Второй балканский поход Святослава Храброго оказался не столь победным, как первый. Против русского князя были направлены почти все военные силы Византийской империи, и ему после нескольких неудачных сражений пришлось отказаться от устройства своей резиденции под боком у Византии. Мир, впрочем, Святослав заключил на выгодных для себя условиях, ибо византийский император Иоанн Цимисхий, желая избавиться от притязаний киевского князя на Болгарию, заплатил ему огромную контрибуцию. Когда более ли менее удовлетворенный князь возвращался в Киев, на него у порогов Днепра напали печенеги. Святослав Храбрый погиб, а из его черепа печенежский хан Куря велел, по преданию, сделать чашу для вина.
После смерти отца Ярополк продолжал править в Киеве. Пять первых лет его княжения8 прошли без каких-либо потрясений. Не было ни одного серьезного нападения печенегов – они лишь изредка совершали короткие набеги на небольшие поселения. В мирной обстановке процветала торговля, развивались ремесла, богатело население. И по-прежнему в Киеве господствовала веротерпимость.
Ярополк полностью доверился пестуну, а тот вполне оправдывал доверие своего воспитанника. Варяжко мудро управлял подчиняющимися Киеву землями и понемногу приучал к власти юного князя. Любопытно, что старый воин, оставаясь верным древним скандинавским богам, советовал Ярополку принять христианство. Князь, на которого оказала в свое время влияние бабка-христианка, симпатизировал Спасителю, однако последовать совету пестуна никак не решался.
Тем временем подрастали младшие братья киевского князя. Олег осваивался в Древлянской земле. Будучи гордым, заносчивым, вспыльчивым да к тому же еще и мнительным, средний сын Святослава не добился любви своего окружение, однако нашел общий язык с волхвами, благодаря чему обрел довольно-таки устойчивое положение.
Владимиру, когда он стал новгородским князем, исполнилось десять лет. Он и Добрыня сумели прижиться в Новгороде, жители которого редко доверяли чужакам. Дядя и пестун юного князя сразу проявил себя, как хороший военачальник, чем вызвал уважение у новгородцев. К тому же Добрыня оказывал покровительство торговле, отчего подвластный его племяннику город богател.
Незаметно минуло пять лет с той поры, как князь Святослав Игоревич Храбрый дал своим сыновьям власть. На Руси было спокойно, и казалось, что ничего не предвещает в ближайшем будущем каких-либо перемен.
Глава 1
Полукровка
Киев праздновал начало весны. С самого утра народ высыпал из своих жилищ, радуясь от души тому, что поднявшееся на небо солнца давало не только яркий свет, но еще и какое-никакое тепло, благодаря которому земля очнулась, наконец, от зимнего оцепенения и зажила, задышала, выпуская при каждом вздохе из своих глубин первые травинки. Пахло речной водой, набухающими почками, свежим навозом и дымом. Птицы пели, щебетали и чирикали на разные голоса.
Весна в представлении язычников – не явление природы, а живое, способное принимать решения существо, которое, обидевшись на людей, может оставить их во власти зимы, поэтому, дабы задобрить капризницу, нарядные девушки начали с рассвета прославлять ее на холмах и пригорках.
А чтобы ублажить тех божеств, от которых зависел будущий урожай, киевляне несли к расположенным в чащобах леса и у подножьев холмов капищам свои требы, предназначая их Перуну, Роду, Велесу, Дажьбогу, Яриле, Симарглу, Мокоши, Ладе и Лели. Для множества кур, петухов, гусей и уток людской праздник весны стал последним днем их жизни. Удачливее птицы была скотина: ею жертвовали только зажиточные люди. У окруженных толпами народа святилищ жалобно мычали быки, отчаянно блеяли козы, носились, обливаясь кровью, обезглавленные куры и петухи. А управляли действом косматые жрецы – волхвы. Облаченные в длинные белые одеяния они указывали толстыми посохами на животное или птицу, бормоча при этом заклинания, а их помощники расправлялись с выбранной жертвой. С требищ струями текла кровь.
Подношения богам продолжались до полудня, а потом началось собственно празднество. Улицы и окрестные леса заполнились разряженными мужчинами и женщинами. На полянах горели костры, вокруг которых веселилась молодежь. Парни, соревнуясь, объезжали жеребят и молодых бычков. Красавцы-отроки в белоснежных одеждах изображали весеннего бога Ярилу: они сидели верхом на белых конях, а девушки славили их песнями. Водились хороводы, сменявшиеся разухабистыми плясками под звуки дудок и трещоток.
