Доментий Меладзе.
4
Действие оружием не отвечало интересам правительства, вступившего в переговоры с Советской Россией о заключении мирного договора. Жордания всячески удерживал министра внутренних дел Рамишвили от применения крайних мер по отношению к демонстрации. Агентам Особого отряда, милиционерам и народогвардейцам было предложено воздержаться от применения оружия. Зато они калечили демонстрантов прикладами, рукоятками револьверов.
— Что же делать?.. — волновался Корнелий. — Надо что-то предпринять…
— Тебе лучше было бы уйти отсюда, — посоветовал Мито. — Не забывай — у тебя больная нога. Правда, Корнелий, уходи…
— Никуда я не уйду! Раз пришли вместе, будем вместе до конца. Нечего меня оберегать и отсылать домой!
Мито пожал ему руку, но сказать ничего не успел. Разгорелась новая схватка. Шарахнувшаяся под натиском народогвардейцев толпа отбросила Корнелия на противоположную сторону проспекта, и он потерял Мито из виду. По проспекту, мимо здания Учредительного собрания, в беспорядке, неровным шагом — кто бегом, кто вприпрыжку, кто с трудом волоча ноги — двигались сильно поредевшие колонны демонстрантов, которых вели меньшевики. Народогвардейцы пытались освободить проспект от революционной демонстрации, тесня участников ее в соседние улицы и переулки.
Но вот Корнелий снова увидел Мито Чикваидзе. Прислонившись спиной к ограде собора, он отбивался от группы наседавших на него народогвардейцев под начальством здоровенного, как буйвол, детины. Корнелий узнал его. Это был Амбако Киладзе, славившийся своей силой, тот самый, который с отрядом народогвардейцев приходил в артиллерийскую бригаду разоружать солдат-большевиков.
Быстро пробившись сквозь толпу, Корнелий бросился на помощь Мито. За ним устремился Васо Маруашвили, коренастый, светловолосый парень с ястребиными глазами. Одет был он в военную форму, но без погон. В неравной схватке Мито мужественно отбивался от подступивших к нему народогвардейцев и милиционеров. Сзади его надежно прикрывала чугунная ограда, окружавшая собор.
Подбежав к товарищу, Корнелий стал рядом с ним. Мито приободрился и усерднее заработал кулаками. Метким ударом он так хватил Киладзе в переносицу, что тот, отлетев, повалился на мостовую.
— Держите его! — орал Киладзе.
Милиционеры подняли его.
— Вот что получается, — заметил один из них, — когда запрещают стрелять.
— Пустите, я ему покажу! — кричал яростно Амбако.
На помощь наредогвардейцам подоспели агенты Особого отряда. Заметив среди них худого, высокого, смуглолицего человека, Корнелий вздрогнул. Это был Климентий Чхиквадзе.
Народогвардейцы стали еще решительнее напирать на Мито и Корнелия.
— Бейте негодяев! — кричал Васо Маруашвили, расталкивая народогвардейцев и агентов Особого отряда, делая вид, что действует заодно с ними. Он проделывал все это так ловко, что не вызывал у них никаких подозрений в искренности своего поведения.
Выхватив маузер, Чхиквадзе вплотную приблизился к Мито.
— Сдавайся, — заорал он, — или прикончу на месте!
Но в то же мгновение Корнелий схватил его за руку и, крепко сжав ему запястье, вырвал револьвер и швырнул за ограду.
— Сволочь!.. — вспыхнул от злости Чхиквадзе и попытался ударить Корнелия ногой в живот. Но тот увернулся, и удар пришелся ему по бедру.
— Шутишь! — бросил он с усмешкой.
— Вяжите его, сукиного сына! — кричал Чхиквадзе. Он хотел достать из кармана браунинг, но Корнелий успел ударить его кулаком в подбородок. Потеряв сознание, Чхиквадзе грохнулся на тротуар.
— Берегись! Сзади обходят! — крикнул кто-то из толпы.
