Рейтинговые книги
Читем онлайн Солона ты, земля! - Георгий Егоров

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 190 191 192 193 194 195 196 197 198 ... 263

— Ну-ну, давай, — скептически заметил Сергей, — посмотрим, что у тебя получится.

Потом Лопатин водил их по отделу полеводства, хвастал кустистыми тяжелыми снопиками проса, гречки, морковью, огромной — шире обхвата — тыквой, полосатыми арбузами с большой школьный глобус. Угостил секретаря райкома и его жену…

Вечером Шатров, Новокшонов и Урзлин зашли в новую дощатую столовую. Там царил устойчивый многоголосый гомон. Столы были составлены посреди зала большим квадратом. Сидели председатели колхозов и оживленно разговаривали. В центре внимания были Лопатин и Кульгузкин. Лопатин, веселый, добродушный, сидел по-хозяйски, развалясь на стуле и засунув руки глубоко в карманы брюк. Кульгузкин, красный от водки или от возбуждения, топтался возле него и что-то доказывал, поминутно подталкивая его, стараясь завладеть вниманием. Но Лопатин отмахивался от него, как от надоедливой мухи. Когда начальство появилось на пороге, гомон на мгновенье смолк. Лопатин по-хозяйски вышел вперед, не без церемонии раскланялся.

— Прошу руководителей района к нам за компанию, — широким жестом пригласил он. — Потому как праздник сегодня у нас. У всех праздник. — Он еле держался на ногах. — Сергей Григорьевич, с меня сегодня причитается. С удовольствием угощаю. Всех угощаю. Я сегодня победитель соревнования. Проходи, Сергей Григорьевич, проходи, хороший ты секретарь наш. Свой ты парень, наш!

— Сергей Григорьевич, ты посмотри, — протягивал развернутую газету Лопатин. — Ты посмотри, как в газете меня разрисовал редактор. Вот шельмец! Ну, мастак! Читаю и не верю, что это обо мне. Факты и цифры — все правильно, но уж до того красиво со стороны смотреть на себя. Прямо-таки будто и не я, а какой-то герой, о каких в книжках пишут.

— Вот ты таким и будь, каким он тебя описал, — улыбался Сергей.

— Таким и буду. Честное слово, таким буду. Он, шельмец, знает, кого на ком покупать! Да я теперь, Сергей Григорьевич, Душа ты чудесная, даниловская, в лепешку расшибусь, а таким буду…

3

В этот день ребята допоздна пробыли на выставке — ходили по павильонам, заглядывали в каждый закуток.

Тимка Переверзев вызвался достать арбузов — уж больно соблазнительно они выглядели на стендах.

— У меня есть знакомый председатель. Он всегда при отце к нам заезжал. Добрый такой. Он даст.

И ребята, ведомые Тимкой, гурьбой направились к павильону Петуховского сельсовета. Они обошли уже почти все отделы, осмотрели все стенды, а Тимкиного знакомого все не было.

И вдруг Тимка рванулся вслед за квадратной спиной. Забежал спереду.

Михаил Ксенофонтыч, здравствуйте, — улыбнулся Тимка. — Что-то вы перестали к нам заезжать?

«Знакомый» маленькими свинячьими глазками холодно окинул рослую Тимкину фигуру, отвернулся.

— Арбузы у вас нынче хорошие уродились… — продолжал Тимка и осекся. — Вы что, не узнали меня? — спросил он вдруг.

Председатель, не оборачиваясь, буркнул:

— Узнал. Переверзевский выродок… — глянул на Тимку косо. — Как не узнать…

Тимка вспыхнул от корней волос, словно лицо его осветило пламенем.

— Арбузы есть, — продолжал громко председатель, — да не про твою честь.

И пошел.

Тимка, с горящим от стыда лицом, готов был кинуться вон из павильона. Но подошел Валька Мурашкин, обнял за плечи, подбодрил:

— Наплюй ты на этого рыжего борова. При отце, видать, подхалимничал, а теперь узнавать не хочет…

— Ребятки! Идите-ка сюда, — из-за загородки их поманил бородатый дядя с темными большими глазами.

Юра вгляделся, узнал Катиного отца, обрадовался:

— Дядя Тимофей!

Ребята нехотя подошли.

— Это правда, что ль, что ты сынок Переверзева? — спросил он Тимку.

Тот не ответил — так и стоял, опустив голову. Вместо него сердито и вызывающе буркнул Валька.

— Ну и что — что сын Переверзева? Какое это имеет значение?

— А ничего, — миролюбиво согласился Гладких, глядя на Тимку. — Только люди твоего папашу долго будут помнить. Много он лиха сделал народу. А ты тут, знамо, ни при чем. — И уже совсем бодро спросил: — Арбузика, что ль, хотел попросить по старому знакомству? Не даст. Кульгузкин наш не из тех. В грязь втоптать лежачего может, а руки не подаст. — Он оглянулся по сторонам. — Нате-

ка! — И выкатил на прилавок огромный арбуз. Только не крутитесь тут с ним.

