Я должна буду перенестись в декабрь двадцатого года двадцатого века в Москву и скопировать Галину Бениславскую в одном небольшом эпизоде с Сергеем Александровичем Есениным, одним из знаменитейших поэтов Серебряного века. Именно эта женщина, бывшая его секретарем и одним из близких друзей, позволит нам приблизиться к гению и показать его не только во время выступления, но и в неформальной обстановке. Ведь, чтобы понять гения, нужно еще и увидеть, как и чем он жил, узнать его быт, частные пристрастия и привычки.
Основная задача – мое, так сказать, боевое крещение – будет заключаться в том, чтобы записать на видео то, как Сергей Александрович сам читает свои стихи. Сохранилось несколько аудиозаписей тех времен, но качество записи… Понятно, каким оно было в те годы.
Время, в которое меня направляют, было очень плодотворным для поэта. Он находился на пике своего творческого подъема, на пике славы. Бениславская только-только познакомилась с ним, немного заинтересовала его собой. Примерно в это время, в декабре, он начнет оставаться у нее на квартире, зачастую в большой компании не совсем трезвых друзей. Впоследствии, после ухода от Айседоры Дункан, он поселится у Гали, перевезет даже своих родственников из деревни в ее коммуналку. Но это будет позже.
Пока я буду проводить исследование, Галина Бениславская будет загорать в этой небольшой комнатке, напичканная транквилизаторами, и ничего не запомнит. А когда окажется «дома», то будет думать, что просто все забыла. Вреда для нее никакого не будет. Наши умники могут даже по мелочи подлатать ее – убрать, например, педикулез или подлечить легкую простуду. Нельзя серьезно вмешиваться в здоровье – если человеку суждено умереть от цирроза, рак ему точно лечить никто не будет. А по мелочи – без проблем.
И последнее, самое неприятное. Гений (он же гений, не дурак), если увидит, то сообразит, что ему туфту подсовывают – вместо знакомой мадемуазель загримированную под нее дамочку. Чтобы не произошло казуса, наши умники придумали специальную генную сыворотку. У объекта берут образец ДНК из крови, готовят эту самую сыворотку и втыкают исследователю. Небольшая мутация всего организма – и я выгляжу, как Бениславская. В теории – просто блеск, а как на практике… На практике посмотрим.
– Варвара, подготовься, – раздался голос дежурного из динамиков. От неожиданности резкий звук в маленьком помещении заставил меня подпрыгнуть. – Объект на подходе.
Я взволнованно кивнула: незачем отвечать, все равно везде камеры понатыканы, увидят.
Минут через пятнадцать в специальном шкафчике что-то брякнуло. Ясно, сыворотка уже готова. Я взяла пистолет со шприцем, улеглась в кресло, нажала на кнопку и почувствовала крошечный укол в плечо. Сейчас пройдет мутация. Минут семь, и можно отправляться.
Жуткого скрипа костей, который так любят описывать в подобных ситуациях фантасты, не было – просто стало горячо и щекотно, и сильно захотелось есть. Я подскочила до холодильника, на ходу ощущая новое тело. Жуя бутерброд, взглянула в зеркало.
Галя оказалась выше моего обычного роста, с короткой черной стрижкой, густыми, почти сросшимися бровями и выразительными зелеными глазами. Прав был Есенин, когда говорил про ее зеленые глаза! Девушка оказалась старше меня всего на год, в неплохой спортивной форме. Хорошая девчонка, только дурочка, конечно: застрелилась через год после смерти поэта у него на могиле. Да разве можно лишать себя жизни – такого драгоценного дара – ради какой-то там любви?! Не пойму я этих фанаток.
В шкафчике опять брякнуло – ее одежду обработали, можно одеваться и экипироваться. Мешковатые шмотки из грубого материала (бедные девушки, как это можно носить?!), вязаные чулки (на веревочках, никакого эластана!), косынка и стоптанные башмаки. И этим она хочет покорить сердце юного поэта? Понятно, что бедняжка не смогла конкурировать с Айседорой Дункан…
Я расчесала волнистые волосы на прямой пробор, повязала на голову ярко-красную косынку – готова активистка-комсомолка. Взялась за экипировку. Камеру-стикер прилепила на верхнюю пуговицу жакета. Штучка беспроводная, больше суток сможет записать, мне хватит. Еще одну, запасную, прикрепила к блузке – вдруг придется снять верхнюю одежду. К пачке папирос прикрепила стикер-навигатор. Хоть я и без него неплохо ориентируюсь по Москве, но правило есть правило.
Сумочки у объекта в момент изъятия не было, но во внутреннем кармане жакета лежала пара кредитных билетов, мелочь, красная книжечка-удостоверение (мадемуазель в ЧК работала) и какой-то жуткого вида огромный ключ.
