Сергей прищурился:
— Прямо уж сразу и павильон?
— А чего? — поддержал дружка тракторист, курносый, с еле пробивающимся на грязной губе пушком. — Только главный павильон! Об неглавные мы и пачкаться не будем. Урожай-то у нас по сто двадцать, уборку-то мы через два дня кончим, и выработка у нас по четыреста пятьдесят на «коммунар». Вот разве только «Красные орлы» могут зашибить нас. Как у них-то, товарищ секретарь?
— Сейчас только от них, — не в силах сдержать улыбку, сказал он. — Там мне твердо заявили, что почетный павильон уже их.
Парни переглянулись. Но, видя веселые глаза секретаря райкома, не поверили.
— Может, с уборкой они и обгонят, — проговорил в раздумье комбайнер, — но с урожаем — нет. У них хлеба хуже. Я проезжал по их полям. Больше ста пудов они не соберут.
— А что, это тоже хорошо, — подзадорил Сергей.
— Хорошо, конечно. Но у нас лучше. С первых полей намолачивали по двадцать центнеров. Никогда еще такого хлеба не было. — Комбайнер увидел подъезжавшего в двуколке председателя, заторопился:
— Поехали. А то сейчас Лопатин даст разгон. — И уже Сергею добавил — Павильон все равно будет наш. Это как пить дать.
— Ну-ну, давайте, — улыбнулся Сергей. — Смотрите, чтоб потерь не было. Это тоже будет учитываться.
— Не-е, у нас потерь нету…
Лопатин подъехал вплотную к Сергею. Не слезая с двуколки, протянул руку.
Он по-прежнему был щеголеватым, по-прежнему в ком-составских галифе и гимнастерке. Только усы теперь были пышные, холеные. С каждым годом в нем, несмотря на щегольство, все сильнее чувствовался мужик, крестьянин. И он сам подчеркивал это, ввертывая иногда крутые народные словечки.
Сергей поставил ногу на высокую оглоблю его таратайки, потянул из кармана папиросы. Оба молча закурили.
Сергей ждал, о чем заговорит Лопатин. Наконец тот не выдержал, спросил:
— Как там соседи наши?
— Какие соседи? — сделал вид, что не понял Сергей.
— Петуховские. Колхоз «Красные орлы»…
— Ничего. Сегодня-завтра, наверное, уборку закончат. Собираются занять почетный павильон на выставке.
Лопатин не моргнул. Перевел взгляд на уходящий, окутанный пылью, комбайн.
— Пусть занимают. Этот тихоход, — намекнул он на увальня Кульгузкина, — любит перед начальством пыль в глаза пустить. — Сергей молчал, поглядывая сквозь улыбчивый прищур на Лопатина. Тот подождал-подождал, добавил:
— А нам где уж до почетного места! Хоть бы в середнячках удержаться. А с Кульгузкина пол-литру выпьем на выставке. С победителя полагается.
— Да с победителя полагается, — повторил вслед за Лопатиным с подчеркнутой значительностью Сергей. Видел, как дрогнули губы Лопатина. Не вытерпел — Ведь хитришь же!
— Чего хитрить-то? — поднял на него голубые глаза Лопатин, уже не сдерживая откровенной улыбки простого деревенского парня. — Где уж нам за Кульгузкиным угнаться? Он волка с шерстью съел, десять лет в председателях. — И уже суховато продолжил — Четырех секретарей райкома пережил и с каждым общий язык нашел. Это, брат, уметь надо! Переверзева, и того обвел вокруг пальца. Вернее, сквозь пальцы у него прошел. Сквозь переверзевское решето проскочил.
Разговаривали о том о сем, больше о прошлом. Сергей ждал. Наконец Лопатин, не поднимая головы, тихо сказал:
— Зря ты с Катькой так поступил — вскружил ей голову и бросил. Я бы на ней женился тогда.
Сергей помолчал, тихо ответил:
— Чего уж сейчас об этом говорить. Так вышло. Не всегда же получается как хочешь…
Покурили еще. Когда распрощались и Сергей пошел к машине, Лопатин вдогонку крикнул:
— А поллитру с победителя выпьем все равно!..
2
Сентябрь, как по заказу, был теплым и солнечным. Полымем полыхали березовые рощи. Кружились стаи надоедливых горластых галок. Солнце ласковым ушастым теленком смотрело на пустынные, золотые поля. В такую осень на сердце хлебороба радостно и тепло. Серые от пыли грузовики торопились сделать последние рейсы с зерном на станцию — длинные клубящиеся хвосты целыми днями крестят степь в разных направлениях.
