можно и потом. И когда Норма услышала, как Джинни открывает своим ключом дверь, то пошла её встречать уже совсем спокойно.
– Мамочка, сколько звёзд! – выдохнула Джинни. – И луна, большая-пребольшая! И смотри, что я купила!
Джинни ходила в магазин за бельём.
– Очень холодно, Джинни? Ты не замёрзла?
– Нет, что ты! Мама, смотри! – восторгалась Джинни. – Я купила сразу дюжину! И подушки!
– Мой бог Мой Бог! – ахнула Норма, увидев тюк. – Как ты это дотащила?
– Мне помогли, – просто ответила Джинни. – А завтра пойдём за мебелью, да мама?
– И да, и нет, – улыбнулась Норма, любуясь румяной весёлой дочерью. – Раздевайся, будем обедать, и я тебе всё расскажу. В субботу к нам придут, – и Норма старательно выговорила по-русски: – на беженское новоселье.
– Ой, как интересно! – восхитилась Джинни.
Норма счастливо улыбалась. Мой Бог Мой Бог, как хорошо, что они уехали.
За ужином Женя сказала Эркину о беженском новоселье.
– В эту субботу и сделаем.
– Хорошо, – кивнул Эркин и улыбнулся. – Хороших людей сразу видно, так?
– Ну конечно, – улыбнулась Женя. – Мы сегодня с Бабой Фимой всё посмотрели, обговорили. Ремонта там не надо, только кладовку оборудовать, повесить всё, ну, и…
– И полы сделать, – тихо засмеялся Эркин.
Его умение мыть и, особенно, натирать полы было уже хорошо известно всему дому. А для многих здесь паркет внове. Так что в этом вопросе авторитет Эркина непоколебим. Засмеялась и Женя. Ну, слава богу, Эркин отошёл. А то после того вечера, когда к ним приезжал отец Андрея, даже спал плохо, стонал во сне, переживал.
Женя повела Алису укладываться спать, а Эркин остался сидеть за столом, разглядывая газету. «Загорская искра». Женя говорит, что газету можно выписать, и тогда её будут приносить им домой. Хорошо, конечно, удобно. Но… но ему нравится покупать её. Вместе со всеми. Женя просила его не молчать, а говорить ей. Но… но если Жене так хочется, то пусть, конечно, выписывает. Или… да, а почему «искра»? Странно. И вон под большим названием мелкими буквами: «Из маленькой искры большое пламя». Это, конечно, так, но зачем это здесь? У кого бы спросить, чтоб не высмеяли?
– Эркин, – позвала его Женя.
– Да, иду, – сразу откликнулся он и встал.
Алиса уже лежала в постели. Он, как обычно, наклонился и коснулся плотно сжатыми губами её щёчки. Алиса вздохнула, не открывая глаз.
– Э-эрик. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, маленькая.
Эркин выпрямился, оглядел комнату. Тишина и спокойствие. И… да, здесь спокойно, Алиса защищена, ей ничего не грозит. Вот что это такое. И защищена им. Эркин внезапно понял, вернее, ощутил это. Что он – главная, да и единственная защита Алисы. Он – отец. Вот что такое отец. И потому никогда и не знал этого, потому что у самого не было. Вот только… Зибо… Зибо же защищал его. Как мог. Он же, как здесь говорят, ни уха, ни рыла в дворовой работе не знал. И Зибо ни разу не подставил его. Всему научил. Так научил, что и сам, уже в одиночку, смог работать. И в горячку он орал, о нары бился, так Зибо ни разу не попрекнул его. А он… с Зибо не расплатился и Андрея…
Эркин тряхнул головой, осторожно поправил свесившийся угол одеяла и бесшумно вышел из комнаты Алисы, плотно закрыв за собой дверь.
На кухне его уже ждала Женя за накрытым для второй «разговорной» чашки столом.
– Спит?
Эркин с улыбкой кивнул и сел за стол. Но его улыбка не обманула Женю. Правда, он особо и не старался.
– Что с тобой, Эркин?
Ладонь Жени легла на его сжатый кулак, и Эркин, нагнувшись, потёрся лбом о её пальцы и, не поднимая головы, глухо ответил:
– Я об Андрее думаю. Всё равно я виноват. Моя вина, Женя.
– Эркин, не мучай себя. Ты же ничего не мог сделать.
– Мог, – упрямо повторил Эркин. – Женя, пойми.
Свободной рукой Женя погладила его по голове. Он снова потёрся лицом о её руку и выпрямился.
– Женя, я ведь и по нему ударил. Он из-за меня теперь один. Понимаешь?
Женя кивнула.
– Понимаю. Ты о Бурлакове, да? Но нет, Эркин, ну, нельзя так изводить себя.
Он прерывисто вздохнул, как всхлипнул. Женя давно уже не слышала от него этого звука. Она порывисто встала и обняла его. Эркин молча обхватил её, уткнувшись лицом в её халатик. Он молчал, но Женя чувствовала, что он сдерживает себя, не давая прорваться каким-то, видимо, казавшимся ему очень страшным словам. И она тоже молча гладила его по голове и плечам.
Эркин разжал руки и снизу вверх посмотрел в лицо Жени.
– Женя… спасибо.
Она, по-прежнему молча, кивнула. И Эркин улыбнулся, натужно, через силу, но улыбнулся. И встал.
– Уже поздно, да? Пора спать.
Он старался говорить как обычно. И Женя поддержала его. Да, пора спать. Завтра им обоим на работу с утра. Что бы ни случилось, надо жить. Просто жить. Как это было вчера и будет завтра.
И когда они легли спать, Эркин осторожно мягко обнял Женю.
– Женя… ты… ты не сердись на меня, ладно? Мне просто… – он запнулся.
– Надо выговориться, ведь так? – пришла ему на помощь Женя.
– Да, Женя…
А дальнейшее, что ему не с кем выговориться, как не стало Андрея, он сказать не мог. Не Жене же о питомниках, о торгах, о всей этой рабской грязи слушать. Не знает она этого, и пусть не знает. Он сам зачастую не может понять, что с ним, а уж сказать… Рука Жени на его груди, её дыхание на его щеке. Он – муж и отец. Защитник и добытчик. Он должен быть сильным, ради них. Женя и Алиса доверились ему.
– Прости меня, Женя, – беззвучно шевельнул он губами, засыпая.
Показалось ему, что Женя погладила его, или нет, уже неважно.
Алабама
Графство Дурбан
Округ Спрингфилд
Спрингфилд
Центральный военный госпиталь
Ничего нет хуже одинокого больничного вечера. Симон Торренс вечерами даже жалел, что не захотел в двухместную палату. Было бы, по крайней мере, с кем поговорить. Да и дешевле бы обошлось. Но… но любой сосед вызвал бы и целый ряд осложнений. Прежде всего ненужными неизбежными вопросами. Да и в конце концов, одиночество – удел любого человека. Встретить любящего и любимого – свою пару, свою половинку – слишком большая удача. Встретить, узнать и удержать. Слишком много. Три сразу всегда неисполнимо. От чего-то надо отказаться. И от чего же он откажется?
Симон усмехнулся. Да, он встретил. Даже дважды. Узнал. Особенно во вторую встречу. И… и
