спросил он и перевернул листок в надежде найти причину паники директора.
— Как, что? Ты что, не понял? — вскочил тот с кресла и вплотную подошел к профессору. — Главный бухгалтер в Москве. Написала сразу после собрания акционеров. Восемьдесят процентов за то, чтобы закрыть завод!
— Почему?
— Вот зарылся ты в своих бумагах и не знаешь, что творится, — упрекнул директор. — Таких заводов, как наш, по стране уже несколько десятков. Все склады забиты полиэтиленом. Предложение превысило спрос. Никому он в таком количестве не нужен.
— Да-а, — протянул профессор и почесал щеку. — Печально.
— Погоди печалиться, — заговорщически зашептал Семен Семенович. — Я тут подумал. А что, если нам из полиэтилена что-то производить? Вот кто-то тару делает, кто-то трубы, кто-то бутылки. Поэтому и вызвал тебя. Придумай-ка, Карл Борисович, такую штуковину, чтобы всем была нужна, а купить можно было только у нас.
Карл Борисович удивленно поднял брови и хотел возразить, но Семен Семенович прервал его:
— Не тороплю. Думаю, полгода у тебя в запасе есть. Но помни, если нас закроют, то это ты не сработал. Ты умный, с тебя больший спрос.
Он похлопал ошарашенного профессора по плечу и подтолкнул к выходу.
— Не смею задерживать. Знаю, у тебя полно работы.
Карл Борисович развернулся и медленно вышел. Алла Шалвовна всполошилась и схватила графин с водой, увидев его бледное лицо.
— Вам плохо? Воды?
— Нет-нет, — замотал он головой. — Все хорошо… Если что, я у себя.
Он засунул телеграмму в карман и зашагал вверх по лестнице. На пятом этаже выдохся и два последних этажа поднялся на лифте. Спроектированные им кондиционеры висели на потолке по периметру всего седьмого этажа. Как только он вышел из лифта, прохлада привела его в чувство.
Карл Борисович похлопал в ладоши. Глухой звук эхом разнесся по этажу, и из кабинетов показались головы сотрудников.
— Экстренное совещание! — провозгласил он и направился в конференц-зал.
Сотрудники безмолвно расселись вокруг длинного стола и вопросительно уставились на руководителя. Карл Борисович обвел их взглядом и улыбнулся. Каждого привел лично и знал, что они лучшие из лучших. По пятницам он преподавал в техническом университете. Платили там гроши, но интерес у него был свой. Именно оттуда он приводил на завод самых умных и талантливых ребят.
— Директор возложил на нас ответственность за будущее завода, — он достал из кармана телеграмму и помахал ею, высоко подняв над головой. — Пришли очень плохие новости: акционеры решили закрыть завод.
Все переглянулись, однако тишину никто не посмел нарушить.
— Есть один выход, — он замолчал и обвел взглядом напрягшихся сотрудников. — Нам надо придумать, как использовать полиэтилен по-новому, да так, чтобы никто кроме нас так больше не умел. Каждую неделю по понедельникам буду ждать вас с предложениями. Не смею задерживать. Все за работу.
Перешептываясь, они покинули зал. Карл Борисович взглянул на часы.
— Столько времени зря потерял, — сказал он с досадой и направился в свой кабинет.
* * *
Уже второй месяц молодые инженеры прибегали к Карлу Борисовичу с предложениями. Он внимательно слушал, забирал листы с проектами и неизменно повторял:
— Неплохо. Но не совсем то, что нужно. Еще есть время. Думай.
Его мысли были далеки от проблем завода. Вот уже полгода он тратил силы и время на изобретение, которое могло стать наивысшим достижением в его жизни. Каждое утро он запирался в кабинете и вытаскивал из железного ящика старый радиоприемник, внутри которого находилась сложная система приема и преобразования электромагнитных волн. От прежнего радиоприемника остался только деревянный корпус.
— Так, сейчас проверим, — он подмигнул глиняному истукану, стоящему на столе. Карл Борисович часто разговаривал с ним, делился достижениями и даже спрашивал совета.
Весь последний месяц профессор конструировал сверхмощный усилитель. Пришло время его испытать.
Усилитель представлял собой коробку размером с кирпич и примерно такую же по весу. Из него торчали три телескопических усика. С помощью проводков разных цветов Карл Борисович соединил усилитель с радиоприемником.
— Интересно? — обратился он к истукану. — И мне интересно. Ну что ж, приступим.
Карл Борисович воткнул вилку в розетку, повернул ручку настройки громкости до предела и вытянул усики. Сначала кроме треска и невнятного бормотания ничего не было слышно. Он начал поворачивать усики в разные стороны. Вдруг среди шума появились голоса. Профессор развернул все три усика в одном направлении и помехи пропали, а в кабинет полилось многоголосье: одни ругались, другие смеялись, третьи спорили. Язык, на котором разговаривали люди, Карл Борисович не мог распознать.
— Может, португальский? — спросил он у истукана и сам ответил, пожав плечами. — Если бы они говорили на английском, французском, китайском, испанском, немецком или итальянском, я бы понял. Но этот язык мне неизвестен.
Он взял ручку, блокнот и стал записывать слова, которые смог разобрать.
— Послушай-ка, — он откашлялся. — Сервато рубока син. Узнаешь? И я нет. А вот это: нигад де ремола фибар. Красивый язык, правда?
Профессор отложил ручку и прислушался. Лаяла собака. Две женщины что-то обсуждали и заливисто смеялись. Пожилой мужчина монотонно говорил, изредка прерываемый восхищенным возгласом молодого парня.
Карл Борисович повернул усики усилителя чуть левее, и звуки поменялись. Из динамика радиоприемника донеслась печальная мелодия струнного музыкального инструмента. К нему присоединился духовой инструмент и жалобно завыл. Профессор закрыл глаза. Перед внутренним взором открылась долина, утопающая в зелени. Вдали возвышались остроконечные горы, подернутые молочной дымкой. Солнце, уходя на покой, отбрасывало последние лучи и окрашивало облака в розовый цвет. Старец, с большим округлым инструментом на коленях, перебирал узловатыми пальцами струны. Рядом примостился юноша с копной вьющихся соломенного цвета волос. К губам он прижимал свирель, сделанную из камыша.
Громкий стук вырвал профессора из чудесного видения.
— Карл Борисович, это Сева. Я кое-что придумал, — послышалось из-за двери. Карл Борисович чертыхнулся, выключил радиоприемник и подошел к двери.
— Сева, я же сказал. По понедельникам отчитываемся.
— Но сегодня только пятница. Я не могу так долго ждать. Это просто потрясающе! — восторженный тон двадцатипятилетнего Севы возбудил в профессоре любопытство. Он убрал радиоприемник в железный ящик и вышел из кабинета.
— Что там у тебя? Показывай.
Сева
