велика Империя, так что выскочил – залёг, а снова выскочишь чуть в другом месте и нескоро. Чтоб о тебе забыть успели. Так что… Так что ещё недельки две пускай Чурбан у Элли побудет. Ишь как шлюха расцвела. А что, беспамятный – тот же спальник, трахаться может и ни хрена не соображает. А белый спальник – ба-а-льшая редкость. Ничего, пусть полакомится. Тем интереснее конец будет. Он снова хихикнул. Самая ведь морока – это не затащить бабу в постель, тут-то без проблем, сами лезут. Не-ет, а вот самому уйти так, чтоб за тебя не цеплялись и следом не волочились, вот тут иной раз и ножиком – хе-хе – приходилось. А тут красота. Чем реже приезжаешь, тем ей и лучше. Здесь всё чисто, чистым и будет. Дней через десять он Чурбана заберёт и начнёт обработку. Месяц на это уйдёт, не меньше. Парень вместе с памятью совсем мозги потерял. Дурак дураком. Как говаривал тот лекаришка: «Клинический». Тоже был… умник задрипанный, старался вовсю, а о том, что такие, слишком много знающие недолговечны не подумал. Ну и… там же, где все остальные. А мы живём! И будем жить! С дураком повозиться, конечно, придётся. Но дело того стоит. А вот теперь надо как следует обдумать, кто за это заплатит. Дело должно быть выгодно. Чтобы и отомстить, и от – чего там хитрить – конкурента избавиться, и деньги за это получить. Вот тогда месть сладка. А задарма… задарма дураки работают. Вроде Чурбана. С Паука сейчас ничего не получишь. Тоже… поглупел сильно, думает, что боятся его по-прежнему. Вот пусть и дальше так думает. Тем легче будет его самого за тёплое да мягкое взять или на него всё свалить. Внучка у него – та ещё стерва, только намекни, сама старика обдерёт и с поклоном на блюдечке подаст. Но это потом. Опять же не будем спешить. Тем более, что там с Хэллоуина русские крутятся, а с ними играть не садись, умеют сволочи дураками притворяться. Вроде никуда не вмешивались, сидели в своих комендатурах и раз… Был Старый Охотничий Клуб – и нет его. И Белая Смерть исчезла. А СБ и всё остальное ещё в капитуляцию сам же Паук и пришиб. Следы заметал – понятно. И остался голеньким. Как устрица без раковины. А что, вот об этом стоит подумать. Пошуршать, поискать, пьяную болтовню послушать.
Найф заржал в полный голос и прибавил скорость. Бетон здесь хороший, можно и побыстрее. Сейчас он закатится… да, к Рыжей Сильве. Ох, и хороша стерва. С перцем. Конечно, до Перепёлочки ей как до неба, но и ему Перепёлка была не по губам. Тогда. А сейчас… а когда он это дело провернёт… голова Ковбоя дорого стоит. У Ковбоя в Ансамбле не один голос. Это тоже товар. Ходкий и дорогой. Пауку нужны деньги. Деньги у Счастливчика. Пока Ковбой жив, Счастливчика не взять. Здесь всё просто. Эти деньги Пауку отдадим, по уговору. А за остальное – пускай платит по полной. Задарма хапать теперь Паук не может, укоротили русские ему хапалки. А вот кто у русских всем этим крутит… Нет, до этого пока слишком далеко.
Он считал, прикидывал, спорил сам с собой, хихикал над удачным ходом, а под колёса его машины летел серый шершавый бетон.
Алабама
Графство Олби
Округ Краунвилль
«Лесная Поляна Бредли»
Распоряжение Джонатана было недвусмысленным, как, впрочем, и все предыдущие.
– Послезавтра в девять машина должна быть готова.
– Слушаюсь, сэр. Послезавтра в девять, – склонил голову Чак.
Ответный кивок, и Чак, подобно остальным, пулей вылетел из кухни.
Вчера вечером, когда Джонатан въехал во двор на такси – с шиком прикатил, – Чак, стоя в дверях барака, с еле заметной презрительной усмешкой смотрел, как толпятся вокруг Джонатана, наперебой рассказывая ему о последних событиях. Усмехался, пока Джонатан не посмотрел на него. И сам не понял, какая сила сорвала его с места и поднесла к Джонатану. Выслушав его краткий отчёт о проделанном, Джонатан кивнул и отпустил всех отдыхать. Они вернулись в кухню к прерванному обеду, сели за стол, и Роланд, широко ухмыльнулся.
– Ох, и дадут нам завтра разгон.
– Так хозяин же, – прогудел в ответ Сэмми.
– Насыплет вычетов, – кивнул Стеф.
Чак слушал внимательно, не вмешиваясь. Что ж, хозяин – он хозяин и есть. Тут уж, как положено.
После обеда обычно занимались своими делами. И сегодня всё шло по заведённому порядку. Стирка, починка, малышей усадили за азбуку, словом, каждый нашёл себе дело. И вечер прошёл как обычно.
А с утра и началось. Джонатан пришёл на завтрак и… словом, каждый услышал своё. Ни одного грубого слова, голоса ни разу не повысил, по машине и гаражу вообще замечаний не сделал, но холодом Чака пробрало… как ни разу за всю прошлую жизнь.
Что Фредди пашет не меньше, а то и побольше остальных, Чак уже понял. Чудно́, конечно, зачем киллеру пахать, но, поглядев на Джонатана, понял: у такого лендлорда запашешь. И если киллер, после Уорринга, не трепыхается, то ему-то…
Полуразобранный «ферри» стоял над ямой. Чак приготовил инструменты и спрыгнул вниз. Ну, поехали…
Обойдя все службы, выслушав длинное рассуждение Сэмми, что обугленные концы досок в Большом Доме надо отпиливать прямо здесь же, а в кладовки сносить уже готовые к дальнейшему использованию, и согласившись с этим, Джонатан пошёл к конюшне. Лошадей он всегда смотрел в последнюю очередь, чтобы разговору с Фредди ничего не мешало. Проходя мимо гаража, он ограничился тем, что мельком посмотрел на распахнутые для света и воздуха двери. Вчера, когда они сели перед камином, он сразу спросил Фредди о Чаке.
Фредди задумчиво, отхлебнул из стакана, погонял во рту и проглотил. Потом так же задумчиво спросил:
– И что же это у меня получилось?
Джонатан терпеливо ждал.
– Бывало хуже, Джонни. Держать такого в узде несложно. При одном условии.
– Каком? – с интересом спросил Джонатан.
– Он должен сам хотеть этого. А он хочет, Джонни. Свобода – тяжкий груз, Джонни, не каждому по плечу.
– Он волк, Фредди.
– Он пёс. Лагерная псина, но не волк.
Джонатан кивнул.
– Что ж…
– Натаскан он как надо. И машину знает. Нам нужно большее?
– Пока нет, – согласился Джонатан. – Через два дня съездишь за Кренкшоу.
– Затрепыхалась старушка? – весело удивился Фредди.
– У её горничной браслет-змейка, – подчёркнуто равнодушно сказал Джонатан.
Фредди довольно заржал. И, уже вроде отсмеявшись, о чём-то вспомнил и заржал с новой силой.
– Ну-ну? – заинтересовался Джонатан.
– Сам узнаешь. Не буду портить тебе удовольствия.
– И всё же?
