а мужчины продолжали молчать. Мысли Павла были заняты чем-то другим.
— Алексей Николаевич, могу ли я обратиться к вам с просьбой? — наконец заговорил он.
— Разумеется. Я в вашем распоряжении.
— Я недавно видел в окне невысокого рыжеволосого мужчину, у него был тёмно-зелёный галстук-бабочка. Быть может, вы знаете этого человека?
— Должно быть, вы говорите о Дмитрии Елизарове? Я не припомню других рыжеволосых знакомых у тётушки.
— Должно быть. Благодарю вас. Прошу меня извинить, но я отойду: мне нужно поговорить с ним, — с этими словами Реутов отправился на поиски Елизарова.
— Алексей Николаевич, я хочу представить вам свою дочь, Марью Александровну, — не успел Павел отойти, как перед Алексеем появилась Юлия Михайловна.
— Я очень рад нашему знакомству.
— Спасибо, это взаимно, — младшая Реутова, как и положено молодой и хорошенькой девушке, стыдливо улыбнулась, а щёки её зарделись румянцем.
— Раз уж я не буду иметь честь танцевать с Марьей Александровной, то быть может, я могу угостить вас чем-нибудь?
— Благодарю, мы с Машей будем весьма рады шампанскому, — сказала Юлия Михайловна.
Марья залилась краской и смущённо проговорила:
— Прошу меня простить, но я совсем не люблю шампанского. Извините, пожалуйста, я вовсе не…
— Всё в порядке, — прервал её тираду извинений Алексей и ушёл за напитками. Краем уха он услышал гневный шёпот Юлии Михайловны, отчитывавшей дочь. Когда Алексей вновь подошёл к ним с бокалом шампанского для старшей Реутовой, осведомилась:
— Я слышала, Алексей Николаевич, что вы служите. Должно быть, вы офицер?
— Имею честь быть поручиком.
— Военное дело — это так страшно… А вам приходилось убивать, Алексей Николаевич? — спросила, взволнованно взглянув на него, Марья.
«Какое чистое и наивное создание», — подумал, улыбнувшись, Якунин, а затем покачал головой.
— Я никогда не был на войне, да и на дуэлях не убивал. Но то, о чём вы говорите, Марья Александровна, дело весьма нехитрое. Человек по природе своей склонен к жестокости.
— Боюсь, что здесь я с вами не соглашусь. Как может ребёнок, невинный ангел, быть склонен к жестокости? — вмешалась в разговор старшая Реутова.
— Вы правы, Юлия Михайловна, в том, что мы рождаемся непорочными, однако, с каждым годом становимся лишь хуже, — он устало улыбнулся, — Прошу меня извинить, но я должен отойти. До скорой встречи!
Когда они попрощались, а светская беседа была закончена, Якунин пошёл на улицу, чтобы немного подышать свежим воздухом и встал, прислонившись к раскидистому дуб.
Что может быть прекраснее майской прохладной ночи? Отблески луны падали на водную гладь пруда, в которой отражались берёзы, покрытые нежной молодой листвой. Аромат сирени и цветущих яблонь дурманил, и на душе было хорошо и легко, как бывает только у наивных гимназистов и влюблённых.
Где-то за спиной Алексея послышался шум.
— Ах, вот вы где, ненаглядная моя! — в тоне говорившего чувствовалась ирония, не предвещавшая ничего доброго.
— Дмитрий, я…
Женский голос… Да это же Софья! Якунин резко обернулся. Перед его глазами предстала она, а рядом — невысокий рыжий мужчина с зелёным галстуком-бабочкой на шее — Дмитрий Елизаров, её муж.
— Думаете, я не видел, как вы смотрели на него?
Софья что-то тихо сказала, потупив взгляд. Его лицо покраснело, а голос задрожал от ярости:
— Не забывайте: всё, что у вас есть, эти наряды, эти деньги, да хоть то, что ваш отец ещё не умер от голода — всё это только благодаря мне! И какая за это благодарность? Вы даже ребёнка мне не можете подарить, а теперь решили ещё и изменить? Помните: стоит мне захотеть, и ваша карета превратится в тыкву, а сами вы умрёте в нищете!
Они оба замолчали, и тишину прерывали лишь всхлипы Софьи.
— А всё же мне интересно, — мужчина усмехнулся в усы, — это заиграли мещанские корни вашей маменьки или же вы решили уподобиться дамам полусвета?
— Как вы можете! Я… я ненавижу вас! — она разрыдалась и закрыла лицо руками.
Кровь запульсировала в висках, и, не в силах больше сдерживать гнев, Якунин вышел из тени высокого дерева, направляясь к паре.
— Добрый вечер. Если у вас, Дмитрий Сергеевич, есть вопросы, касающиеся нашего с Софьей Константиновной танца, то можете задать их мне, а не издеваться над несчастной женщиной, — Алексей быстрыми шагами приблизился и встал рядом, в упор глядя на Елизарова.
— Добро пожаловать, милостивый государь! Вы легки на помине. Как я погляжу, вы благородный рыцарь, защищающий прекрасных дам от драконов. Ну и где же тогда ваша шпага с конём?
— Конь у меня есть, — Алексей подошёл к Дмитрию ещё на шаг. — А на шпагах сражаются только с мужчинами.
— Что вы сказали? — Елизаров, словно ужаленный, подскочил на месте.
— Раз вы только и можете, что срывать свой гнев на женщине, а не высказать мне свои претензии, то у меня возникают сомнения в том, настоящий ли вы мужчина и благородный ли вы человек.
— Молите Господа, чтобы я ослышался! — почти что прошипел Елизаров.
— Отнюдь, ваш слух вас не подводит.
— Мерзавец! — голос оскорблённого Дмитрия дрожал от ярости. Миг, и перчатка уже брошена к ногам его обидчика.
— Нет! Нет, умоляю, не надо! — Софья встала между ними. Оба, не обращая на неё внимания, продолжали буравить друг друга взглядами.
— Со временем и местом определимся позже, — старясь подавить гнев, проговорил Елизаров. — До скорой встречи, а мы с супругой с вашего позволения покинем вас, — он приобнял Софью и направился к дому.
Алексей хотел было выкрикнуть что-то, но она обернулась и с мольбой взглянула на него, и тот понял все без слов.
Дмитрий Сергеевич Елизаров
