— Ну, вот я и пришла, — улыбнулась небу Пенни.
Над головой утвердительно прощебетала птица.
***
Уже через два часа она вовсю орудовала дома у некого МакФаллоу, известного ей лишь понаслышке. Кто этот человек, и за какие грехи он обвинен перед Главным?
Она не знала. Ей приказали, и она взялась за поручение.
В таких делах ей не нужно задавать вопросов.
В доме было установлено 14 камер.
По две – на каждый выход, итого – 4. Обзор – максимальный. По две – в каждую комнату, не считая ванной. Итого – 4. В ванной, прихожей, и на лестнице – еще 4. Итого – 12. Идеально.
Система прослушки не хотела становится в новомодный телефон клиента, но Пенни была не промах. В свое время она шпионила за человеком, представляющего целую страну.
Это задание было сложнее, чем наблюдение за человеком, представляющего маленький кабинет.
Пенни вышла из дома, села в фургон, оборудованный неподалеку, проверила работоспособность всех камер.
— Идеально, — прошептала она.
Телефонный звонок раздался спустя полчаса. Пенни, пропустив первые два гудка, взяла его на третий, как и было оговорено, услышав знакомый хриплый голос Главного:
— Все готово?
— Полностью, сэр, — пролепетала в трубку Пенни.
— Тогда мы начинаем наблюдение. И запомни, никакого контакта до прямого приказа, Войз. Этот человек представляет огромную ценность. Все ясно?
— Так точно, — уже более уверенно ответила Пенни.
6 Глава.
Проснись, Авель. Твое безмятежное спокойствие нарушит некая случайность, лишний поворот направо не в том месте и не в то время. Через три часа ты выйдешь из здания, стараясь забыть этот безумный день, подойдешь к своей машине, откроешь замок и сядешь навстречу самому печальному событию грядущей недели.
Проснись, Авель. Наслаждайся последним счастливым мгновением своей жизни.
Николас Брэди уже почти вышел из своего дома, Авель. Смотри, не пропусти его.
Нику было 15. Он был из тех учеников средней образовательной школы, для кого прогулять урок – такая же естественная потребность, как есть и пить, дышать и думать.
«Ноль, полный ноль» — вот его вечное школьное прозвище.
Ник – человек, чья жизнь лишена смысла.
Ник – это тот, кто заставит потерять этот смысл другим.
Авель отъехал от работы ровно в 18:13. Задержись он чуть позже, захоти выпить лишнюю чашку кофе, опрокинь он важные документы – и все бы обошлось. Но судьба, бьющая порою нас в самые неподходящие моменты нашей жизни, не всегда бывает благосклонна. Как летний дождь, судьба появляется внезапно, ливнем проливая на нас череду несчастных событий, от которых у тебя сегодня нет зонта.
Зонта от капель судьбы не существует вообще. И либо ты заболеешь, либо ты очистишься, Авель. Третьего не дано.
Ник выехал из дома в 17:44, лелея свое желание поесть пиццы в известной на весь квартал закусочной «У Лари», но что –то пошло не так. Все всегда идет не так.
В закусочной было людно, чересчур людно для вечера вторника. «Грязные мексиканцы», как сам называл их Ник, заполонили все видимые пределы здания, громко перекрикивая друг друга своими мерзкими, трескучими голосами. Кто‑то находил их интересными и общительными, но только не Ник. Он их ненавидел. Насмотревшись на эти потные лица в школе, он уже не мог видеть их вне нее. Мерзость, грязь, отбросы. Мексиканцы.
Поэтому Нику ничего не оставалось, как пересилить свое чувство голода, и поехать домой. Рискуя остаться в закусочной дольше, он бы обязательно встретился с ними взглядом. «Мексикашки», конечно, увидели бы в нем ненависть. А проблемы Нику не нужны.
Сев на свой старый велосипед, он не спеша стал крутить педали по направлению к дому. Увидев разборку двух местных ребят, он остановился, отчаянно прислушиваясь.
— Эй, урод, а ты чего смотришь? – Обратил к себе его внимание атакующий. – А ну пшел отсюда!
Николасу не нужны проблемы, ребята. Николас уже уезжает. Все в порядке, ребята, здесь нет ничего интересного.
Позже этот парень даже не вспомнит о толстом тюфяке, с которым он жил по соседству. Был тюфяк – и нет тюфяка. Делов‑то.
Виктор, сосед Ника, поздоровался с ним жестом, полным соседского сочувствия к толстому и одинокому соседу–неудачнику. Мол, «извини, чувак, но у меня таких проблем никогда не будет». «Живи сам, Ник» — словно говорили эти жесты.
