и великие князья приближались к нам, и вскоре затем государь дал мне знак, чтобы я последовал за ним.
Мы вошли в нижний кабинет. Как ни в чем не бывало, государь сказал мне, что вернул все утвержденные им доклады, спросил, не решился ли я еще «погостить» здесь денек-другой, и на отрицательный мой ответ сказал в самом ласковом тоне: «Я вас очень прошу, Владимир Николаевич, сделать все возможное, чтобы прошла в Думе Морская программа. Даю вам полную carte blanches[31] в выборе средств и способов и, хотя я уверен, что вы и без моих слов употребите все ваше влияние на членов Думы, но все же скажу вам, что этим делом я интересуюсь больше всего и очень, очень рассчитываю на вас».
После этих слов государь, видимо, хотел уже проститься со мною, но я спросил его, не могу ли еще отнять несколько минут времени или, если это неудобно по случаю дня именин императрицы, то не может ли он назначить мне другое время, хотя бы разрешив мне отложить на один день мой отъезд.
Тем же благодушным тоном государь ответил мне: «Сколько хотите; теперь мне даже совсем нечего делать, императрица утомлена, и я никого более принимать не стану».
Я передал тогда буквальные слова Фредерикса и попросил государя сказать мне откровенно, чем именно вызвал я его первое неудовольствие почти за 8 лет моего управления министерством, так как по совести могу сказать, что о генерале Сухомлинове я здесь дурно не отзывался и ограничился самым беспристрастным пересказом того, что случилось в Думе и перешло даже на столбцы ялтинских газет.
Я прибавил при этом, что, избегая всяких осложнений, я не доложил об этом столкновении его величеству, дабы мой доклад не был принят за желание повредить военному министру, но не считал себя вправе не отвечать на прямые вопросы двух великих князей и не изложить им просто фактических сторон дела.
На это государь ответил мне буквально следующее: «Вот вы и обиделись, Владимир Николаевич. Я просто сказал Фредериксу, что мне крайне неприятны ваши нелады с военным министром, так как вас обоих я очень ценю, и я прибавил только, что нужно, чтобы вы это знали, а этот добрый старик взял да и передал вам мое неудовольствие, которое вы приняли за выговор. Это было совсем не так; не обращайте на это внимания. Видите, я уже забыл это минутное неудовольствие».
Я попросил тем не менее разрешения государя остановиться подробнее на этом вопросе и, получив его дозволение говорить с полной непринужденностью, сказал ему, что в рассказах в Ялте или где-либо, неблагоприятных для военного министра, я не повинен, но совершенно откровенно докладываю, что наши с ним отношения бесспорно нехороши, и не потому, что у нас есть какие-либо личные счеты или неудовольствия, а потому, что я вижу весь тот вред, который причиняет Сухомлинов ему, государю, и России своим невероятным легкомыслием, своей беспринципностью, отсутствием всякой деловой добросовестности и тою повадкою угодничества, которая одна пользуется у него успехом и приводит к тому, что его окружают одни его любимцы, а все, что есть деловитого, способного и работающего, держится в черном теле или удаляется на незаметные должности.
Я решился разом покончить с тою интригою, которая ведется Сухомлиновым против меня, с тою систематическою ложью, которая распространяется им и которая имеет своим предметом затушевать собственную неспособность, будто бы систематическим отказом министра финансов в средствах, и в совершенно спокойной и сдержанной форме изложил государю все, что накипело в моей душе.
Я припомнил государю, как хороши были наши отношения с Сухомлиновым, когда он был командующим войсками в Киеве и поддерживал меня в Совете по государственной обороне, против военного министра генерала Редигера; как в первые годы управления им Военным министерством я являлся ходатаем за него перед государем, в оказании ему денежной помощи по случаю болезни его жены; как стали портиться наши отношения под влиянием его недобросовестных приемов в Совете министров; как возмущали эти неблаговидные приемы покойного Столыпина, не переваривавшего его действий из-за угла, выражавшихся в согласии в открытом заседании и в целом ряде возражений по журналам, с постоянным упоминанием высочайших указаний, как будто бы полученных им; как беззастенчиво он распространял направо и налево, что не имеет возможности вести дело обороны, потому что министр финансов отказывает в деньгах, и мне приходится отвечать на это только представлением письменных докладов о постоянном нарастании неизрасходованных кредитов; как вел себя военный министр в его поездке на Дальний Восток и к каким средствам прибегал он, чтобы открыто дискредитировать меня в моих выводах год перед тем.
Как бесцеремонно распоряжался он кредитами на командировки, потворствуя своим подчиненным, обманывающим Контроль и Министерство финансов, в отпуск своему приближенному незаконных путевых пособий. Как извращает он истину, излагая перед государем наше политическое положение на Дальнем Востоке в полном расхождении с министром иностранных дел, только для того, чтобы сказать в 1910 году противоположное тому, о чем докладывал министр финансов в 1909 году. Как говорил он прямо неправду своему государю, например докладывая о блестящем опыте военно-конской мобилизации в Казанской губернии, тогда как на самом деле этот опыт кончился полным скандалом и требовал бы целого ряда суровых мер, вместо несправедливых похвальных отзывов. Какое возмущение вызывала в Варшавском военном округе «личная» проверка мобилизационного плана самим военным министром, заключавшаяся в том, что он приехал в своем вагоне на Пражский вокзал в Варшаве, принял в течение получаса командующего военным округом, принял от него тут же ужин, поданный в царских комнатах, и через полтора часа с минуты приезда уехал обратно, не выслушав даже и доклада начальника штаба.
Я закончил мое изложение словами, которые и сейчас, много лет спустя, не затушеваны в моей памяти испытаниями пережитого времени, будучи записаны мною по горячим следам.
«Если мое отношение к военному министру не одобряется вашим величеством, то позвольте мне покинуть мой двойной пост, после всего того, что я сказал вам, как честный человек, горячо любящий свою родину и своего государя, и верьте, что я уйду совершенно спокойно, в сознании свято исполненного долга. Но до того, как вы примете ваше решение, не прогневайтесь, государь, если я скажу вам, что ваше величество можете быть спокойны за
