Каин будет занят толстяком еще десять минут.
Щелк–щелк.
Снимки, выходящие из фотоаппарата, получаются чудесными. Папка под названием «Буря» будет ждать эти снимки. Это улика номер раз.
Главный будет доволен.
Пенни все делает правильно. Идея проследить за МакФаллоу оказалась весьма удачной.
Но что‑то подсказывает ей, что это все неспроста.
Пенни начинает сомневаться этим солнечным вечером.
7 Глава.
«Все будет хорошо, Авель. Не переживай, мой дорогой».
Этими словами мама обычно успокаивала его после дней, тяжелых и не очень. А в дни, когда его имя начинало сводить его с ума своей библейской меланхольной пустотой, мама обычно говорила: «Помолимся». И Авелю становилось немного лучше.
Мамы нет рядом. Никого нет рядом. Только толстый парень на пассажирском сидении, готовый вот–вот громко поведать всему миру о своем коварном убийце. Метафорически поведать, разумеется.
Немного успокоившись, Авель начал лихорадочно соображать. Время для происшествия было удачным, потому как никто даже косо не взглянул на Авеля за период его стремительного проезда сквозь городскую толпу.
Толстый мертвый парень с закрытыми глазами выглядел спокойнее Авеля.
Заброшенный завод по переработке удобрений ждал его. Не сейчас. Ночью.
Или следующим утром, если так будет безопаснее.
Нужно позвонить Визу, решил Авель. Виз всегда помогал своему другу, мог подбодрить советом, утешить и помочь разобраться в себе.
На камере номер 4 – задумчивое лицо Авеля, его пальцы прижатые к виску. В гараже Пенни камер не устанавливала, и ничуть не жалела. Вид толстого мертвого мальчика испортил бы ей аппетит.
7–155–467–9-14. Номер Виза. Старика Виза. Визерион «Я стану соучастником» Мэттьюз. Щелчок в трубке. Запись пошла.
Авель думает, что телефон барахлит. Он точно слышал щелчок.
— А, куплю новый, — беспечно замечает страховщик.
Гудок. Длинный гудок. Дальше – звук соединенных линий.
Слегка грубоватый голос Виза:
— Мэттьюз у аппарата.
— Виз, это Авель.
— И тебе доброго вечера, дорогой мой др…
— Виз, послушай, это срочно. Приезжай, я прошу. Я умоляю, Виз! – на одном дыхании произносит Авель
— Авель, секунду! Что случилось?
— Ни слова, Виз. Просто приезжай.
Авель вешает трубку. В последний момент ему кажется, что что‑то опять щелкает.
А, и плевать. Главное, что Виз – уже в пути.
Время пить виски. За толстого. Я поднимаю этот стакан за тебя, мой неудачливый друг, с иронией думает Авель. Колени у него наконец подкашиваются, и он падает на кресло.
Ник сидит в «Плимуте» 69–ого года выпуска, купленного в прошлом году в канун Рождества. Машина старая, сиденья широкие. «Мои матрасы», как называет их Авель.
Но Нику не удобно.
Он мертв.
Виз приезжает спустя час, встретив Авеля в ужасном состоянии. Он пьян и безумен.
С порога несется какой‑то гул; мимо проезжает шумная компания. Авель бросается в объятия Виза, плачет в его густую каштановую бороду, заплетающимся языком хочет сказать три слова:
— Я не хотел.
А получается лишь:
— Яяннхтееул Виис я нееу…
Пьян, думает Виз. Как никогда прежде. Взгляд его блуждает по стенам, потолку, ненадолго останавливается на журнальном столике. На нем стоит выпитое виски и пока еще не начатая бутылка бурбона.
«Для меня, видимо» — думает Виз. Но пить с ним он не хочет.
Пауза затягивается – Авель мычит, растягивая слова, Виз вслушивается, прилагая все возможные усилия.
Проходит 10 минут. Авель рассказывает что‑то Визу на своем языке, понятному только ему одному, Виз послушно кивает, похлопывает друга по плечу.
Через 5 минут Авель уже спит.
Отнеся его к гостевому дивану, Виз видит листок бумаги, исписанный закорючками почерка его друга.
Листок с символичным названием, применимым к имени написавшего.
Он называется «Откровение, Гл.1».
Текст листка неясен Визу и с первого, и со второго раза. Авель что‑то хотел сказать, но что? Виз не понял. Приложив усилия, он читает текст третий раз подряд:
«Дорогой мой Виз. Если ты читаешь это, значит я уже пьян и ты отнес меня проспаться. Я тебя не виню. Слушай, Виз…
Я сегодня (зачеркнутый текст). Нет, черт возьми, это не то.
