Конечно, из прошлого ничего нельзя забирать, но волосы – они же новые вырастут, да и не заметит никто, а для меня… для меня эта прядь будет много значить в моем будущем. В горле застрял комок. Вырвался тяжелый вздох… Варвара, не раскисай, ты на работе.
Опять открыла камеру и, считая, что провожу не обыск, а археологические раскопки, порылась в его карманах. Повезло – в моих руках оказались рукописи, написанные им лично! Еще совсем новые, некоторые даже не редактированные, с рисунками каких-то человечков между строк. Потрясающе! Ну, Варвара, ты герой – это ж такое сокровище! Я разложила страницы на столе, чтобы камере легче было их запечатлеть. Кругленькие, забавные, отдельно стоящие буковки – такой прикольный почерк! Никаких знаков препинания, только слова, слова, слова…
… Спокойной ночи!Всем спокойной ночи!Отзвенела по траве сумерек зари коса…
…Синий свет, свет такой синий!В эту синь даже умереть не жаль…
…Я последний поэт деревни,скромен в песнях дощатый мост.За прощальною стою обеднейкадящих листвой берез.Догорит золотистым пламенемиз телесного воска свеча,и луны часы деревянныепрохрипят мой двенадцатый час…
Очнулась я только утром – в высокое узкое окно светило морозное солнце. Оказалось, что я заснула, сидя за столом и просматривая газетные вырезки про поэта, которых у Гали набрался целый ворох. Комната была пуста, оба героя испарились по-английски. Супер. Надеюсь, позже Сергей Александрович отблагодарит самоотверженную девушку.
Эх, надо на службу, а то у Бениславской возникнут проблемы. Да и нужно дать ей возможность поймать ту кроху счастья, которое будет у нее этим летом, до знакомства Сергея с Дункан. Недолгое время они будут вместе. Это лето она будет вспоминать в своих дневниках…
Я посмотрела с высоты седьмого этажа на заснеженный город – он показался чужим, непохожим на мою Москву. Хорошо видны стены Кремля, за ними еще нет Дворца Съездов. Надо же, ни одной сталинской высотки не видать, ни одного рекламного плаката. И храм Христа Спасителя еще старый. Зато небо чистое – нет ни флаеров, ни смога. И дороги узкие и без пробок, прямо как в деревне.
Все, возвращаюсь. По-моему, задание выполнено с блеском! Может, премию дадут?
Я шла по морозной Москве, дул несильный ветерок, неся по земле порошу и скручивая какие-то бумаги. В тонком пальто было прохладно. Интересно, мне хватит премии, чтобы смотаться до островов, погреться хотя бы недельку?…
– Опять разорались, работать не хотят, все бастуют, бастуют, – услышала я старческий дребезжащий голос.
Согнутая в три погибели древняя старушка, наверно, видавшая еще Наполеона, семенила мне наперерез, угрожая в сторону сухоньким кулачком. Я посмотрела туда – небольшая площадь заполнена народом, все больше работяги, крепкие молодые ребята в простой одежде. Не вчерашние изнеженные франты из кафе, а обычные рабочие с усталыми, но веселыми лицами. Они смеялись, подталкивали друг дружку, выкрикивали что-то. Странная какая-то забастовка – ни транспарантов, ни флагов. Как будто ждут чего-то.
И вдруг толпа зашевелилась. Где-то в её глубине раздался знакомый голос.
– Поет зима – аукает,Мохнатый лес баюкаетСтозвоном сосняка.Кругом с тоской глубокоюПлывут в страну далекуюСедые облака!А по двору метелицаКовром шелковым стелется,Но больно холодна.Воробышки игривые,Как детки сиротливые,Прижались у окна…Озябли пташки малые,Голодные, усталые,И жмутся поплотней.А вьюга с ревом бешенымСтучит по ставням свешеннымИ злится все сильней…
Я, чувствуя, что лицо расплывается в дурацкой улыбке, залезла на ближайшую лавочку и, вопя, как сумасшедшая, замахала руками. Есенин сегодня был одет в короткую светлую дубленку нараспашку и обычную кепку. Он выглядел, как простой мальчишка, прибежавший с ближайшего завода. Сергей задрал подбородок и громко, звонко и радостно выкрикивал стихи людям. Среди толпы Есенин был своим. Поэт был в родной стихии.
– …И дремлют пташки нежныеПод эти вихри снежныеУ мерзлого окна.И снится им прекрасная,В улыбках солнца яснаяКрасавица весна!!!
Продрогнув окончательно (прямо как пташка нежная), я поспешила на службу. Удачная всё-таки вышла командировка.
Я шла, оскальзываясь, и мечтала поймать такси. Как назло, ни одной лошади с шашечками.
Вдруг на меня налетел вихрь, закружил и свалил в сугроб.
– Га-аля! Милая Галя, вы моя спасительница!
