ему и надо», что «туда ему и дорога». Только одна Нино не разделяла общего мнения. Объятая страхом за жизнь Корнелия, она готова была на любую жертву, лишь бы выручить его.
2
Позже других об аресте Корнелия узнала Елена. Эту весть сообщила ей по телефону Вардо Макашвили, когда у Микеладзе уже отобедали и Катя, убрав со стола, ушла на кухню. Только теперь Елена поняла, почему Дата сидел сегодня почти не притронувшись к еде. Он со своим заместителем, инспектором Димитрием Джанелидзе, водил старшие классы гимназии на первомайскую демонстрацию и, возвращаясь домой, узнал об аресте Корнелия. Однако он не решился сказать об этом жене.
Выслушав Вардо, Елена вскрикнула и громко зарыдала. Дата молчал, выжидая, пока она несколько успокоится.
— Да, удружил нам твой племянничек, попали мы в историю!
— А мы-то при чем? — сквозь слезы спросила Елена.
— Как при чем?! Как будто Корнелий не наш родственник! К тому же он и живет у нас.
— Ну и что же?
— Говорят, Рамишвили рвал и метал, когда узнал, что Корнелий и Мито избили агентов Особого отряда и милиционеров. Кричал на Кедия: «Как ты допустил до этого? Почему твои люди там же, на месте, не прикончили этих мерзавцев?!»
Кровь бросилась в лицо Елене.
— Самого его нужно прикончить, дьявола проклятого!
— Тсс… Опомнись, что ты говоришь? — прижал пальцы к губам Дата.
— Правду говорю, — отрезала Елена. — Сам же ты называл его недавно палачом и тираном.
— Не выдумывай, пожалуйста, откуда ты это взяла! Погубить меня хочешь?..
Дата перепугался. Он в волнении теребил свою черную курчавую бородку.
Причина для волнения была весьма веская. Рамишвили яростно преследовал и сажал в тюрьмы всех, кто осмеливался высказывать недовольство правительством. Особенно не благоволил он к рабочим-металлистам и к учителям, после того как они осмелились объявить забастовку. Преподаватели гимназии, директором которой был Дата Микеладзе, принимали участие в забастовке, и Дата опасался, как бы его не лишили занимаемой должности. Но сейчас Елене было не до опасений супруга.
— А разве не ты ругал Рамишвили, — продолжала она громко, — за то, что учителям месяцами не платят жалованье, что он грозил им во время забастовки увольнением и арестами?
— Ну, милая, мало ли о чем не скажешь дома, но только зачем все это повторять, зачем сплетни на улицу выносить?
— Нет, и твоего Рамишвили, и всех ваших меньшевиков ругала я и буду ругать где угодно — дома, на улице, везде… — не унималась Елена. — Подумать только, до чего довели Грузию! Люди последнее донашивают, с голоду мрут, а им хоть бы что! Посмотри, в чем я, например, хожу?! Нечего сказать, это дворянка-то, Елена Мдивани, жена директора гимназии! Взгляни, говорю, на кого я похожа! — уже не говорила, а кричала Елена, сделав такой жест, словно хотела задрать подол юбки.
— Ты с ума сошла! — прикрикнул на жену Дата. — Успокойся, пожалуйста, и прикуси язык.
— Успокойся, говоришь, за Рамишвили заступаешься, — это за то, что он моего племянника грозит прикончить! Да я не только ругать его буду, глаза ему выцарапаю!
Елена так гневно взглянула на мужа, что тот мгновенно умолк. Он знал, что в такие минуты лучше помолчать или идти на уступки.
— Да не верь тому, что он сказал. Я же знаю Рамишвили. Это просто у него минутная вспышка. Ничего он Корнелию не сделает. Вот увидишь.
— Пусть он тогда сегодня же его отпустит, не то плохо ему придется, — требовала от мужа Елена, словно от него зависело освобождение Корнелия.
— Я удивляюсь тебе, Елена, — забормотал испуганно Дата. — Пойми, никто не станет гладить по головке Мито и Корнелия за избиение представителей власти. Пошли на это — пусть же теперь на себя пеняют…
Дата умолк и задумался.
— Говорят, англичане оставляют Батум, — вдруг произнес он, — скоро в Батумскую область вступят наши войска.
— А какое отношение это имеет к аресту Корнелия? — удивилась Елена.
— Чрезвычайно большое, — принялся объяснять Дата. — До самого последнего времени Рамишвили был очень расположен ко мне. Он рекомендовал меня на должность заведующего отделом народного образования Батумской области для того, чтобы я покончил там с турецким влиянием в системе просвещения. Меньшевики заключили с нами, федералистами, соглашение и выдвигают теперь нас на крупные посты. Боюсь только, что из-за Корнелия все может пойти прахом…
— Не понимаю…
— Да если Рамишвили узнает, что Корнелий мой родственник да еще и живет у меня, так он не только не пустит меня в Аджарию, а и здесь, в гимназии, сторожем простым не оставит. В два счета вышлют нас всех из Грузии. Вот что наделал твой племянник.
— Так вот что тебя тревожит? Не о племяннике думаешь, карьеру свою оплакиваешь! Тьфу!.. — возмущалась разгневанная супруга.
Дата был совершенно подавлен ее упреками.
Елена взглянула на мужа и, заметив в его глазах слезы, пожалела, что обошлась с ним так резко. Сейчас ей приходилось класть на одну чашу весов любовь к племяннику, на другую — карьеру мужа. Пересиливала любовь к племяннику.
— Кто мог бы нам помочь, — обратилась она после некоторого раздумья к Дата, — чтобы освободить Корнелия? Без протекции, без денег тут не обойдешься…
— Опять протекция, опять взятки… — поморщился Дата. — Откуда мне знать, к кому с этим делом обратиться?
— Ничего ты не знаешь, никогда с тобой дела не сделаешь! — снова вспылила Елена. — Боишься пошевелить мозгами. Может, мне к Вардо обратиться? Эстатэ ведь большой приятель Гегечкори.
— Этого еще не хватало! Станет тебе Эстатэ хлопотать за большевика, да еще перед кем? Перед Гегечкори! А потом не забывай, что Корнелий оскорбил Эстатэ.
Возражения мужа показались Елене резонными. Она опустила голову, но тут ее осенила счастливая мысль:
— Начальник Особого отряда Кедия доводится свояком нашему Димитрию Джанелидзе. Нужно действовать через Димитрия.
— Если Кедия даже и согласится помочь, все равно Рамишвили никогда не подпишет приказа об освобождении большевика.
— Ты говоришь так, словно Корнелий действительно большевик.
— А что ж ты думаешь?
— Критиковать меньшевиков — еще не значит быть большевиком.
— Не знаю, является ли Корнелий членом партии, но, судя по его рассказам, по его поступкам, это так. Какие же могут быть сомнения. Конечно, большевик! Да он и сам этого не скрывает.
И чем больше выдвигал Дата непреодолимых препятствии к освобождению Корнелия, тем настойчивее становилась Елена.
— Можешь не считать меня своей женой, если к приезду Терезы Корнелий не будет дома, — заявила она решительно.
— Что ж, — пожал плечами Дата, — вы, Мдивани, особенно женщины, все с практической жилкой, вам все удается. И ты такая, и Тереза…
— Да, и потому что я именно «такая», мы еще не умерли с
