Магда поняла, что собеседник ее не лыком шит и надо с ним держать ухо востро. «Хочет поиграть, пусть», – подумала она, с легкой усмешкой выговаривая:
– Товарищ Устюгов, мне хочется узнать о вашем интересе, не могли бы вы мне это озвучить.
– Сейчас, сейчас, уже озвучиваю. Чисто дружеское расположение, желание помочь, желание увидеть напечатанными творения Пупель, личная симпатия к ней и к вам.
– И это все? – проговорила Магда, явно недоумевая и ожидая какого-нибудь подвоха.
– А что вам еще надо?
Магда хмыкнула. Она решила через серию наводящих вопросов все-таки уточнить кое-какие детали и добавить ясности. Чистой воды альтруизм со стороны абсолютно незнакомых людей всегда ее настораживал.
«Кто вы, товарищ Устюгов? – думала она. – Не кроется ли здесь подвох или, может, еще что похуже?»
– Простите, Устюгов, – пробормотала Магда. – Кто дал вам номер моего мобильного телефона?
– Ах, но-омер! – пропел Устюгов. – Номерок мне подкинул Кирюша, как-то разговорились, и я попросил, выклянчил, можно даже так сказать.
– Вы разговаривали с Кириллом Владимировичем?
– Мы с ним иногда общались.
– Вот, значит, как, – проговорила Магда. – Видимо, ваше знакомство произошло позже. Я никогда от него не слышала о вас.
– Наше знакомство произошло раньше. Наше знакомство весьма давнишнее. Можно даже сказать, я стоял у истоков Прокопия. С самого начала, с самого что ни на есть.
В голове у Магды начали выстраиваться кое-какие логические схемы. Появились определенного свойства якорьки, при помощи которых она всегда легко и просто устанавливала причинно-следственную связь.
«Так вот, оказывается, куда ведет эта дорожка, ну, конечно, как же мне сразу это в голову не пришло, товарищ Устюгов», – думала она.
– Значит, Кирилл Владимирович просил вас мне позвонить, и все эти советы по поводу Красповица идут от него?
– Нет, Кирюшка ничего мне не советовал. Он и советовать-то не умеет, Кирюшка, Кирюшка.
Магда опять хмыкнула.
– Знаете... – в ее голосе появилась стальная нота.
– И на старушку бывает прорушка, чего только не бывает, времена святости и непорочности прошли, скрылись за поворотом, сами понимаете.
Магда ухватилась за фразу Устюгова (ну надо же, как она сразу не догадалась!).
– Вы только что сказали мне, что хотите помочь из чистого дружеского расположения.
– Я – да, из чистейшего. Не надо на воду дуть, Магда, хотя я вас очень понимаю, очень, очень, но что ни делается, все к лучшему.
Магда решила язвительно высказаться по поводу этих трюизмов, она моментально сформулировала в голове фразу.
– Знаете что, товарищ Устюгов... – начала она. – Вы меня слышите?
В трубке была подозрительная пустота.
– Але! – прокричала Магда.
Связь прервалась. Магда судорожно начала поиск номера входящего звонка, чтобы перезвонить. Никакого звонка зафиксировано не было.
«Надо купить новый мобильник, – подумала Магда, – этот уже мышей не ловит, связь обрывается, номера не отображаются, так дело не пойдет».
История Пупель
Здравствуй, Пупа! Здравствуй, моя пропащая!
Москва, конечно, – город большой и заблудиться там можно всякому очень даже свободно. Но с другой стороны – человек не иголка. Тем более такой человек, как ты. Следовательно, исчезнуть бесследно ты вроде бы не можешь. Но факты говорят мне совсем другое. Они мне говорят, что в Новом году не пришло на мое имя ни строчки, ни полстрочки. А еще они, факты то есть, говорят, сиди вот, Максик, на камушке да думай, что это с Пупой случиться могло, с чего это она враз писать разучилась? Такая вот, брат Пупа, философия вырисовывается.
Я все болею, переживаю за тебя. Все думаю, что и как у тебя.
Хоть пустой конверт пришли? А? Слышишь, Пуп? Не дело это. Нельзя как-то!
А то, может, я что не так сказал или сделал, так-то не по злобе, а по скудоумию единому токмо! Вот видишь, опять я стилизую. Все из-за тебя. Нет, чтобы написать письмишко, что-де все у меня в порядке, жива и здорова и т. д.
А тут думай черт знает что. Что тебе писать? Как писать, ни хрена не знаю.
Ты тоже думай, что делаешь. Сама знаешь, в мире черте-что происходит... Не ровен час заваруха какая-нибудь начнется, тогда ищи меня...
Ты уж, Пупа, прости за повышенную интонацию, но ты меня тоже понять постарайся. Ты ведь одна отдушина для меня. Тут ведь словом перекинуться не с кем. Сама понимаешь – армия. Очень тяжело и пусто в то же время.