Виктору было 28. Он считал себя довольно взрослым, чтобы жить самостоятельно, и довольно молодым, чтобы не лезть в жизнь чужих людей.
Виктор любил свою жизнь, и ему было наплевать на других.
Но этому скоро придет конец.
У Ника не было родителей. Они не были в разводе, не уехали в командировку, не растолстели после последнего приезда тетушки. Их не было вообще.
Мать его, Саманта, умерла при родах. Отец воспитывал его до момента, пока Ник не повзрослел достаточно, чтобы взрослеть дальше без отца.
Четыре года назад он исчез, оставив небольшой домик на улице Лоунди, деньги, добытые им неизвестно где и предостережением:
— Будь послушным мальчиком, Ники.
Больше его Николас никогда не видел. И, (вот же трагизм!), — не увидит.
Велосипед нужно проверить. Проеду пару метров, чтобы не терять навыка, решил Ник.
Авель свернул на дорогу. Перекресток был увенчан указателем: справа – Лоуди, слева – Миднаут. Авель решил немного срезать, поэтому выбрал Лоуди, не задумываясь.
Авель не верил в Бога. Николас не верил в Бога.
Бог на секунду забыл о них обоих.
Удар прорезал воздух, словно раскат грома.
Виктор зашел в дом минутой ранее, поэтому полета Ника он как‑то не заметил.
Покореженный бампер лежит в двух метрах от перекошенного лица Ника. Глаза его закатились, дыхание учащено.
Авель вытаскивает осколок стекла из пальца, не осознав еще ситуации полностью. Только что он ехал, совершенно не смотря на пустую улицу, слушал звук ветра в обвесах своей не так давно купленной машины, когда внезапный удар дернул его на руль, на секунду отключив от реальности.
Олень. Собака, медведь или еще какая‑то чертовщина, выбежавшая из дома своих чокнутых хозяев. Скорость – около шестидесяти миль в час, крайняя правая полоса, пустая дорога и клонящееся к краю неба солнце. Отстегнув ремень, Авель, кряхтя, вылез из машины.
Искореженный капот закрывал передний обзор. Легкий дым, вызванный столь резким торможением, поднимался кверху, образуя призрачный ореол чего‑то таинственного и загадочного.
Авель увидел Ника.
Ник уже никогда не увидит Авеля.
За те две минуты после столкновения, когда Авель познавал жизнь, в еще неугасшем мозге Ника пульсирующем ритмом отбивалась одна только мысль:
«Я не готов».
Перед глазами Авеля мир поменялся своими полюсами.
Опомнился он, когда труп дернулся в последний раз.
Внутричерепная гематома, вызванная резким ударом о землю, — именно так бы написал бы врач в заключении о смерти. Именно это можно было бы написать на его памятнике, если бы хоть кто‑то был в состоянии его увидеть.
Но Авель испугался. Он не мог поверить в такой исход.
Налицо эта авария – дело рук его одного. Этот толстяк, выбежавший как назло на дорогу, был один. Ни один из соседей не выбежал посмотреть на странный металлический звук, донесшийся извне.
Никого у него нет. Он совсем один в этом мире, как и я, — сделал вывод Авель.
— Правда, у меня есть еще Виз, — безумно вращая глазами, раздумывал он.
Виз, Виз, Виз.
«Что мне делать, Виз?» — неплохое название для каждой новой плохой ситуации, которая происходит с ним. Но такое с ним – впервые.
Главное – не нервничать. Нужно проверить, умер ли он. Авель быстрым шагом подходит к нему, наклоняется, подносит руку к испачканному грязью и слюнями лицу, задерживает ее на минуту. Дыхания нет.
Авель начинает думать. Безумие толкает его мысли в сторону, не имеющую никакого отношения к тому, чему нас учат в школах.
Парень мертв. Он сам это знает и Авель об этом знает. Зачем знать кому‑то еще?
— Господи, да брось, Ав, — шепчет себе он. – Ты будешь последним идиотом, если не сознаешься полиции. Парень мертв, мертвее самого последнего ублюдочного мертвеца, черт побери! Ты обязан вызвать копов сейчас же!
Но есть там, где‑то в глубине, и другой Авель. Тот самый Каин из библейской легенды. Человек, убивший другого человека.
Человек, который хочет выжить.
Решение приходит само собой.
Заходящее солнце приятно греет намокшую спину. Авель заперт в глубине души. Безумный Каин пытается поднять чертова толстяка. Багажник будет слишком мал.
Прошло полчаса – и никого из соседей пока еще не видно.
Каин будет занят толстяком еще десять минут.
