Сыну печенежского хана и киевской боярышни ничего иного не оставалось, как наняться в княжью дружину. И тут ему повезло: княгиня Ольга пожелала, чтобы он обучил ее внуков навыкам военного искусства печенегов. Блуд быстро нашел общий язык со всеми тремя княжичами и прекрасно справился с обязанностями учителя, однако, несмотря на успехи в порученном ему деле, он чувствовал себя чужаком, как при княжьем дворе, так и вообще в Киеве. Единственным человеком, кому Блуд мог довериться, был Фома.
На пятый год киевской жизни Блуда случились события, в корне изменившие отношение к нему киевлян. В то время, когда князь Святослав воевал на Балканах, печенеги большими силами осадили главный русский город, а имевшаяся в распоряжении княгини дружина во главе с воеводой Претичем еще не успела вернуться из Чернигова, куда Ольга послала ее, чтобы разобраться с волнениями по поводу величины дани в неурожайный год.
Осажденные степняками киевляне, изнывая от голода и жажды, начали склоняться к тому, что следует сдаться неприятелю. Князь Святослав находился далеко, и единственный, на кого горожане еще могли рассчитывать, был воевода Претич, приближавшийся по всем расчетам к Днепру. Но дружина двигалась по лесистой местности, а враг налетел из степи. Киев был осажден прежде чем княгиня Ольга успела послать к Претичу гонца, поэтому воевода наверняка ничего не знал о печенегах, из-за чего сам мог оказаться в ловушке. Княгиня пыталась воспользоваться голубиной почтой, но степняки сбивали птиц меткими стрелами.
Когда окружение Ольги уже были близко к отчаянью, неожиданно для всех Блуд вызвался пробраться сквозь печенежский лагерь. Хотя бояре подняли отчаянного юношу на смех, княгиня Ольга и Варяжко решили ему довериться, поскольку выбора, по сути, не было.
Ночью Блуд проник в печенежский лагерь. Он держал в руках уздечку и каждому встречному задавал один и тот же вопрос: «Не видал ли ты моего пропавшего коня?» Благодаря своей внешности и знанию печенежского языка, юноша не вызывал ни у кого подозрений. Так он дошел до Днепра, где бросился в воду и поплыл. От неожиданности печенеги так растерялись, что опомнились только тогда, когда пловец преодолел довольно приличное расстояние. Вдогонку Блуду полетели стрелы, но ни одна из них в него не попала. Он добрался до противоположного берега и спустя немного времени предстал перед Претичем.
Полученные известия ошеломили воеводу. Дружина, которой он командовал, была значительно меньше окруживших Киев печенежских полчищ и не могла одержать победу в открытом бою. Претич решил было совершить внезапное нападение, чтобы, воспользовавшись замешательством степняков, попытаться вывести из Киева членов княжьего семейства, однако здравый смысл подсказывал ему, насколько опасно такое предприятие прежде всего именно для княгини Ольги и княжичей.
Воевода принялся расспрашивать Блуда о печенегах, причем не только о том, как они расположились возле Киева, но и об их жизни вообще. Узнав о некоторых печенежских обычаях, Претич придумал, как обмануть врага.
На следующее утро изумленные печенеги увидели, как на другом берегу Днепра, прямо напротив ставки хана появившиеся невесть откуда русские дружинники спокойно спустили на воду лодку и выстроились в ряд. Затем в лодку вошел воевода в сопровождении десяти воинов. Растерянные степняки ничего не предпринимали, а только наблюдали за тем, как лодка доплыла до середины реки и остановилась.
Некоторое время хан пребывал в замешательстве. Люди на реке явно ждали его, и он размышлял, стоит ли к ним отправиться. Наконец, хан все же решился на встречу с неизвестными русскими.
– Ты не князь ли? – с тревогой осведомился он, когда его лодка приблизилась к лодке Претича.
Воевода усмехнулся:
– Что, страшно тебе? И ты не зря боишься: я воевода передового отряда, а князь идет за нами с несметным войском.
Новость хану не понравилась. Участь печенегов была бы незавидной, если бы Святослав, на самом деле, явился к Киеву с той огромной дружиной, которая наводила ужас на Византийскую империю.
Претич же тем временем заговорил с простодушным видом о том, что у печенегов все самое лучшее, и мечи, и луки и стрелы, и уж тем более кони. В ответ хан подарил собеседнику собственный клинок в золоченых ножнах, лук и стрелы да еще пообещал прислать лучшего коня.