Князь Ярополк совершил утром поездку по самым известным в округе капищам, а его слуги гнали за ним стадо бычков. Оставив в каждом святилище по одной требе, князь вернулся к себе в хоромы. А ровно в полдень он вышел на красное крыльцо, представляющее собой громоздкую лестницу с просторной верхней площадкой. Ярополк сел на высокий табурет, а бояре и воеводы заняли места на двух лавках. Ниже на ступеньках устроились те знатные мужи и юноши, которые, хотя и входили в ближний круг Ярополка, но еще не заслужили (в основном по молодости лет) права называться его советниками.
У восемнадцатилетнего правителя Руси были такие же, как у его покойного отца глубоко посаженные голубые глаза, над которыми так же нависали мохнатые брови. И рост они оба имели средний, однако, если коренастый и широкоплечий Святослав производил впечатление здоровяка, то узкогрудый Ярополк казался хилым и хрупким. Над верхней губой молодого князя пробивался редкий пушок, которому, по общему мнению, вряд ли предстояло стать такими длинными и пышными усами, какими обладал храбрый покоритель Балкан. Голову Ярополка покрывала украшенная серебряной проволокой серая шляпа, а одет он был в темно-красную свиту9 и алое шелковое корзно10 с большой золотой застежкой. В правом ухе молодого князя сверкала золотая серьга с карбункулом11 и двумя жемчужинами – украшение, доставшееся ему в наследство от отца.
Бояре и воеводы выглядели значительно скромнее Ярополка, ибо все эти старые воины, которые служили еще деду нынешнего киевского князя, не любили изысков. Например, варяг Свенельд, чье богатство стало для киевлян притчей во языцех, даже на торжества являлся всегда в одежде из простого холста и грубой шерсти. Зато разместившаяся на ступеньках лестницы молодежь не стеснялась рядиться в парчу, шелка и тонкую шерсть – и украшать себя золотыми цепями, серьгами с жемчугом, серебряными застежками на плащах и бронзовыми поясами. Эта тяга к роскоши была, как следствием балканских походов, в которых кое-кто из молодых воинов успел поучаствовать, так и увеличившейся торговли с востоком. Увидев на подписании мирного договора блестящих византийских вельмож, киевские щеголи возжелали на них походить, а обилие на городском рынке товаров из Хорезма и Бухары давало возможность удовлетворять это желание.
Веселили знатную публику лучшие киевские скоморохи – двое из них играли на дудках, двое стучали в бубны, один извлекал звуки из трещотки, а остальные пятеро танцевали, кувыркались и распевали песенки. Зрители смеялись над забавниками в разноцветных одеждах и нелепых колпаках, лишь шут князя Ногут – толстый и лысый карлик – был недоволен.
– Их потехи давно мхом поросли, – ревниво бубнил Ногут. – Хоть бы чего-нибудь новенькое придумали.
Один из скоморохов принялся изображать городских жителей. Получалось у него смешно. Не отличающийся веселым нравом Ярополк на сей раз хохотал до слез, восклицая при этом:
– Он Отая Алданова показывает! Ну, прямо вылитый! А теперь Ивор Угримов! Похож! Ой, похож!
– Ничуть не похож, – пробурчал Ногут.
Князь щелкнул его по лысине.
– А ты не завидуй, а учись, как надобно смешить.
Когда скоморохи закончили свое представление, на площадь перед княжьими хоромами вышел силач Турила – огромный детина с бычьей шеей и широченными плечами – и стал зазывать себе противника. Из стоящей в стороне толпы простонародья откликнулся кузнец Надежа:
– Не пыжься, Турила! Я из тебя одним ударом всю спесь выбью! Давно тебя надобно поучить!
Силач подбоченился.
– Ты что ли меня собрался учить? Да тебя даже твоя женка не страшится!
– Уж по крайней мере она от меня ни к кому по ночам не бегает, как твоя баба! – парировал Надежа.
После словесной перепалки противники под ободряющие крики зрителей бросились друг на друга. Вскоре Турила, не дав людям насладиться зрелищем, поднял кузнеца над собой и швырнул на толпу. Едва зеваки успели с воплями разбежаться в разные стороны, как Надежа плюхнулся на землю.
– Живой? – забеспокоился Ярополк.
– Может, живой, а может и нет, – откликнулся воевода Претич.
Варяжко, недовольно проворчал:
