— Разве есть там такой приз? Кто в здравом уме мог оценить толстяка–астматика за сорок, Джим?! – вскинул брови в изумлении Авель.
Джим на секунду задумался. Лицо его вдруг просияло, ослепив Авеля улыбкой своих старых, покрытых желтизной зубов.
— Дети, конечно. Эти маленькие орущие существа, которые хотят лишь три вещи на этом чертовом сине–зеленом шаре: сладости, игрушки и воздушные, мать их, шары. Угадай‑ка, что из этого я могу им дать?
— Шары, видимо, — улыбнулся Авель. – Я понял тебя, Джим.
Большой Джим умер спустя 34 года. Умирая, он завещал своему сыну все, чем располагал в то время – тринадцатью долларами и ингалятором, самым первым, оставшемуся у него в виде реликвии. Большой Джим так никогда и не узнал, что случилось с Авелем потом. После того, как он понял.
После прозрения.
Но это будет еще нескоро, а пока еще они сидят в свой обеденный перерыв, курят синий «Честерфилд», подкалывают друг друга и строят планы на свое ближайшее будущее.
Авель не выдерживает:
— Джим, мне кажется, что наше время для беседы подошло к концу. Нет–нет, ты не подумай, мне правда нужно идти.
— Хорошо, Ав. Увидимся, может.
Авель улыбается. Он идет прямо к своей цели, к какой только может идти человек в свои тридцать лет – к душному офису, звонкам клиентов, начальнику и Люсии, привлекательной секретарше босса. Но, не пройдя и десяти шагов, он слышит крик позади себя:
— Авель! Эй, Авель!
Это зовет Джим. Обернувшись, он видит своего коллегу немного в другом свете: рубашка выбилась из брюк, глаза затуманены дымом, легкая одышка заставляет колебаться его рябое тело. Он выдает всего одну фразу, фразу, запомнившуюся ему надолго:
— Это великий день, Авель. Я чувствую это. Не упусти свой шанс!
И, оставив Авеля наедине со своими мыслями, Джим уходит, улыбаясь, прочь.
День продолжается.
На девятом этаже офисного здания 10/36B располагается их офис. Авель занимает в нем отдельную секцию, название ее броское и в то же время скучное до неимоверности: «А. МакФоллоу. Клиентская база и пр.».
Перед секцией, его секцией, сидит женщина. Она немолода, старше его и беднее, это видно по ее протертой сумке, далеко не модной теннисной обуви и по морщинам, испещрившим ее и без того некрасивое лицо.
На ее глазах выступают слезы.
Она пришла умолять.
Вздох. Авель – страховой агент. Авель возвращается с перерыва на работу.
Авель умирает в своей замкнутости рабочей среды.
Женщина что‑то говорит покойнику, вяло качающему ногой в такт ее усыпляющему голосу. Покойник что‑то отвечает ей про расчетные единицы и ошибки в системе. Женщина ошеломлена, ее морщины меняются, словно клубок змей, распутывающийся с хвостов самых ядовитых и опасных.
В глазах женщины что‑то меняется. Меняется навсегда.
По ней видно, как она разочаровывается в нем.
В нем и во всех остальных людях.
Авель лениво слушает словесный поток, льющийся из ее глотки. Слова вылетают со скоростью пули, жалят и без того погибшего менеджера, оставляют глубокие борозды в холодном теле неупокоенного трупа. Он не может обрести покой.
Его убийца – этот жестокий мир, в котором он и подобные ему играют роль палачей, сообщая о вынужденной приостановке выплат.
Авель – менеджер, занимающийся страховкой обычных граждан. Его работа – отказывать людям. Его работа – быть навечно проклятым и нелюбимым.
Мистер «извините, но не сегодня». Господин «без моей подписи твой муж останется без таблеток».
Товарищ «я твоя последняя надежда». Авель МакФаллоу.
Это даже забавно, если вспомнить его имя – поэтому на двери ее нет.
— Послушайте, миссис, — перебивает ее он, — Я понимаю, как тяжело вам было выбить эту страховку от профсоюза, но …
— Нет, послушайте вы! – в гневе кричит разъяренная женщина. – Я всю свою жизнь трудилась на это государство, мой муж, не покладая рук, строил эту страну – и что в итоге? Почему он должен мучительно умирать из‑за такого подонка, как вы?
— Я здесь ни при чем, — оправдывается Авель. — В мою сферу деятельности входит анализ документооборота, составляемого совершенно другими людьми. Моя работа – это делать заключения и ставить подписи, и все. Я хотел бы вам помочь, правда – но, к сожалению, я не в праве так подставляться – от моих заключений многое зависит.
