— Если б могла, то надела бы футболку с надписью «Я отметила Фиана». Однако она никак не походит на военную форму.
Фиан застыл в хмуром молчании. Я увидела боль на его лице и сдалась. Встала и повернулась к нему:
— Хорошо. Ты победил. Не хотела тебе говорить, потому что это показывает, какая я трусиха. Никто ничего не знает, кроме Кэндис. Я скрыла все даже от Иссетт. Я не просто не люблю носить кольца. Я их боюсь.
Фиан сдвинул брови:
— Что это значит? Что страшного в кольце?
Я застонала:
— Ты знаешь, что в пятнадцать лет, после несчастного случая на раскопе, мне пришлось заново отращивать мизинец на левой руке?
Я застала его врасплох.
— Это из-за…
Я кивнула:
— В тот год все дети в моей школе носили дурацкие кольца-змейки. Мое — на левом мизинце — сидело плохо. Я знала, что не должна носить его под бронекостюмом, но в тот день забыла снять. Произошел несчастный случай, броня отвердела, чтобы меня защитить, и кольцо отрезало… С тех пор меня бросает в дрожь от одной только мысли.
Фиан покачал головой.
— Джарра, почему ты мне не сказала? Я бы не стал над тобой смеяться. А что посоветовал твой психолог?
— Я ничего ему не говорила. Только Кэндис. Знаешь же, я ненавижу психологов.
— Есть кольца, которые безопасно носить под бронекостюмом.
Я пожала плечами:
— Знаю. И видела такое у Роно Кипкибор с «Кассандры-2», но мой мозг по-прежнему… — Я замолчала. — Конечно, это глупо. Теллон Блейз был единственным человеческим существом, не испугавшимся химер. Его потомки не могут бояться дурацких колец. С этим я справлюсь, узнаю об особых кольцах и…
Фиан обнял меня и крепко поцеловал.
— В этом нет нужды. Ты серьезно ко мне относишься, и это главное. Просто ты должна больше говорить.
— Иссетт не устает повторять, что я слишком много болтаю.
Он покачал головой:
— Только не о важных вещах.
— Вини моего психолога. Он всегда пытался втянуть меня в разговоры о чем-то грустном, вроде «каково оказаться инвалидом и быть брошенной родителями». Иссетт считает своего замечательным, но… — Я пожала плечами. — Возможно, ей попался психолог получше. Земная Больница пытается предоставить инвалидам желанную работу. И неважно, хорошие ли они специалисты.
— Я не твой психолог. Джарра, ты должна со мной разговаривать. Я неделями беспокоился о кольцах. А когда увидел, как ты превозносишь Драго, задумался, не стоит ли сдаться, сложить сумки и вернуться на занятия. На самом деле военным я здесь не нужен, и не могу сохранять отношения, даже хорошие, если знаю, что второй человек уже планирует уйти в день окончания контракта. Это настоящая эмоциональная пытка.
Меня передернуло, стоило представить, что могло случиться.
— Мне правда жаль. Я знаю, что в беседах увиливаю и не очень хорошо умею выражать чувства словами, но…
— Не очень хорошо? — рассмеялся Фиан. — Джарра, да легче стазисную ячейку раскопать, чем выдавить из тебя хоть слово о твоих чувствах. Мне приходится искать другие доказательства. Именно поэтому кольца для меня так символичны и важны.
Я скривилась:
— Просто кое-что мне сложно дается, потому что… Ну, взросление в интернатах Земной Больницы иногда может быть жестким.
— Ты никогда не говорила со мной о жизни в интернатах.
— У тебя было совсем другое детство, и я не знала, как приступить к объяснениям. На самом деле, значение имеет лишь то, что я не привыкла делиться чувствами. Я не хотела говорить со своим приставучим психологом. У Кэндис всегда были и другие дети, о которых она беспокоится так же, как обо мне, а у Иссетт полно собственных проблем, чтобы я надоедала ей своими. Когда что-то причиняло мне боль, я пыталась притвориться, будто все в порядке, старалась об этом не думать. Я знаю, что не… — На мгновение я замолчала. — Фиан, я не могу полностью измениться за одну ночь, но я работаю над этим. Я не должна отгораживаться от тебя, так что постараюсь больше говорить и займусь кольцами.
Он покачал головой:
— Теперь я знаю, что мы оба серьезно настроены на сохранение отношений, и смогу прожить без колец. Возможно, через несколько дней мы уже вернемся на раскоп и снова станем гражданскими.
