Каладин нахмурился. Он не слышал столько слов от Сигзила за все время, что они вместе провели в мостовом отряде.
– То, что ты сказал на плато, – продолжал мостовик, глядя перед собой, – заставило меня вспомнить о марабетийцах. Видишь ли, они придумали необычный способ обращения с приговоренными преступниками. Им режут щеки и подвешивают вниз головой на скале, что находится возле города, во время прилива, у самой воды. В тех глубинах водится особый вид большепанцирников. У тварей сочное мясо и, разумеется, светсердца. Совсем не такие большие, как у здешних ущельных демонов, но тоже ничего. И вот преступники становятся приманкой. Любой может потребовать обычной казни, но есть традиция – если провисишь там неделю и тебя не съедят, получишь свободу.
– И часто такое происходит?
Сигзил покачал головой:
– Никогда. Но узники всегда желают попытать счастья. У марабетийцев есть поговорка о человеке, который отказывается видеть правду. «У тебя красно-синие глаза», – говорят они. Красные, как капающая кровь. Синие, как вода. Вроде как эти две вещи – все, что видят приговоренные. Обычно на них нападают в тот же день. И все-таки большинство предпочитают рисковать. Им нужна фальшивая надежда.
«Красно-синие глаза», – подумал Каладин, представляя себе зловещую картину.
– Ты делаешь благое дело. – Сигзил встал, подобрав свою миску. – Сначала я ненавидел тебя за то, что ты лжешь людям. Но потом понял, что фальшивая надежда делает их счастливыми. Ты как будто даешь больному лекарство, которое облегчает его боль, пока он не умрет. Теперь эти люди могут провести последние дни смеясь. Ты и впрямь целитель, Каладин Благословенный Бурей.
Каладин хотел возразить, сказать, что это не фальшивая надежда, но не смог. У него сердце ушло в пятки. Он слишком многое понял.
Миг спустя из барака вылетел Камень.
– Я снова как настоящий алил’тики’и! – провозгласил он, вскинув бритву. – Друзья мои, вы даже не знать, что вы сделать! Когда-нибудь я повести вас на Пики и показать гостеприимство королей!
Несмотря на все жалобы, он не сбрил бороду полностью – оставил длинные рыже-красные бачки, которые курчавились до подбородка. Сам подбородок был чисто выбрит. На высоком мужчине с овальным лицом это выглядело очень необычно.
– Ха! – воскликнул Камень, прошагав к костру. Он схватил первых попавшихся мостовиков и прижал к себе, так что Бисиг чуть не расплескал свою похлебку. – Я за это всех вас сделать семья. Для обитателя Пиков его хумака’абан – гордость! Я снова быть настоящий мужчина. Вот. Эта бритва принадлежать не мне, но всем нам. Любой, кто хотеть ею воспользоваться, пусть так и сделает. Делить ее с вами быть для меня честь!
Мостовики смеялись, кто-то крикнул, что ловит его на слове. Каладин молчал. Ему вдруг показалось, что все это не имеет значения. Он взял миску похлебки, которую принес Данни, но не стал есть.
Сигзил не сел рядом с ним, а отыскал себе место по другую сторону костра.
«Красно-синие глаза, – подумал Каладин. – Не знаю, подходит ли это нам».
Если бы у него были красно-синие глаза, это бы означало, что он верит, будто для мостового расчета есть хоть какой-то проблеск надежды на выживание. Этой ночью Каладин не находил слов, чтобы убедить самого себя.
Он никогда не отличался восторженным отношением к жизни. И видел мир таким, каким тот был на самом деле, или хотя бы пытался видеть. И когда сталкивался с ужасной правдой, эта черта характера становилась проблемой.
«О Буреотец, – подумал он, глядя в миску и чувствуя, как сокрушительной волной накатывает отчаяние. – Я снова превращаюсь в ничтожество. Теряю контроль. Теряю себя».
Мостовики возложили на него все свои надежды, а он не мог нести такой груз.
Ему просто не хватало сил.
41
Про Эльдса и Милпа
Пять с половиной лет назад
Каладин оттолкнул вопящую Лараль и ворвался в хирургическую комнату. Даже после нескольких лет работы с отцом он был потрясен, увидев такое количество крови. Казалось, кто-то расплес кал ведро ярко-красной краски.
Запах паленой плоти висел, как занавес. Лирин исступленно трудился над светлордом Риллиром, сыном Рошона. Зловещая штуковина, похожая на бивень, торчала из живота молодого человека, а нижняя часть его правой ноги была раздроблена – висела на нескольких сухожилиях. Осколки кости высовывались наружу, точно камыши из пруда. Сам светлорд Рошон лежал на боковом столе и стонал, зажмурив глаза и стиснув ногу, которую пронзил еще один костяной шип. Из-под импровизированной повязки текла кровь – струилась к краю и капала на пол, где смешивалась с кровью его сына.
Каладин застыл в дверном проеме, разинув рот. Лараль продолжала вопить. Она хваталась за дверь, и несколько охранников Рошона пытались увести ее прочь. Крики девушки были безумными: «Сделайте что-нибудь! Старайтесь! Он не может! Он был там, и мне плевать, отпустите!» Невнятный поток слов превратился в пронзительный визг. Охранникам наконец-то удалось ее оттащить.
– Каладин! – рявкнул его отец. – Ты мне нужен!
Сбросив оцепенение, Каладин вошел, тщательно вытер руки и достал из шкафчика бинты, наступив в лужу крови. Глянул на лицо Риллира: с правой стороны была содрана почти вся кожа. Веко тоже. Синий глаз, рассеченный пополам, сморщился, точно виноградина, из которой выдавили сок.
Каладин поспешил к отцу с бинтами. Через миг в дверях появилась мать, за ней – Тьен. Она в ужасе прикрыла рот ладонью и увела младшего сына прочь. Он спотыкался, точно одурманенный. Хесина вернулась уже без него.
– Воды, Каладин! – крикнул Лирин. – Хесина, нужно еще. Быстрее!
Мать бросилась помогать, хотя уже давно не ассистировала во время операций. Ее руки дрожали, когда она схватила одно из ведер и побежала на улицу. Каладин принес отцу другое ведро, полное, и Лирин вытащил из внутренностей молодого светлоглазого костяной шип. Веко уцелевшего глаза Риллира затрепетало, голова дернулась.
– Что это за штука? – спросил Каладин, прижимая бинт к ране, а его отец отбросил странный предмет прочь.
– Бивень белоспинника. Воды.
Юноша схватил губку, погрузил в ведро и выжал воду в рану на животе Риллира. Вода смыла кровь, и Лирин смог увидеть, насколько все плохо. Он сунул пальцы внутрь, а Каладин подготовил иглу и нити. На ноге уже был жгут. Последует полная ампутация.
Лирин колебался, его пальцы ощупывали зияющую дыру в животе Риллира. Каладин снова промыл рану и, встревоженный, посмотрел на отца.
Тот вытащил пальцы и перешел к светлорду Рошону.
– Каладин, бинты, – коротко бросил он.
Каладин поспешил к отцу, но глянул через плечо на Риллира. Некогда красивый юный светлоглазый снова спазматически вздрогнул.
