Он пожал плечами:
– Хотел взять велосипед и поехать на пляж. Может, составишь компанию?
Двое практически голых людей, теплый песок, мягкая кожа, соленое море, парочка чаек, его карие глаза – все эти картинки мелькнули перед моим мысленным взором, пока я обдумывала ответ. Он должен был быть достаточно любезным, невзирая на всяких мышек, но все-таки сдержанным. Ответ нашел папа.
– Кристинааа! – выглянул он из окна пивной. – Что ты так долго? Работа стоит!
– Уже иду. – Я улыбнулась Йоханну. – Мне очень жаль, видишь, у меня еще дела. Может, в другой раз.
Он шутливо закатил глаза:
– Непростое дело договориться с тобой о встрече, правда? Постой, пусть все будет спонтанно. Ты дашь мне свой номер телефона, и я буду звонить. Пока все не сложится. Как тебе идея?
Сердце мое забилось.
– Кристиииинааа!
– Да, папа! Одну минуту!
Я тяжело вздохнула, потом дала Йоханну свой номер и решила забыть о мышке, если мы хотя бы раз выпьем с ним пива.
Выйдя с шуруповертом из дома, я увидела лишь его спину. Он ехал на велосипеде в сторону пляжа. И разговаривал по телефону.
* * *
Настроение у меня не улучшилось, когда папа со словами «С кем это ты там кокетничала?» вырвал из моих рук шуруповерт.
– Ни с кем я не кокетничала! – оскорбилась я.
– Нет, кокетничала, я видел. Это тот странный тип, появившийся вчера.
Калли успокаивающе кивнул мне.
– Почему это он странный?
– Я тебя умоляю! – фыркнул отец. – Мужчина один приехал отдыхать, знаем мы таких. Наверняка хочет подцепить себе кого-нибудь. А дома плачут четверо детей.
Это услышала Доротея.
– Почему ты решил, что у него четверо детей?
– Ну, может, трое или двое, один или вообще ни одного, не важно. Марлен тоже от него не в восторге, я слышал, как она говорила об этом с Гезой. И глаза у него какие-то коварные.
Для меня это было уже слишком.
– Иногда ты несешь бог знает что! Ну почему коварные, с чего ты взял?
– Глаза серые, зато люди смелые, карие – лучистые, зато мысли нечистые. Старая поговорка права. И кстати, смени-ка тон, фройляйн.
Доротея тихо рассмеялась, Нильс ухмыльнулся, Калли принялся рассматривать свои туфли, а Онно запел «Красные розы, красные губы, красное вино». Словом, помощи я ни от кого не дождалась. Меня трясло от злости, но совершить на глазах у свидетелей отцеубийство я не решилась. Пришлось послать ему долгий ядовитый взгляд и пойти к своей недокрашенной стене.
– И не думай, что я не заметил, как ты закатываешь глаза, Кристина Шмидт. Об этом мы еще поговорим. Пойду надену что-нибудь полегче. Мне жарко.
Дверь за ним захлопнулась.
Я швырнула валик в ведро с краской и повернулась к этим жалким трусам.
– Большое спасибо! Надеюсь, вы будете так же сдержанны, когда я удушу его малярным скотчем.
Нильс заглянул в ведро и улыбнулся:
– Пойду принесу тебе новый валик. Этот утонул. У меня есть еще один в машине.
Доротея размешивала краску.
– Я ничего не знаю про отношения отцов и дочерей. Такой сложный вопрос, тут психотерапевту работы на десятки лет, фройляйн!
Она рассмеялась, радуясь собственной шутке.
Только Калли мне посочувствовал:
– Послушай, думаю, отцы иногда ведут себя странно. Я ведь сам отец. Вот станешь постарше, начнешь лучше его понимать.
– Большое спасибо, Калли. Я иду курить. Если хочешь – ябедничай, мне все равно.
На всякий случай я уселась позади дома, убравшись с линии огня. Солнце светило в лицо, я представляла себе Йоханна Тисса на пляже и думала, как же нам все-таки встретиться. Не понимаю, что там себе насочиняла Марлен, но в случае с моим отцом это предубеждение в чистом виде. При встрече с моим бывшим мужем, который ему, кстати, потом понравился, он отметил его руки: «Ну и лапищи! Будь поосторожней. Такими руками людей на тот свет отправляют. Чтобы тебя задушить, ему и одной хватит».
Мама редко принимала всерьез его высказывания. На наше последнее совместное Рождество она подарила зятю перчатки, у него был тот же размер, что и у отца.
Мама! Я же ничего не сказала папе! Он все еще беспокоится. Ему следовало бы ласково спросить меня, кому я звонила, а не цепляться. Сам виноват.
Когда я вернулась в пивную, отец уже снова сидел на опрокинутом ящике, на этот раз опустив голову и закрыв лицо руками. Онно, Калли, Нильс и Доротея обступили его с серьезными лицами. Папа поднял голову. Он был мертвенно бледен и смотрел на меня с отчаянием.
– Ах, Кристина. Нам сейчас же надо ехать.
– Что случилось?
