– Я? - удивился Трепанов. - Когда это? Что-то я запамятовал.
– Я пойду, - вдруг сказал Коля, мучительно покраснел и отвернулся, чтобы скрыть смущение, но Трепанов сделал вид, что ничего не заметил.
– Хорошо, иди, - сказал он. - На всякий случай возьми второй револьвер…
До квартиры Жичигиных добрались без приключений. Маша шла впереди, Коля - в нескольких шагах позади.
Поднялись по лестнице. Маша открыла дверь.
Трупы уже увезли, в квартире был наведен относительный порядок… Коля с интересом осматривал мебель и полки с книгами. Подошел к аквариуму. Рыбки плавали у самой поверхности и жадно хватали воду…
– Жрать просят, - сказал Коля, развязывая узелок. - Нате, миленькие, разговляйтесь. - Он покрошил в аквариум хлеба. - Чайник у вас есть? - спросил он у Маши.
– На кухне, - сказала она и ушла в свою комнату.
Коля разжег плиту, поставил чайник. Нарезал маленькими кусочками хлеб, наколол сахар. Открыл буфет, нашел чистую салфетку, постелил на стол. Засвистел чайник, и Коля заварил чай.
– Барышня! - крикнул он. - Чашки-ложки у вас где?
Маша выглянула из-за дверей, внимательно посмотрела на него:
– В буфете… Вы из деревни приехали?
– Из Питера. А вообще из Грели мы… На Псковщине это…
– А в Питер вы в лакеи, конечно, приезжали поступать? - улыбнулась Маша. - В слуги к барам, - добавила она, видя, что Коля не понял слова "лакеи".
– С чего вы взяли? - обиделся Коля. - Мы сроду никому слугами не были… Вы лучше чашки достаньте. И ложки. И давайте чай пить.
– Давайте, - согласилась она. - А вы зря обиделись. Из вас на самом деле вышел бы отменный лакей. Если бы вы пришли к нам - я бы уговорила папа принять вас на службу. У вас прекрасные внешние данные.
– Да будет изгиляться-то, - рассердился Коля. - Давайте чай пить.
– А вы мне станете прислуживать? - надменно спросила Маша. О, как она ненавидела его в эту минуту! Как она ненавидела всех этих революционеров, самоуверенных, наглых, с заранее готовым ответом на любой вопрос, с постоянной усмешкой превосходства на губах, с этим вечным желанием похлопать всех и каждого по плечу или выпустить из нагана все пули в лицо "классового врага"… "Какое страшное время… - думала Маша. - Какие страшные люди…"
А Коля смотрел на нее и думал о том, что вот встретилась раз в жизни такая красота, да и та - "чуждый элемент", и нет у них ничего общего и во веки веков не будет, потому что метет яростный ветер революции сухие дворянские листья и нет такой силы в мире, которая могла бы преградить путь этому ветру, да и зачем? Ведь тот, кто работает для вечности, должен быть выше личного…
Коля остыл и с грустной усмешкой посмотрел на Машу:
– Вы голодная, я вижу… Чем меня шпынять - лучше ешьте… С голодухи и черный хлеб - пряник… А вы, чай, кроме пряников, ничего не ели?
– Узок мир муравья, - сказала Маша и взяла чашку. - Ладно, бог с вами…
Коля бухнул ей огромный кусок сахара и подвинул хлеб:
– Ешьте. Зачем дуться, как мышь на крупу…
Сначала робко, а потом с плохо скрываемой жадностью Маша стала есть. Коля удовлетворенно улыбнулся и тоже принялся за еду.
– Я вот смотрю, книг у вас много. Интересное что-нибудь читаете?
– Вы помолчите, пока не проглотили, а то подавитесь, - сказала Маша. - Сейчас я читаю "Опасные связи" Шодерло де Лакло.
– Это про контрреволюцию?
– Неужели вы всерьез думаете, что завоюете мир? - спросила она с презрением.
Коля понял, что сморозил глупость.
– Я, кроме псалтыря, ни одной книжки не прочел. А вы прочли много. Только у вашего класса все позади. Ваш класс уже больше ничего не прочитает. А я прочитаю и Шодерло, и сто тысяч других книг! И то пойму, чего до меня никто понять не смог, до самой сути докопаюсь!
– Дай бог нашему теляти волка поймати, - сказала Маша с усмешкой, но Коле послышалось в ее голосе скрытое уважение.
– Ничего. Мы псковские, мы - поймаем…
На смену Коле пришел Афиноген. Он скромно устроился на кухне у плиты. Вынул из кармана словарь русского языка и углубился в чтение.
Маша заперлась в своей комнате. Она перелистывала страницу за страницей и вдруг поймала себя на мысли, что не понимает прочитанного. Виконт де Вальмон и маркиза де Мартейль не занимали ее. Она думала о случившемся, но не гибель Жичигиных волновала ее. Она жалела несчастную Галину Николаевну, с некоторой долей злорадства вспоминала Аристарха Николаевича - так ему и надо, старому лицемеру и подлецу, получил свое, но все это было уже в прошлом и с каждым мгновением это прошлое отступало все дальше и дальше, и какое в сущности было ей дело до двух совершенно чужих ей, даже враждебно к ней настроенных людей? Разве потерпела бы покойная Галина Николаевна ее, Машу, после того, как застигла супруга чуть ли не у ног девчонки, подобранной на улице из милости! Какое ей дело до чужих… Нет ей никакого дела до чужих, но ведь она думает о них снова! Об этих "хамах" из уголовного розыска. Один ушел - совершеннейший моветон и быдло, второй пришел - за обложкой словаря прячет духовную нищету, а вообще-то, все они одним миром мазаны, - и те, и эти… Что Кутьков, то и дубина-начальник из полиции или как ее там? Им бы всем убить, ограбить, изнасиловать. И чего он там сидит, этот болван со словарем?