Мито и Корнелий оглянулись. Со стороны Соборной площади к ограде, возле которой они оборонялись, бежали несколько человек с винтовками наперевес. Они уже были готовы вонзить штыки в спину упорно отбивавшимся друзьям, но те успели отскочить от ограды и бросились к зданию Первой мужской гимназии. За ними вместе с сотрудниками Особого отряда бежал и Васо Маруашвили. Стрелять в толпе агенты не решались. Наперерез Мито и Корнелию спешили народогвардейцы.
Видя, что Корнелию бежать трудно, Мито остановился.
— Нет, нам не уйти, — сказал он. — Отдай револьвер Васо…
И в тот же момент Маруашвили, якобы пытаясь задержать Корнелия, схватил его за пояс и незаметно вытащил у него из кармана браунинг.
— Руки вверх! — крикнул один из народогвардейцев.
Мито и Корнелий подняли руки. Их обыскали и повели к Ермоловской улице, где у верхней ограды собора стоял грузовик с арестованными.
Шофер включил мотор, и грузовик помчался вверх по Ермоловской. Потом свернул на улицу Петра Великого, через несколько минут миновал мост, преодолел подъем и взял направление к Метехскому замку.
Привратник распахнул железные ворота, и грузовик въехал во двор тюрьмы…
СЕМЕЙНЫЙ СОВЕТ
Ко мне приходят глупые и умные люди, со светлым умом и имеющие ограниченный ум, дети, юноши, пожилые и старики. Все они рассказывают мне о том, что находится у них в душе и сердце, говорят мне о том, о чем они думают, как они живут и действуют, что они благодаря своему жизненному опыту приобрели. Я же обязан все это схватить и пожинать то, что другие за меня посеяли.
Гёте
1
Весть об аресте Корнелия быстро облетела его родных, знакомых и друзей. Его родственники были удручены обрушившимся на них несчастьем. Знакомые по-разному восприняли этот арест и участие Корнелия в первомайской демонстрации.
— У этого писателя Мхеидзе, — говорил в редакции журнала «Мечи» поэт Рафаэл Ахвледиани, — интересная биография: романтическая любовь и увлечение спортом, фронт, ранение в клубе, политическая борьба, а в заключение — арест и тюрьма.
— Да, да, — согласился с Ахвледиани Теофил Готуа.
— Жаль только, если этого молодого человека расстреляют или повесят, — процедил Платон Могвеладзе.
— Ну что ж, — ухмыльнулся Готуа, — зато перед казнью он, быть может, осчастливит нас каким-нибудь шедевром, подобно Франсуа Вийону. Помните эти гениальные, полные презрения к смерти слова: «И сколько весит этот зад, узнает завтра шея»?
Леонард Табатадзе вспылил:
— Не понимаю, как можно делать подобные сравнения?! Франсуа Вийон и — Корнелий Мхеидзе!
— А что ж тут такого? — вступился за Готуа Ахвледиани.
Готуа подлил еще больше масла в огонь:
— Не только с Вийоном, но и с Артюром Рембо у него много общего.
— Ну, ты просто невежда! — снова вспылил Табатадзе. — Сравниваешь безвестного провинциального беллетриста, не выезжавшего никуда за пределы Грузии, подражающего народникам, с неукротимым странником и поистине гениальным поэтом Артюром Рембо. Ведь Артюр Рембо объехал весь мир, он был солдатом голландской армии, контролером стокгольмского цирка, антрепренером на Кипре, купцом в Хараре, в Африке и… Рембо, оплакавший в своем «Пьяном корабле» все человечество, и Корнелий Мхеидзе, — да что тут общего!
Теофил Готуа растерянно пожал плечами:
— Лучше бы я не заикался о Франсуа Вийоне. Я ведь только одно сходство имел в виду — что и тот и другой кончили тюрьмой, а ты целую проповедь мне прочел.
В семье Макашвили все со злорадством говорили об аресте Корнелия. Общее мнение сводилось к тому, что «так