— Ты прав, хотя гражданскими мы уже никогда не станем, — машинально поправила я.
— Ты о чем?
Я посмотрела на его растерянное лицо. Фиан действительно не знал. Мы пропустили всю исходную информацию, начальные тренировки для новобранцев и вступительные тесты и просто принесли присягу, но я считала, что он понимает…
— Нам уже не стать гражданскими, — повторила я неприятную новость. — Мы дали клятву, военные приняли нас в свою семью, и это пожизненное обязательство. Став военным, ты не можешь просто уйти и опять превратиться в гражданского. Это правило действовало веками.
Дело не только в том, что после нескольких десятков лет службы тяжело найти себе другое применение. Запоздалый травматический шок после случившегося, к примеру, на Фетиде, может настигнуть через много лет, и тогда людям нужна особая поддержка.
— Но! Но! — Фиан явно ударился в панику. — Им нужны люди, чтобы исследовать новые планеты и поддерживать солнечные батареи, а не археологи. Ты даже не можешь покинуть Землю, так что…
— Успокойся, Фиан. Они же не идиоты. Когда все закончится, нас не заставят нести обычную службу. Думаю, нам предложат выбор между военной карьерой, которая мне, очевидно, недоступна, и постоянным академическим отпуском. — Я улыбнулась. — Отпуска — обычное дело для медиков и специалистов по солнечным батареям, работающих в университетских исследовательских группах. Возможно, мы станем первыми военными, изучающими в отпуске археологию.
Фиан тряхнул головой:
— Какое потрясение для моих родителей… Семейный неудачник стал армейским капитаном! Им не понравилось, когда я рассказал, что собираюсь учить историю вместо точных наук, но это…
Я рассмеялась:
— Думаю, гораздо сильнее их поразят пришельцы.
Глава 9
Командир звена Ковчега уселся, и полковник Торрек кивнул мне. Я встала и начала свою тщательно подготовленную речь перед залом, битком набитым армейскими офицерами и гражданскими экспертами:
— Звено истории не нашло следов посещения Земли объектом, подобным сфере, в последние девятьсот лет. Исследование письменных документов осложнено трудностями перевода, поскольку общий язык утвердили в некоторых областях Земли лишь в две тысячи двести восьмидесятом году. Мы же рассматриваем время задолго до этого периода, когда существовали и развивались тысячи языков. До сих пор в ходу единицы из них, а для редких наречий у нас нет даже компьютерного перевода.
После паузы я продолжила:
— Поскольку перевод займет слишком много времени, мы предпочли уделить особое внимание историческим изображениям, искусству во всех его формах, включая наскальные рисунки. Мы собираем все потенциально подходящие изображения, а звено анализа рисков помогает нам обрабатывать результаты и выявлять места и даты «горячих точек».
Я плюхнулась на место и скорчила рожицу сидящему рядом Фиану. Он улыбнулся в ответ и пробормотал что-то вроде «ты умница». Дальше последовал какой-то малопонятный научный доклад. Я позволила себе несколько минут повитать в облаках, пока не поняла, что выступление превратилось в перепалку между гражданским советником из звена физики и обычно спокойным руководителем звена анализа рисков, подполковником Левеком. Несчастный офицер, номинально отвечающий за все научные группы, предпринял последнюю попытку усмирить гражданского советника, после чего сдался и теперь слушал с выражением отчаяния на лице.
— Возможно, я должен напомнить вам, профессор Девон, что тактические решения принимает полковник Торрек, а не вы, — заметил Левек.
Мы с Фианом обменялись удивленными взглядами. Так это и есть Гай Девон, автор новых портальных теорий!
— Но упреждающий удар по сфере — единственное разумное решение, — настаивал знаменитый физик. — Она проверяет нашу обороноспособность, сидя там, над Землей. Вы должны взорвать ее и доказать, что мы — не легкая мишень.
— Положение первое программы «Инопланетный контакт» гласит, что не следует атаковать без причины, — ответил Левек.
— Положения написаны столетия назад, людьми, которые не сталкивались лицом к лицу с настоящей инопланетной угрозой, — возразил Девон.
Левек улыбнулся шире:
— И, значит, они могли спокойно и логично все обдумать, а не предпринимать поспешных действий, о которых потом придется горько жалеть.
Кто выигрывает в споре, было ясно. Девон багровел все сильнее, а Левек лишь веселел да выражался витиеватее.