Воевода притворился смущенным:
– Чем же мне тебя одарить? Разве что вот – возьми!
Он сунул хану в руки свой меч, отдал ему щит и снял с себя кольчугу.
– Бери, бери, – говорил воевода, изображая наивность. – Для доброго человека мне не жаль и последней рубахи.
От Блуда он знал, что, по существовавшему у степняков обычаю, во-первых, нельзя отказываться от поднесенного с уважением подарка; во-вторых, мужчины, обменявшись оружием и конями, становятся побратимами и не имели права воевать друг с другом. Теперь хану полагалось снять осаду и не возвращаться к Киеву, когда он поймет, что его обманули.
Хитрость воеводы удалась: воинственные печенеги растворились в бескрайней степи на радость киевлянам. В городе прославляли Претича, досталось также почестей и Блуду. Вернувшийся поздней осенью в Киев князь Святослав хорошо наградил, как находчивого воеводу, так и смелого юношу. У Блуда началась новая жизнь, и он мог бы занять высокое положение, если бы не происшествие, которое вновь круто изменило его жизнь.
У Прастена Воистова, был восемнадцатилетний сын Улеб, болезненно воспринимавший успехи двоюродного брата. Однажды юные родственники случайно встретились в безлюдном месте, и встреча обернулась их схваткой на мечах. Зачинщиком поединка был Улеб, а Блуд защищался, но, обороняясь, он нанес упреждающий удар, от которого Улеб упал бездыханным.
Прастен требовал для убийцы сына сурового наказания. Так как свидетелей поединка не было, никто не мог подтвердить версию Блуда о нападении на него двоюродного брата. В иных обстоятельствах худо пришлось бы убийце Улеба, но после своей героической вылазки во время осады, Блуд стал слишком популярной в Киеве личностью, чтобы испытать на себе в полной мере строгость закона. Но и оставить совсем без внимания гибель сына Прастена Воистовича, князь не мог, потому что этот боярин имел авторитет у киевской знати. Подумав, Святослав велел убийце Улеба убраться куда-нибудь подальше от Киева.
Нельзя сказать, что Блуда огорчило изгнание: ему недавно исполнилось восемнадцать лет, а в таком возрасте человеку свойственна жажда новых впечатлений. Он только затруднялся с выбором маршрута своего путешествия. Вызвавшийся его сопровождать Фома лелеял мечту о Царьграде, но попасть туда было никак нельзя из-за войны, которую еще не закончил князь Святослав.
– Двинемся в немецкие земли, – предложил Фома. – Там тоже правит христианский царь.
Блуд с ним согласился.
Они добрались до Магдебурга, где стали наемными воинами германского короля и императором Священной Римской империи12 Оттона I. Блуда товарищи по оружию называли Питером Блаттом, переделав по созвучью его славянское имя в немецкое прозвище. Он грустно усмехался:
– А я и впрямь лист13: сорвался с дерева и мечусь гонимый ветром по белу свету.
Четыре года Блуд и Фома участвовали во всех военных предприятиях императора, пока не встретились в Кведлинбурге с прибывшим к Оттону I русским посольством. До немецких земель уже долетали известия и о смерти княгини Ольги, и о гибели князя Святослава, а новостью для Блуда стало сообщение о скоропостижной кончине его дяди, боярина Прастена Воистова. Послы уверяли молодого человека, что он может безбоязненно вернуться в Киев, поскольку уже некому с него спросить за убийство Улеба, ибо отца убитого нет в живых, а князь Ярополк уверен, что Блуд защищался.
Истосковавшегося по родине Фому неудержимо потянуло на берег Днепра. Блуд тоже был не прочь вернуться в Киев, где ему, несмотря на все неприятности, жилось лучше, чем где-либо еще. И они, положившись на волю Господа, отправились туда, откуда пять лет назад один из них был изгнан. Как выяснилось, князь Ярополк, действительно, не имел никаких претензий к своему учителю. Прибыв в Киев, Блуд получил во владение наследство покойного дяди, хотя по закону мог рассчитывать только на небольшую его часть, как возмещение приданого своей матери, и занял видное место в княжеской дружине. Молодой боярин, памятуя о прежних неприятностях, старался не выпячиваться, но порой в нем закипала его горячая степная кровь. Вот и на сей раз хвастовство Турилы вызвало у Блуда непреодолимое желание поставить хвастуна на место.
Силач окинул снисходительным взглядом своего нового соперника.
– Жидковат наш молодец против Турилы, – засомневался боярин Мутур.