Ели на лужайке, за выставкой.

Тимка молчал, не поднимал глаз. Валька тоже был насуплен. Лишь Аля вела себя, будто ничего не слышала. Наконец, Валька заговорил раздумчиво, словно сам с собой;

— Вот сколько врагов народа посадили, а обо всех по- разному отзываются Люди. Александра Петровича, например, всем жалко. — Не видел «Валька, как поперхнулась и отложила недоеденный ломоть Аля. — А вот моего отца почему-то не слышал я, чтобы люди жалели. Наверное, все-таки он действительно много зла сделал… А может, это совсем несправедливо — людям-то откуда знать, что он делал. Я не знаю и мама не знает, а люди — тем более. Может, он сажал правильно… А враги, которые еще остались, за это посадили его. Мама говорит, что и начальника его в Барнауле тоже посадили.

Валька, непривычно серьезный, смотрел грустно на синевший вдали лесок и чуть заметно покачивал головой.

— Думаешь вот так — я почти каждый день думаю о своем отце, — он никогда не выставлял свою любовь напоказ. А меня он любил. Но по-своему, по-мужски. И я это чувствовал. Мама говорит, работа у него тяжелая, нервная, нельзя откровенным быть. А люди, может, не чувствовали, как я, его молчаливую доброту, поэтому он и казался им суровым и несправедливым…

Ребята сидели вокруг арбуза и молчали. Трое из них были детьми врагов народа. И каждого мучил один вопрос: когда его отец стал врагом? Как он этого не заметил? И почему он враг?

Почти никто из ребят не сомневался, что отцы их — враги. Такова была вера в советскую власть, в каждый ее поступок. Коль забрали, коль арестовали — значит иначе не могло быть, значит было за что… Правда, изменилось само понятие «враг». Оно упростилось, стало обычным. И для взрослых. И для детей. Как попозже, на фронте, примелькалось, поистаскалось слово «смерть». И слово, и само понятие о смерти. И восприятие ее, этой смерти. Так и в те смутные годы, годы репрессий, поистрепались слова «враг народа», заобыденнели — не было в них уже того страшного смысла, какой несли они в себе со времен революции.

Привыкли к ним и дети. И сидели ребята около арбуза молча. А если разговаривали о своих репрессированных отцах, то как-то отвлеченно, абстрактно. Плакать об отце-враге было неприлично. И ребята (даже Аля) не плакали. В душе, конечно, было жалко.

Наверное, жалко. Особенно когда ты один на один с собой и со своим горем…

И все-таки идейная убежденность была выше сыновней привязанности!..

Таково было время.

Миллионы людей тогда ждали и долго еще будут ждать ответ на этот вопрос — откуда взялись эти «враги народа» и почему их так много сразу объявилось? — и никто, ни один человек не в состоянии ответить этим миллионам…

Возвращались Юра с Алей с выставки вдвоем — Тимка с Валькой Мурашкиным подались раньше. Аля шла чуть впереди, играя прутиком, Юра поглядывал на ее профиль, обрамленный белокурыми завитушками, на пунцовый угольник губ, и небывалое чувство нежности к Але переполняло душу — смотрел бы и смотрел на нее.

Подошли к широкой промоине, по которой весной бежала вода в Хвощевку. Через нее перекинута почерневшая на солнце жердь. Аля поставила ногу на жердь, повернула лицо к Юре.

— Думаешь, не пройду?

— Посмотрим…

И наступила на жердь. Жердь крутнулась, нога соскользнула. Аля ойкнула, схватилась за коленку, опустилась на землю.

Юра сел рядом. С подчеркнутым спокойствием сказал:

— Что ж, подождем пока нога срастется… Торопиться нам некуда.

— Тебе бы так, ты бы знал тогда…

— Не умеешь— не суйся… Ну-ка покажи, что там у тебя.

Аля машинально заголила колено, отстегнула пажик, спустила чулок… Юра не видел белую, содранную кожицу ниже колена.

Он был ослеплен мелькнувшим на секунду голубым пажиком. Кровь ударила в голову.

— Аля… — едва слышно прошептал он.

Она резко прикрыла платьем колено, замерла. И лишь секунду спустя осторожно подняла голову, посмотрела на Юру.

— Аля, — повторил он явственней.

— Что? — шепотом спросила она.

Он схватил ее голову, словно боялся, что она не дастся, ткнулся сначала в подбородок, потом в нос, наконец, попал в губы, замер, прижавшись к ним. Аля не шелохнулась.

Юра ждал чего-то необычного, потрясающего. А ничего этого не случилось — ему просто не хватало воздуха, кружилась голова, стучало сердце. Но вот Аля крутнула головой, высвобождаясь, нагнулась. Ее ухо и щека были пунцовыми. Юре показалось, что она плачет. Он тронул ее.

1 ... 190 191 192 193 194 195 196 197 198 ... 263
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Солона ты, земля! - Георгий Егоров бесплатно.

Оставить комментарий