Лада с самой весны, с того злополучного дня перестала ходить в клубную самодеятельность. С наступлением школьных каникул Сергей часто брал ее с собой в поездки по району. Она спрашивала, как это комбайн так чисто вымолачивает зерно— и старалась заглянуть в его грохочущую утробу; почему в деревнях не косят полынь и крапиву на улицах — ведь было бы куда красивее; почему в такую жару деревенские бабы ходят в платках, кофтах с длинным рукавом и широких юбках — ведь загар всегда красит…
Пока Сергей сидел в конторе (иногда он заворачивал и к конторе), она выходила на улицу, останавливала первую же женщину, напрашивалась к ней в гости, попить квасу, а на самом деле, чтобы посмотреть убранство деревенской избы, мимоходом замечала, что к детским штанишкам вместо большой белой пуговицы лучше бы пришить маленькую черную и вместо одной лямки через плечо сделать бы две аккуратненькие, с перекладинками; спрашивала удивленно, почему это курица глотает камешки, стеклышки и не давится ими. Женщина равнодушно пожимала плечами — что она могла ответить стриженой ученой дамочке?..
Так Лада провела лето (на заочную сессию она в этот год не поехала — боялась оторваться от своего Сергея, боялась самое себя, своего одиночества).
В воскресный сентябрьский день сельхозвыставка, с которой Сергей носился все лето, наконец открылась.
С утра Сергей с женой ходил по павильонам. Около центрального увидел возбужденного, веселого Лопатина в темно-синем костюме и штиблетах — сразу и не узнал его без галифе.
Тот стоял перед входом в павильон и, задрав голову, командовал:
— Выше, еще выше! Не тот, а левый бок. Так. Хорошо. Теперь опусти ты немножко. Еще, еще. Стоп! Приколачивай!
Два парня прибивали над входом большой лоскут кумача, на котором крупными буквами написано: «Победитель социалистического соревнования колхоз «Путь к социализму»!!»
Сергей улыбнулся: хоть не совсем грамотно, зато с восторгом — с двумя восклицательными знаками.
— Федор Спиридонович! — окликнул он Лопатина. — Ты говорил, с победителя причитается.
Лопатин обрадованно распростер руки.
— A-а, Сергей Григорьевич! — он был уже выпивши. — Да разве за пол-литрой дело станет! Всех участников выставки можем напоить. Не прибедняемся. А это твоя жена? — спросил он вдруг и пробежал по-мужски цепким взглядом с ног до головы всю Ладу.
— Да. Познакомься. Лада Викентьевна, учительница, здесь работает в школе. — Сергей полуобнял жену.
Лопатин с деревенской угловатой галантностью поклонился, протянул руку.
— Очень приятно, Федор. — Он еще раз осмотрел Ладу, словно оценивая, стоило ли Сергею менять на нее Катю. Потом опять повернулся к Сергею, похлопал его по плечу.
— А этого тихохода мы все-таки обставили. Такую ему гулю поднесли, что он шею свихнул, отворачиваясь от нашего павильона. Даже здороваться перестал. — Лопатин засмеялся. Потом взял Сергея под руку. — Зайди, Сергей, посмотри, какую пшеничку мы привезли в снопах. А хряк какой — пятьсот восемнадцать килограммчиков!
— Зайду обязательно, — пообещал Сергей. — После открытия выставки все павильоны осмотрю.
Лопатин не выпускал его локтя.
— Нет, ты сейчас зайди. Ты посмотри, посмотри на Орлика. Только Буденному на нем ездить. Ты посмотри, какой красавец.
Сергею ничего не оставалось, как пойти в павильон. Лопатин был на диво разговорчив.
— А Кульгузкин привез шестиногого телка — тоже достижению сделал… породу вывел!..
Сергей обошел весь павильон. Погладил через изгородь брудастого, в завитушках быка-производителя — гора сплошных мускулов — со злыми кровянистыми глазами; зашел в клетку к длинной ушастой свинье с кучей белых, чистеньких поросят с розовыми, как отчеканенными на монетном дворе, пятачками; попробовал силу, ухватившись за ребристые, скрученные в спираль рога заросшего по самые глаза мериноса; покормил морковкой диковинных кроликов. Лопатин шел рядом, улыбался добродушно и гордо. Пояснял:
— Этот кролик называется «венский голубой», этот — «Фла…» «Флама…» Марья! Как этого вон… вон того… Как фамилье его?
— Фландр, Федор Спиридонович.
— Во-во. Иноземный. А это русские горностаевые.
Пушистые зверьки быстро-быстро грызли морковку, зажав ее передними лапами.
— Зачем вы их держите? — с любопытством спросила Лада.
— Так. Для полного ладу в хозяйстве. Пух ихний знаете во сколько дороже овечьей шерсти принимается? Вот разведем целую ферму кролей. И мясо будем сдавать и пух. Бабам на платки хороший пух.
— Ну-ну, давай, — скептически заметил Сергей, — посмотрим, что у тебя получится.
