. Они все равно там пока все заклеивают, это дурацкая работа.
– Хорошо. – Я вспомнила про карие глаза, и сердце забилось. Надеюсь, он ест по утрам.
– Тогда посмотрю, что надо сделать.
– Эй!!! – Фрау Вайдеманн-Цапек была в дутой жилетке и выглядела как человечек с рекламы шин «Мишлен». – Вот и дочка!
Она лучезарно взглянула на меня, пробираясь с тарелкой к своему столу.
Фрау Клюпперсберг, на этот раз в синюю полоску, кивнула, прожевала и проглотила.
– Хэй, как здесь говорят, как дела?
– Спасибо, хорошо.
Я благовоспитанно улыбнулась и с облегчением забрала из буфета наполовину опустошенную тарелку с сыром.
– Я сейчас добавлю.
Следующие три четверти часа я готовила кофе, чай и какао и каждый раз, выходя в зал, смотрела на столик одного человека у окна. Никаких признаков Йоханна Тисса. А мне придется несколько часов грунтовать стены. Когда я принесла фрау Клюпперсберг третий чайник, ее подруга придержала меня за рукав.
– Мы беспокоимся о вашем отце. Мы его совсем не видим. С ним все в порядке?
– Конечно. Я замуровала его в бетон, не такое уж счастливое у меня было детство.
По их реакции я поняла, что произнесла это вслух, а не подумала.
Обе дамы с ужасом уставились на меня. Я судорожно пыталась выйти из положения. Спас меня велосипедный звонок Калли.
– А вот и Калли! Это друг моего отца, вы у него спросите.
Еще не пришедшая в себя фрау Клюпперсберг отодвинула в сторону гардину и уставилась на Калли, который только что слез с велосипеда и теперь обстоятельно его пристегивал.
– О! – вытянула она губы трубочкой и снова обрела самообладание. – Смотри-ка, Мехтхильда, это тот господин, что встретился нам вчера и так приветливо поздоровался.
Мехтхильда Вайдеманн-Цапек склонилась над столом, грудью прижавшись к полной тарелке.
– Точно, точно, это он. Очень симпатичный.
Она выпрямилась и неодобрительно взглянула на меня:
– Мы сами представимся. Спасибо, нам больше ничего не нужно.
С ее жилетки упал кружок чайной колбасы.
К тому моменту, когда в кухню пришла Геза и сказала, что может заняться столовой, а мне открыт путь к ведрам с краской, Йоханн Тисс так и не появился. А я-то на это надеялась.
– Можешь спокойно идти. – Геза налила себе кофе и прислонилась к холодильнику. – Почти все уже позавтракали, с остальным я сама справлюсь.
«Остальное и заставляет мое сердце биться», – подумала я и разочарованно бросила тряпки в раковину. Геза поняла мой жест иначе.
– Да, мне тоже не хотелось бы красить. Твоего папу надо держать в руках, – рассмеялась она. – Марлен мне все рассказала, Хайнц, конечно, с приветом.
– Очень смешно, Геза. Надеюсь, твой папа скоро застукает тебя за курением. Я пошла. Кстати, обе грации опять полностью опустошили свой стол. Удачи! И нечего ухмыляться. Лучше займись своими родителями.
С прямой спиной и чертыхаясь про себя, я вышла из кухни во двор и увидела, что Калли в опасности. С отчаянием на лице он стоял между фрау Вайдеманн-Цапек и фрау Клюпперсберг, громко его в чем-то убеждавших. Я даже не замедлила шаг; в конце концов, он взрослый мужчина. Его вопли были очень жалобными:
– Эй, Кристина! Подожди, пожалуйста! Я с тобой!
Калли бросил дам и побежал ко мне.
– Спасай меня. Что это было? – прошептал он и уцепился за мою руку, ища защиты.
Мы медленно пошли рядом, и я чувствовала взгляды, буравившие меня между лопатками.
– Это, Калли, большие фанатки моего отца. Мишленовского человечка зовут Мехтхильда Вайдеманн-Цапек, а женщина-мечта в голубом – фрау Клюпперсберг. Имени, к сожалению, не знаю.
– Ханнелора. Ее зовут Ханнелора Клюпперсберг, но я должен называть ее Ханна. Как давно Хайнц с ними знаком? Твоя мать знает об этом? И что ты там такое делала с бетоном?
– Они познакомились с Хайнцем на пароме, совсем недавно. Пока еще незачем беспокоить маму. Про бетон я тебе расскажу как-нибудь на досуге, может, мне понадобится твоя помощь.
Калли озабоченно покачал головой:
– Я тебе, конечно, помогу. А на Хайнца всегда женщины западают. Так и раньше было. Когда становилось опасно, он вечно линял. А мне приходилось провожать их до дома. Это нехорошо. А теперь у меня уж и желания нет, я и вправду слишком стар для этого.
– Ну и скажи ему.
Я толкнула дверь в пивную и увидела отца, с несчастным видом сидевшего на опрокинутом ящике.
– Вот он, герой. Скажи ему все в глаза.
Мы подошли к ящику и посмотрели на отца сверху вниз. Хайнц поднял голову. Калли опустился на корточки.
– Ну?
– Ну?
Хайнц тряхнул рукой с приклеившимися остатками малярного скотча.
– Ненавижу, когда пальцы липкие. – Он тряхнул сильнее. – Отвратительно!
– Хайнц, я только что познакомился во дворе с двумя дамами, они…
– Калли, ну в самом деле… Тебе семьдесят четыре года, и к тому же ты женат. И вообще… У меня нет времени обсуждать с тобой твои любовные дела. И такие разговоры я не хочу вести при девочках.
Калли покраснел.
– Но, Хайнц…
Отец взглянул на него с упреком:
– Калли, не сейчас. После поговорим.
Доротея подошла к нам и с любопытством спросила:
– Что там с любовными делами Калли?
– Вот видишь! – Отец был так возмущен, что даже вскочил. – Можно хоть чуточку соблюдать приличия? Ничего, Доротея, нет у Калли никаких любовных дел, ему семьдесят четыре. Ну что, поехали дальше?
Доротея окинула взглядом помещение.
– Надеюсь. Ты еще даже не закончил с малярным скотчем. Нужно завершить вот этот угол. Калли, Кристина, начинайте с задней стенки. Ведра с краской уже там.
Отец снова сел и стал отдирать с пальцев скотч.
– Так противно липнет. Я больше не хочу. А вы могли бы и постараться. Если аккуратно красить, не обязательно заклеивать все подряд.
– Хайнц, ты прогнал мальчишек и теперь как миленький будешь клеить. Больше никаких дискуссий. Я поехала встречать Нильса с парома. Удачи вам!
Хайнц выждал, пока она уйдет.
– Кристина! Тон твоей подруги Доротеи мне не нравится. Она разговаривает со мной так, будто я ее лакей.
– Папа, тебе надо было раньше…
– Знаете что… – Он размахнулся и швырнул катушку с лентой через всю комнату. – Да пошли вы все… Пойду схожу за газетой. Вот так. И не смейте меня удерживать!
Он ушел, хлопнув дверью. А Онно, слегка покачиваясь, стоял на лестнице и тер руку в том месте, куда ему угодил скотч.
– Черт, что это с ним такое?