Маша вышла из комнаты, раздраженно хлопнула дверью.
– Послушайте, как как вас там… - Она вытянула руку и пошевелила пальцами. - Вы все на одно лицо, я вас путаю…
Афиноген закрыл словарь и встал:
– Здравствуйте еще раз, Маша… Меня зовут Афиноген.
– Я не разрешала называть себя по имени! - возмутилась она.
– Ради бога, - сморщился Афиноген. - Простите, гражданка Вентулова. - И Афиноген снова углубился в словарь.
Разговора не получилось… Маша раздраженно прошлась по кухне взад-вперед. Афиноген читал. Маша взяла чайник и швырнула его на пол. Афиноген поднял голову, удивленно посмотрел и пожал плечами. По полу растеклась огромная лужа - чайник был полон воды. Маша подождала несколько секунд и сказала:
– Раз уж вы здесь - давайте поговорим. Собственно, что вам от меня нужно?
– Начальник вам объяснил, - сухо сказал Афиноген. - Вы должны опознать преступников.
– Я никому и ничего не должна. - Маша подошла к Афиногену вплотную. - Между прочим, я тоже объяснила вашему, этому, что "опознать" никого не могу. Не помню! И хватит об этом. Слушайте, а почему вы пошли служить в полицию?
– Смена власти не означает исчезновения преступности, - объяснил, Афиноген. - Маркс учит, что…
– А мне безразлично, чему учит и кто учит, - перебила Маша. - Меня учили шить, готовить, быть женой и матерью. У Маркса про это не написано?
– Написано. Маркс учит, что в свое время женщина станет свободным человеком. Как и мужчина.
– Значит, я была несвободна? - с иронией спросила Маша. - А вы меня освободили?
– Да. Вы это скоро поймете.
– Уже поняла. У нас было имение - его сожгли. Был дом - его разграбили. Были родственники - их убили. Убили за то, что отец, дед, прадед - все, до двадцатого колена, верой и правдой служили России! Нас от всего освободили. Спасибо вам, освободители…
– А у меня был отец, - сказал Афиноген, - его забили насмерть в полицейском участке. Он заступился за соседского мальчишку, над которым издевался околоточный… И мать была… Она в тот же вечер, что и отец, умерла, - не пережила… Братья были… Вчера письмо получил - младший, Володька, погиб на Южном фронте… Один я теперь… Так что же? Чей счет крупнее! Мои деды и прадеды на вас испокон веку спину гнули и умирали от голода и побоев. А я, между прочим, на вас не бросаюсь, Маша. А что во время революции обидели вас… Плохо это. Но неизбежно. Простите тех, кто от вековой озлобленности и темноты уничтожил ваш дом. Я бы этого не сделал.
Маша повернулась и молча ушла.
Вечером следующего дня Коля получил письмо из Петрограда.
"Милый Коля, - писала Маруська, - пришло печальное известие. Витин папа геройски погиб на Южном фронте. Мы с Витей долго плакали, хотя я и сознаю, что при моей должности мне это не положено. Но ведь я, Коленька, - обыкновенная женщина, баба, попросту сказать, и что же мне делать, если случилось такое горе. Витя теперь сирота, никого у него не осталось, но я ему твердо сказала, что мы, то есть я и ты, - его не оставим никогда и будет он нам вместо родного сына… Я, правда, понимаю, что взяла на себя слишком много, но я, Коля, все равно тебя люблю больше жизни. И верю, что все у нас с тобой будет хорошо. Ребята велели тебе передать привет. Васю подранили третьего дня. Брали мы на Охте крупную банду. Вася ходит с перевязанной рукой, а так все ничего. Никите объявили благодарность, а Бушмакин никак не дает мне стирать свое белье, ну и плевать, раз он такой гордый… Целую тебя, Коля, несчетно раз, и Витя тоже, ждем тебя с нетерпением…"
Коля положил письмо на стол, задумался. Жалко Витьку… А что Маруська пообещала, что она и Коля станут Витьке родителями, - правильно! Коля снова перечитал то место, где Маруська объяснялась в любви. "Надо же, - усмехнулся он. - Влюбилась Маруська не на шутку… А я? А я - нет, - сказал он вслух. - Боевая девка и своя по всем статьям, а не бьется мое сердечко, как это случается всякий раз, лишь только вспомнится классово чуждая девчонка с маленьким курносым носом… Предатель я… - думал Коля. - Неизвестно почему отказываюсь от своего счастья. Ну спроси себя честно: может такая вот дворянка полюбить такого вот мужика? Да ни в жизнь! Скорее кот собаку полюбит… Несчастный я человек", - решил Коля и направился в кабинет Трепанова.