Я проморгалась, убирая снег с ресниц, и увидела прямо перед собой Сергея – веселого, смеющегося Есенина. Как здорово – он заметил меня! Он рад мне!
– Сергей Александрович, – проблеяла я, улыбаясь вместе с ним, – если вам негде жить, оставайтесь у меня. Не беспокойтесь, не стесните нисколько… В любой момент… Можете даже сестру из деревни забрать…
– Галя, вы просто чудо! – его глаза засияли и заискрились, как две голубые льдинки. Какой же он классный…
– Но я спешу, Сергей Александрович… Служба…
Он порывисто обнял меня за плечи, чмокнул в щеку, обдав перегаром, и, уже убегая, крикнул:
– Галя! Встретимся в «Стойле»!
Я засмеялась, вытерла снег с лица и наконец поймала такси.
За этот день я поняла многое про Галю – оказывается, я в ней ошибалась. Галина Бениславская оказалась самой преданной и любящей женщиной в жизни поэта. Жаль, что он этого не понял, не оценил ее самоотверженности. Сильная женщина, она приняла его обратно после ухода от Дункан, смогла простить его тягу к американке, помогала как секретарь и как лучший друг. Конечно, ей было сложно терпеть его несносный характер, и однажды бедняжка выгнала его, но позже раскаялась в этом поступке.
Галя была верной, она честно пыталась и старалась жить после его смерти, но не смогла. «Все, что было дорого для меня – лежит в этой могиле» – написала она в прощальной записке и застрелилась там же, на Ваганьковском. Причем, пистолет стрелял пять раз, все давал осечку…
Теперь они лежат рядом. Галя добилась своего – своего Сергея Есенина.
Я откажусь от предложения начальства, однозначно. Не хочу видеть Есенина перед смертью… Дело в том, что наши умники захотели разгадать загадку смерти поэта. Узнать, каким образом веревка, на которой закончилась его жизнь, оказалась у Бениславской. (После ее смерти эту веревку, разрезанную на мелкие части, продадут на американском аукционе за бешеные бабки.) Я бы вмешалась, если бы можно было его спасти. Но вмешиваться в историю, БЛИН, нельзя… А увидеть его после болезни, морально убитого и доведенного до самоубийства… Нет, не хочу. Лучше запомнить Сергея Есенина таким – веселым, бесшабашным пацаном, разбивающим женские сердца одной лишь улыбкой…
Ноябрь 2012, Красноярск
Часть 2
Фредерик Шопен – Амандина Аврора Люсиль Дюпен (Жорж Санд)
Жизнь Альберта была чужда ее жизни во всех отношениях, кроме одного – он удовлетворял в ней потребность в восхищении, уважении и симпатии.
Жорж Санд. Консуэло
20:53, 20 августа 2055 года, пятница, СибирьВечер набирал силу – небо на востоке понемногу темнело, облака наливались фиолетовым цветом, солнце подбиралось к верхушкам сосен. Навязчивое жужжание огромных (прямо как кабаны!) комаров отвлекло меня от экрана. Я потерла усталые глаза, выключила компьютер и потянулась, чуть не упав с гамака, висящего между деревьями. Блеск. Раз в жизни выбраться на дачу к родителям и быть съеденной неразумными тварями – мечта поэта, не иначе.
Папаня, загадочная душа, как обычно, куда-то испарился неделю назад – маман за него спокойна, значит, все в норме. Сама же командует батальоном роботов, обрабатывающих теплицы. Она у меня боевая. Странные люди эти старики, право слово, как из голодных девяностых. Скажите, зачем сажать овощи, беспокоиться, волноваться (не дай бог, случится неурожай карликовых редисок!), если любой продукт, вплоть до мангустина, можно доставить из ближайшего маркета за десять минут? Земля их тянет, другого ответа нет.
В небе возникло движение. Ха! Я знаю, кто так педантично водит флаер! Это мамина подруга, тетя Галя. Они с самого детства знакомы, и зануда-Галина постоянно, с того же детства, учила мою шуструю маму жить. К слову, до сих пор учит и не только маму… Боже, надо быстрее запереться у себя в комнате, чтобы не нарваться на очередную лекцию о «некотором, безусловно важном и жизненно необходимом» чем-нибудь, «обусловленном внешними, внутренними и др. факторами» (Лев Толстой удавился бы от зависти). Замучает, зануда, однозначно, а мне сегодня еще столько необходимо запомнить…
Вообще, это лето оказалось не из легких – защита двух дипломов, официальный прием на работу в ИНСТИТУТ, и вот теперь – серьезнейшее задание, намного важнее, чем знакомство с Есениным. Я погружаюсь в эпоху романтизма: Франция, графья-бароны, балы, корсеты и нюхательные соли. И главное – лошади! Я уже научилась ездить в седле, как настоящая амазонка, супер!
