– Ешь суп, а я буду рассказывать, – произнес Устюг тоном заботливой мамаши.
– А хлебушка можно? – Пупель сглотнула слюну.
– Вот он на тарелочке, намажь маслом.
Пупель откусила кусок и съела ложку горячего овощного супа с геркулесом.
– Сметанки нет?
– Открой глаза, она уже давно на тебя смотрит и улыбается белой жирной улыбкой.
– Давай, рассказывай, меня просто раздирает любопытство.
– Сейчас полешко в камин подброшу.
– Я, честно говоря, все время думаю о твоем рассказе, просто не сплю от всех этих мыслей.
– Ты как раз спишь.
– Давай не будем препираться, просто, пожалуйста, что там дальше было?
Устюг неторопливо, как заправский сказочник, начал свой рассказ.
Второй рассказ Устюга о городе Пермолоне
Что за город Пермолон! Диво-дивное, чудо-чудное! Ах, что за город, ах, что за столица! Только с некоторых пор в городе стали странные вещи твориться. Ох, чудные дела стали происходить. После того как наконец-то нашли пермолонцы то, чего им не хватало в жизни, как-то по-особому все им стало видеться. Надо было им приспосабливаться к новым условиям. К новому всегда потихоньку привыкаешь. Раньше-то, когда у них врагов не было, что за жизнь – живи себе и в ус не дуй, думать практически не надо было. А теперь-то – совсем другое дело. Теперь– то надо все время быть начеку, мозгами шевелить. Мало-помалу магазины стали закрываться, а те, что открытыми оставались, товар держали не на самом видном месте, кто его знает, что будет? Как-то освещение на улицах перестали включать, много света – хорошо видно, а в темноте спокойнее, вроде темно, и ладно. Хрустальные крыши на небоскребах перестали надраивать, чтобы те не блестели и блеском своим народ не смущали. Бассейны и фонтаны решили обезводить, в воде этой правды нет, чего хлобыщет? А с питанием просто вообще полные непонятки получились. Теперь все время вставал вопрос – хочешь ты есть или нет?
А дело было так. После той, первой истории президент призадумался. Он так призадумался сильно, очень жалел, что не ему в голову эта идея пришла идти с врагами до конца. И вот он решил немного все по-своему сделать, чтобы все поняли, кто есть кто – кто президент, а кто гусь лапчатый и лук репчатый. Вот он собрал палаты, верхнюю и нижнюю, народу, правда, в них поубавилось, но всем известно – меньше народу – больше кислороду. Вот он собирает палаты и так, туда-сюда, всякую белиберду им говорит, усыпляет бдительность: о погоде, о природе, сколько посеяли, сколько пожали, сколько мяса, сколько молока и разную другую мурень несет. Палаты расслабились, думают, если так и дальше пойдет, то пущай течет-льется. Некоторые из палат даже задремали, под «столько-то процентов молока, столько-то центнеров пшеницы». И тут вдруг ни с того ни с сего президент спрашивает, нежно так, ласково, – вы не проголодались, кушать-то никто не хочет? Все встрепенулись, орут, глотки дерут – очень хотим, все голодные, как волки. Только некоторые не отвечают, потому что спят крепким сном, утомились про проценты слушать, укачал их президент. Неспящие все с мест повыскакивали и на низком старте стоят.
А президент-то не промах. Он смотрит так внимательно на них и произносит.
Он так с улыбкой произносит: «Что же это вы голодаете, что ли? Неужели у нас в Пермолоне, что ли, голод, что же вы на работу голодными приходите или же вам денег на еду не дают?» Те, которые спали, проснулись, сидят, молчат, напрягаются. Самое интересное-то они проспали. А президент именно к ним обращается: «Вот я смотрю, не все у нас голодают, есть некоторые – патриоты и настоящие пермолонцы, не хлюпики. А посмотрите на этих голодающих: вот где сконцентрировались настоящие враги, в самой, так сказать, сердцевине, в наших палатах. А с врагами как у нас?» Те, которые спали, хором воскликнули: «ДО КОНЦА!»
Пупель проснулась, открыла глаза. За окном было раннее утро. Она опрометью бросилась к своему столу и начала писать.
История Пупель
Приближалось время весенней сессии, время окончания первого курса высшего художественного заведения. Пупель совершенно запустила все свои занятия.
Ей было не до того. Она ни с кем не общалась. С Надей они поссорились. После встречи Нового года Надя несколько раз предлагала снова устроить вечеринку, но Погост был категорически против – он считал, что все вечеринки и ненужные общения не только не способствуют процессу просветления, но и, напротив, замедляют этот самый процесс. Пупель пыталась объяснить это Наде, она говорила, что сейчас очень занята, что никак не получится, и в следующий раз навряд ли.