У меня проблемы.
Большие проблемы. Сегодняшний день был не шедевральным и великим.
И уж точно не тем, который я хочу сохранить в своей памяти, друг.
Лоуди теперь‑то я точно буду объезжать, ха–ха!
Единственное, о чем я попрошу – помоги мне. Я не могу тебе кое–чего сказать.
Господь меня точно испытывает и ааа я выдержу его испытания. обману его
обхитрю. мы справимся друг! Мы вместе, я и ты как тогда раньше. Спасибо что пришел, виз
твой уже немножко пьяный ддрун авель»
Авель храпит. Виз уходит через заднюю дверь.
Он растерян и задумчив.
«Что‑то случилось» — думает Виз.
Что‑то по–настоящему плохое.
Пенни безучастно провожает взглядом Виза, но он не интересен ей.
Ей интересен объект слежки.
«Он плачет», думала она. – «Он плачет, как ребенок. Это очень странно, если учесть, кто он на самом деле».
С этими мыслями Пенни возвращается к камерам. Она старается понять, что написать ей в отчете.
После всего этого.
Она старается понять, что действительно здесь происходит.
В нескольких кварталах поднимается ветер.
В тишине этой ночи можно услышать чеканный стук каблуков.
Черный человек втянул воздух ноздрями на улице Лоуди.
Он был здесь.
8 Глава.
Проснись, Авель. Ты проспал всю свою ночь, нервно, ворочаясь на старом диване, грозя свалиться с него своему пустому дому. Многие побывали в твоем доме за ночь, кто‑то уходил и приходил, наблюдал и делал выводы. Пенни задержалась дольше других. Ей необходимо было проверить исправность всех записывающих устройств, поставить тепловизор на случай, если кое–кому вздумается встать посреди ночи.
Проснись, Авель. Наступил новый день.
На часах – 6:38. 28 июля. День номер два в длинном списке дней–разочарований.
Авель открывает глаза.
Дивный был сон, думает он. Голова еще гудит после вчерашнего, видимо он все – таки принял приглашение Виза. Наверное, они как всегда посидели у него, потом неплохо выпили под старину Фрэнка, поющего извечную песню про Нью–Йорк, а потом Виз ушел.
Руки неприятно саднило, как будто вчера он был занят тяжелым физическим трудом.
Спина с трудом разгибалась.
Вдруг до Авеля донеслись звуки ливня в душе.
— Черт, Виз, я думал, ты ушел, — пробурчал Авель.
Кости старого человека, подумал он, когда не смог с первого раза встать с постели. Последний раз такое самочувствие у него было еще в колледже, после переводных экзаменов. Тогда Авель впервые обратился к Богу за помощью. А Виз тогда был совсем плох. Что удивляться его типичному душу по утрам? Скорее всего, там он и окончил свой вчерашний пьяный путь.
Старина Виз.
Кое‑как встав, Авель оценил обстановку в комнате. Вещи разбросаны, ковер залит чем‑то темным, на полу две пустые бутылки – виски и бурбона. Странно, привкус бурбона еще не проявился в его похмельном мироощущении. А вот вкус виски заполнил собой весь мир.
Виз, чертов алкоголик Виз, решил Авель.
— Эээй, Виз! – слабо позвал Авель.
На его шепот в июльском утре отозвался усиленный напор душа – не более.
Возле дивана лежал листок. Авель решил узнать, что в его чистой и опрятной комнате делает этот клочок цивилизации, безумный прямоугольник в пересечении прямых углов и правильных форм.
На листке было написано: «Откровение. Гл.1». Его почерком.
Авель вспомнил.
Он вспомнил все – черного человека и толстяка, его отчаянное пьянство и крики на мертвого придурка, выбравшего неверный маршрут в его, Авеля, жизни.
Перед приходом Виза он был в гараже.
Он кричал на мертвого парня, будто бы это могло вернуть его к жизни.
Он вспомнил все.
Виз. Он знает. Мало ли что он мог сказать ему в припадке алкогольного угара, когда как даже сейчас он не может заставить себя вставать чуть быстрее и думать чуть правильней?
Думай, Авель. Думай!
«Виз знает. Но он мой друг. Если бы он что‑нибудь выдал, я бы уже сидел в клетке рядом с теми уродами, которых постоянно крутят в новостях. Но я не убийца. Не убийца. Это просто случайность.
Я тут не причем, Виз знает, знает, должен это знать!»
Лихорадочно соображая, Авель наощупь пробирался к части своего дома, где был душ. Вода шумела, не умолкая.