А поэтому, милая, родная моя Пупа, самая хорошая, добрая и красивая на свете, напиши мне скорее, что там у тебя случилось, не мучай своего Максика. Готов получить пять-шесть дюжин упреков в свой адрес за глупость и разгильдяйство, только не молчи.
Все. Очень тебя прошу, хоть два слова.
Максик.
«Да, – думала Пупель, – надо ему написать и все рассказать». Но как это сделать, она сама не представляла. Для того чтобы что-то объяснять, надо самой четко осознавать. Пупель после встречи Нового года для себя решила, что с Погостом она больше видеться не будет. «Это все чепуха и пьяный бред», – говорила она себе.
Однако Погост явился к ней буквально через день с книгой Штейнера под мышкой. Пупель поначалу отнеслась очень скептически и к явлению, и к книге. Но, боже мой, как Погост умел красиво петь, с каким изумительным придыханием читал он этого ранее неизвестного ей автора, этого чудо-теософа-философа.
Все это зачаровывало, убаюкивало и вместе с тем будоражило.
– Открываются миры, – читал Погост внятно, своим высоким, но очень приятным для слуха голосом, – которые сокрыты от обычного воззрения на жизнь.
А как Погост подавал это, он совершенно не выглядел дураком. И кто бы мог раньше подумать, во всяком случае, Пупели никогда не приходило в голову, что только в этих мирах заключено то, что может раскрыть истину. И если даже ни один ответ не будет всеобъемлющим и окончательным, то все-таки ответы, которые завоевываются внутренним странствием души, таковы, что превосходят все, что могут дать нам внешние чувства и связанный с ними рассудок.
«Конечно, рассудок, – думала Пупель. – Именно, как же мне раньше-то это не тюкало? А тут, оказывается, такие миры, и я могу проникнуть, а Погост мне поможет, вот у него все в книге карандашом подчеркнуто, и даже если у меня не сразу получится, то ведь и это там уже оговорено, ну надо же, ум, философия, сколько времени уже упущено».
Погост все читал и читал, а она внимала.
– Прежде всего, для этого странствия необходимы трезвые, сухие размышления. Они дают верную исходную точку для дальнейшего движения вперед в сверхчувственные области, которые и являются, в конце концов, целью души.
– Сверхчувствительные области, – задыхалась от экстаза Пупель.
Иные души хотели бы обойтись без этой исходной точки и тотчас же проникнуть в сверхчувственное.
«Конечно, хотели, но если без исходной точки, то, наверное, очень сложно. Пусть будет хоть точка, хоть полточки, главное проникнуть», – продолжала свои размышления несчастная Пупель.
– Здоровая душа, даже если она из отвращения к подобному размышлению сначала и избегала его, впоследствии все же ему отдастся. Ибо сколько бы человек ни узнал о сверхчувственном, отправляясь от иной исходной точки, твердую почву под ногами можно приобрести только через размышления такого рода, как нижеследующее:
– Скорее в нижеследующее!
Ей просто не терпелось.
– Итак, прежде всего, чувствуешь в себе законы внешнего мира, действующие в том совершенно особом сочетании, которое сказывается в образовании человеческого тела. Ощущаешь это тело как часть внешнего мира. Но внутреннему сочетанию его остаешься чужд.
Поэтому во внешнем мире тело должно являться как взаимодействие сил и веществ, существующее и объяснимое само по себе как член этого внешнего мира. Природа производит растение и снова разлагает его. Она господствует над человеческим телом и уничтожает его в своем существе. Когда человек подходит с таким размышлением к природе, то он может забыть себя и все, что есть в нем, и ощутить при себе свое тело как часть внешнего мира. Когда он думает так о своем отношении к себе и к природе, он переживает в себе то, что можно назвать его физическим телом.
Время остановилось. Физические тела и дух полностью поглотили Пупель. Помимо углубленного чтения Штейнера, они с Погостом занимались еще и практически, постепенно были подключены Блавадская, Раджниш, Кастанеда.
Выход в Астрал пока не давался, Точка Сна не находилась, Туфли все еще жали, но все запутывалось так капитально, что мозг Пупели был уже полностью поражен. Ей уже грезились какие-то заоблачные дали и бог знает что.
Погост приходил каждый день. Разговаривал, ел, без конца читал всех этих теософских мудрецов то вслух, то про себя, полностью оккупировав единственное кресло в ее квартире. Он жевал жвачку и прилеплял ее под кресло, под стол и на полочку в ванной. Погост покупал в аптеке кучу лекарств, как он говорил – на пробу, дабы убыстрить процесс, и после пробы оставлял несметное количество пузырьков и коробочек на кухонном столе. Он командным тоном просил чая, возмущаясь, что нет еды.