— Нет, вы не хотите. Вам плевать. Вы – чертов менеджер чертовой страховой компании, в которую мой муж имел глупость обратиться несколько лет назад! Боже, и о чем мы думали? Мой отец всегда…
Бла–бла–бла.
Жизнь продолжается в этих душных стенах и за ее пределами. Люди приходят и уходят, моря затопляют города, палящее солнце выжигает редкие виды растений.
Кто‑то всегда должен умереть.
Покойник офиса номер 414 слушает поток грязи, льющийся на него.
-…Он придет. Он заставит вас понять, – сдавленным голосом произносит женщина, разворачиваясь к выходу.
Авель, словно пробужденный ото сна, переспрашивает:
— Что, простите?
Под этот немой вопрос женщина уходит прочь.
Миссис Крейган или же Карристон? Как точно была ее фамилия? Авель открывает закрытый ранее договор на услуги, сверяется.
Ну да, Крейган. Улица Маршала Питерса, дом 15. Квартира 78. Бедный район, нечего и говорить. Знал он оттуда несколько бродяг – те еще отморозки были.
Мистер «извините, кто знал, что так будет» медленно подходит к окну. За ним он видит жизнь большого города такой, какая она есть. Медленно плывет караван автомобилей, люди суетливо торопятся по своим делам, ветра нет. Город умирает в своей насыщенной жизни, преисполняясь и пресыщаясь ею.
Ветра перемен ожидать не приходится.
«Он придет». Звучит, как последнее пророчество на Земле, элемент чего‑то темного и оккультного в поколении телевидения, наркотиков и разврата. Как последняя попытка обратить чье бы то ни было внимание на два слова, по отдельности никем не замеченные.
Поежившись, Авель обернулся. Чьи‑то глаза следили за ним. Но пока еще рано спрашивать пустую комнату, кто в ней находится, если только не подписанные чеки не сумеют остроумно пошутить в ответ.
Получив удовольствие от только что придуманной им шутки, Авель изобразил подобие улыбки, но на душе было невесело. Что‑то шло не так, как всегда.
За ним кто‑то следил. Он ощущал это порами кожи.
Ощущал это своим шестым чувством.
В двух кварталах от здания 10/36B черный человек выжидал. Он сидел прямо на земле, по–турецки, не смотря никуда, кроме черного силуэта рокового здания.
Люди шли по своим делам, ничего не замечая вокруг. Даже увидев странно одетого человека на земле, они тотчас же забывали о нем.
Для них он — тень. Для него они – муравьи.
И только миссис Крейган остановилась, открыв глаза от ужаса.
В руке черного человека лежал крест ее мужа.
«Он здесь» — в ужасе поняла Вера.
5 Глава.
Пенни Войз вышла из дома в 13 часов пополудни. В руках у нее был спортивный рюкзак с известным логотипом, внутри были новые кроссовки, журнал, который она будет читать, ожидая тренировки, кошелек и игрушку–сувенир, которую она повсюду таскала с собой.
Ах, да. Еще в рюкзаке было с десяток беспроводных камер и набор прослушки.
Пенни наконец‑то получила приказ.
Музыка в ее ушах отбивала ритм, идеально подходящий для прогулки сквозь череду разноцветных кварталов.
Она направлялась навстречу жизни.
Мимо нее промчалась спортивная машина, обдав Пенни прохладным ветерком. «Какой чудный день!» — решила она.
Перейдя на легкий бег, Пенни включила более подходящую песню.
Птицы над ее головой закладывали крутые пике в своем празднике лета, который означал лишь одно – вечером будет дождь. Ее родители всегда говорили ей, что птицы – существа особые, им словно известна какая‑то вселенская тайна мироздания.
— Смотри почаще наверх, Пенни, — любил повторять ей отец. – Кто знает, что эти небеса принесут нам завтра – дождь, снег или смерть.
Пенни была человеком жестким. Нет, снаружи она была, как и все девушки – милой, обаятельной, легкомысленной. Но не каждая девушка в свои 24 года могла похвастаться боевым крещением в Конго. Пенни была солдатом. Бывшим, но тем не менее смертельно опасным.
В рюкзаке побрякивали механизмы, нужные ей лишь для одной цели – уничтожить опасность. Разрешить конфликт.
Проникнуть в тыл врага и выкурить его оттуда.
Устранить помеху в лице МакФаллоу.
За поворотом обнаружился гимнастический зал.
— Ну, вот я и пришла, — улыбнулась небу Пенни.
Над головой утвердительно прощебетала птица.
***
Уже через два часа она вовсю орудовала дома у некого МакФаллоу, известного ей лишь понаслышке. Кто этот человек, и за какие грехи он обвинен перед Главным?