– Я вас отвезу. – Доротея склонилась к нему и ласково пожала руку. Потом повернулась ко мне: – Может, все не так плохо, как кажется?
Я ровным счетом ничего не поняла.
– Не мог бы ты мне объяснить, о чем речь?
Калли и Онно одновременно приложили указательный палец к губам.
– Его жена, – шепнул Онно.
– Что? А можно все то же самое, но полным предложением? Его жена, кстати, моя мать.
Папа тихо покачал опущенной головой.
Я перешла на крик:
– Доротея! Немедленно скажи, что случилось?!
– Хайнц звонил в клинику.
Он поднял глаза.
– Случилось что-то страшное, такое страшное, что они даже не могут нам сказать.
Меня охватила паника.
– Ты говорил с Инес?
– С Инес? Нет, почему? С клиникой!
– И что?
Он стал тереть глаза.
– Они сказали, что не дают справок по телефону.
До меня стало доходить, что произошло, и я опустилась перед ним на корточки.
– Ты набрал номер клиники и спросил, как себя чувствует мама? И они тебе ничего не сказали?
– Вот именно.
– А ты просил соединить тебя с отделением?
– Я же не знал, с каким.
– А Инес ты не позвонил?
– Я не помню наизусть ее номера. Но эти в больнице так странно ответили, что справок не дают. Очень странно.
Я поднялась на ноги и облегченно вздохнула:
– Папа, не надо волноваться, все хорошо. Инес позвонила, операция прошла нормально, мама, хоть и порядком вымотанная, в одиннадцать часов уже была в палате, и сегодня около трех ты сможешь ей позвонить.
Папа недоверчиво посмотрел на меня:
– Ты хочешь меня пощадить. Разве Инес может знать больше, чем персонал больницы?
– Она разговаривала с врачом и видела маму. А ты говорил с каким-нибудь вахтером.
– Нет, это была женщина, наверняка врач или вроде того. А почему же Инес не позвонила, если все хорошо?
– Она звонила, я тебе только что об этом сказала. Она оставила сообщение в голосовой почте, потому что ты выключил все телефоны.
Калли откашлялся:
– Ну что ж, звучит неплохо.
– Да. – Онно даже включил музыку. – Проскочили на волосок, если можно так выразиться.
Я достала из кармана телефон и набрала номер сестры. С момента ее звонка прошло более двух часов, может быть, она снова доступна. Мне повезло, после двух гудков она взяла трубку:
– А вы не торопились со звонком. Забыли, что маму сегодня оперируют? Я вам звоню сразу после операции, спешу вас успокоить, а у вас телефоны выключены.
– Папа боится облучения и что уши будут похожи на цветную капусту. Он выключил телефоны, а я не заметила. Ну что, она уже проснулась?
Инес назвала мне добавочный номер маминой палаты и сказала:
– Дайте ей еще немного поспать, врач заверил, что около трех она будет в полном порядке, а это через час. Я тоже туда поеду.
– Хочешь поговорить с папой?
– Если он не возражает.
Я протянула отцу мобильный:
– Поговоришь с Инес?
– Нее, – покачал он головой.
– Инес, он не хочет.
– И хорошо. Мне нужно ехать, услышимся, пока.
Папа тревожно заглядывал мне в лицо:
– Ну? Что она сказала?
– Папа, ты мог бы спросить у нее сам. Около трех сможешь позвонить маме, сейчас она спит. Вот добавочный ее палаты.
Он схватил листок и спрятал в карман с довольным видом.
– Я схожу в пансион и спрошу Марлен, не приготовит ли она нам что-нибудь поесть. До скорого.
– Папа, только не звони сейчас, слышишь?
– Нет, нет.
Он быстрым пружинистым шагом пошел через двор.
«Я разбивал сердца самых гордых женщин»
Х. Рюйманн, П. Кун
Через полчаса он вернулся в сопровождении Марлен, которая несла поднос с бутербродами. Он даже распахнул дверь, пропуская ее, оглядел нас с сияющим видом и возвестил:
– Всем привет от моей жены! Давай, Калли, сдвигай столы, пора перекусить. Геза тоже придет, она несет кофе. Кристина, Онно, Доротея, перерыв! Ах, Нильс, ты, конечно, тоже. Нельзя столько вкалывать, иногда нужно и расслабиться. – Он захлопал в ладоши. – Онно, слушай, это Марианна Розенберг, сделай погромче.
Я придвинула стулья к импровизированному столу, папа сел рядом со мной и погладил меня по колену.
– Чашечка кофе сейчас очень кстати, правда?
– Ты сразу же ей позвонил?
– Разумеется. – Он взял бутерброд и положил его на тарелку Нильса. – Вот, мой мальчик, ешь…
– Но она наверняка была еще сонная.
– Я знаю твою маму сорок восемь лет. Она каждое утро сонная. Мне это не мешает. – Он поднял чашку с кофе и обвел всех взглядом. – Будьте здоровы, мои дорогие! За мою жену, за ее врача, за новое колено и за то, чтобы нам и дальше так же хорошо работалось! – Отец радостно улыбнулся. – А сегодня вечером я угощаю пивом. Приглашаются все.