– Что, ни на секунду не можешь оторваться от своего сумасшедшего Погоста? – спрашивала Надя.
Пупель мялась. Ей абсолютно нечего было ей сказать, доводы о вреде вечеринок на процесс просветления из ее уст звучали бы неубедительно и глупо, а просто: «Я не могу тебя пригласить, потому что Погост не желает тебя видеть», – обидело бы Надю. Но Надя и без всяких доводов обиделась. Пупель это поняла.
Как-то в курилке они разговорились с Коняшкиным, но тут подошла Надя и злобно прошипела: «Оставь ее, Марк, она вся уже на Погосте, с живыми людьми ей не интересно».
Больше они не разговаривали. Коняшкин здоровался при встрече, Надя – нет. Сначала это расстроило Пупель, но, в общем, ей было все равно, ее занимали совершенно иные проблемы. Приходилось судорожно делать курсовые задания. Обливаясь слезами и соплями над этими чудовищных размеров планшетами, весь день сидела Пупель в высшем Художественном заведении, вытюкивая и запутывая. С ними же, чтоб им пусто было, перевязанными ремнями и веревками, замотанными в клеенку, она вечером таскалась домой, пытаясь что-то поддоделать.
Погост возмущался, он говорил, что это все чушь, что это все глупость, и время на это все тратить просто жаль. И хотя Пупели казалось, что он прав, она билась, пытаясь создать, но все получалось кое-как.
Всю ночь напролет – с недоделанными проектами и разъяренным Погостом, утром – со всем багажом, но без Погоста, как вьючный верблюд топала она назад в высшее художественное заведение. Лицо у нее осунулось, появились под глазами синяки, а в самих глазах – выражение затравленности.
С родителями она не виделась. По телефону только – тяп-ляп, спешу, некогда. В один теплый майский денек она, едва передвигая ноги, проходила мимо отчего дома и решила заглянуть.
– Что с тобой? – с ужасом заохала мама. – Ты здорова?
– Все в порядке, мам, – пролепетала Пупель, пряча глаза.
– Ты что, пьешь?
– Что ты, мамуль, устала, столько дел, сессия, запарка на запарке.
– Не ври мне, – сказала мама, пытаясь оправиться от шока, – я все вижу, затравленная собака или опоенная лошадь. Что случилось? Что-то с Максиком?
Услышав эти слова, Пупель вспомнила о письме. Всё это время она почти не думала о Максике. Иногда мысль написать ему приходила в голову, но сразу же находились какие-то дела, и все опять откладывалось и забывалось.
– Мам, я замуж выхожу, – выпалила Пупель.
– Ты что же, поедешь к нему в армию венчаться? – с недоумением переспросила мама.
– Мам, я выхожу замуж не за Максика.
– А за кого?
– Это долго объяснять.
– А ты все-таки попробуй.
– Очень интересный человек, старше меня, мы с Нового года живем вместе.
– Можно еще деталей?
– Доктор Погост закончил медицинский, он очень умный.
– Погост, господи, спаси. А фамилию ты будешь менять?
– Нет, мам, зачем?
– Ты что, беременна?
– Нет.
– Тогда зачем замуж, если вы уже вместе живете? Живите себе, куда спешить?
– Погост говорит...
– Мало ли что он говорит, надои свою голову на плечах иметь. И кстати, как вы собираетесь жить? Он что, хорошо зарабатывает? Или ты собираешься пользоваться деньгами, которые папа тебе на сберкнижку кладет?
Все эти неприятные вопросы раздражали Пупель.
– При чем тут книжка? Между прочим, помимо сберегательных, существуют еще иные книжки о росте духа, о медитации, о концентрации, о карме, в конце концов. И вообще, мне от вас ничего не надо! – дурниной закричала она. – Хотите, я и со своей квартиры съеду, у Погоста есть комната и там...
Мама посмотрела на Пупель спокойными холодными глазами и сказала:
– Вижу, у тебя уже все решено, об одном я тебя прошу...
– О чем?! – срываясь на истерику, заверещала Пупель.
– Не бросай институт.
– Ничего обещать не могу!
– Как знаете, мадам Погост, – сказала мама и поджала губы.
Пупель выбежала из дома, хлопнув входной дверью что есть сил.
Пожалуй, надо вымыть пол. Он так заляпался в прихожей. Потом чесать в затылке кол. Но нету сил, сил нету, боже.
Пожалуй, надо отдохнуть, присесть на стул, на табуретку, раскиснуть, жалобно вздохнуть, принять от глупости таблетку, запить ее сухим вином, нет, лучше водкой или виски. Сказать себе:
– Мне все не близко, мой путь особый, он – в ином.