– Я готова! – выдохнув, отчеканила я дежурному. – Запускайте шарманку!
– Варвара, не волнуйся, – раздался сухой ответ. – Поаккуратней при высадке, там темновато. У тебя двадцать четыре часа, но если успеешь, приходи раньше. Вперед!
Металлическая дверь бокса отъехала вбок, и я, глубоко вдохнув и зажмурившись, шагнула в темноту.
16:07, 13 декабря 1920 года, понедельник, Москва.Я ничего не почувствовала. Вообще ничего. Только резко ударил в нос мерзкий запах. За прожитые годы еще ни разу не приходилось обонять такой «букет». Фу! Неужели так пахнет История? И это – запах тысячелетий?!
Я огляделась – в полутемном небольшом помещении с высоченными потолками стены были изрисованы выше человеческого роста, но не граффити, а просто так, от балды. Какие-то непонятные слова, язык вроде бы русский, а слова неизвестные… Обернулась. Ха! Я в общественной уборной! Молодцы ребята с отдела переброски, нашли «неоживленное местечко», просто супер! Мне еще раз придется сюда явиться, чтобы обратно вернуться. Обалдеть…
Я толкнула массивную дверь и оказалась в длинном, освещенном двумя одинокими лампочками, коридоре, в конце которого отсвечивало высокое узкое окно. Учреждение какое-то, что ли, нечто официальное. Двое мужчин, пыхтя папиросами, тихо переговаривались у одной из выходящих в коридор дверей, на меня даже не взглянули.
Я подошла к грязному окну – на улице темно, лежит снег, горит невысокий фонарь, снуют люди. Ух, ты! Живая лошадь, телегу катит! Ой, хочу покататься! Я лошадей только в стереофильмах видела, а тут – живая! Боже, большая-то какая! Ой, супер!
Стоп. Варвара, успокойся, ты на серьезном задании. Как ребенок, право слово – лошадку увидела и растаяла.
Опомнившись, активировала камеру, достала навигатор. Так, я нахожусь на Лубянке, это место работы Галины. Это именно то здание, о котором говорили, что оно настолько большое, что с него Калыму и Камчатку видно. Значит, здесь есть кабинет Гали, или кабинет ее начальника, Николая Крыленко, кстати, одного из страшнейших «палачей» своего времени. Не хотелось бы встречаться с таким страшным человеком.
Надо взять зимнюю одежду и валить отсюда, быстрее ехать на Тверскую…
– Товарищ Бениславская, вот вы где, – раздалось из-за спины. Я обернулась.
Солидный лысый дядечка в военной форме с кожаными ремнями крест-накрест и почему-то без погон. Брови насупил и недовольно пыхтит, как паровоз – ясно, значит, начальник (надеюсь, не палач). Может, не Сам, но очень важный товарищ. Жаль, бейджиков в то время еще не было. Я вытянулась в струнку, показывая готовность прямо сейчас свернуть горы, или что там у них по служебной записке полагается. Но строгий босс только махнул рукой, приглашая в кабинет, и произнес:
– На столе. Чтобы завтра было готово.
В кабинете стоял грохот. Это толстенькая девушка с двумя шикарными косами стучала на старинной пишущей машинке. Хотя, «машинкой» это громоздкое чудовище на полстола назвать нельзя. Вторая такая же бандура стояла на соседнем столе, куда и показал начальничек. Это Галино рабочее место, ясно. А эта пачка исписанной каракулями бумаги – работа, которую я должна до завтра выполнить. Блеск. А я даже не знаю, с какой стороны подходить к этому экскаватору с буковками…
Я уселась за стол, сделав независимое лицо, и начала рассуждать. Советский Союз, куда я попала, предполагал взаимопомощь на основе доверия, а не на основе денежного вознаграждения. Если я начну трясти купюрами, меня могут и расстрелять, что совсем нежелательно. Надо подключать к работе длиннокосичную мадемуазель, решено.
Начальник уже ушел, и я перегнулась через стол к соседке.
– Слушай, помоги, а? Тороплюсь, бежать надо… Сделай за меня, пожалуйста! А я за тебя завтра посижу, ладно?
Она сделала мечтательные глаза и, вздохнув, прошептала:
– К своему торопишься? Опять концерт? Или очередной «суд над имажинистами»?
– Угадала, – загадочно улыбнулась я, схватила тонкое пальто и собралась к выходу.
– Стой! – окликнула меня спасительница. – А пакет?! Ты же весь день собирала, неужели забыла?
Я взяла довольно объемный бумажный пакет. Заглянула – газеты, прятать не надо. «Последние новости», «День» и еще какой-то «Руль». Точно, Галина собирала статьи про Есенина по его же просьбе. Вот ведь какие мы нарциссы, великие поэты прошлого…
