сопутствующими ей проявлениями. Детям же намного сложнее. Ребенок не может отказаться от контрольной или экзамена, не может не выйти на сцену, не может не ходить в школу. На очень тревожных детей больно смотреть: они настолько напряжены или расторможены, что хочется просто обнять такого ребенка и держать до тех пор, пока его тело не расслабится в кольце спокойных взрослых рук. Дети спасаются через разнообразные психосоматические симптомы и болезни. Но если они растут в тревожной семье, то и их болезни могут сопровождаться очередным витком тревоги у всей семьи, а значит, и у них самих.
Такие дети значительно быстрее устают от школы и любого контакта с людьми. Они уже не выдерживают дополнительной активности: секции, кружка и иногда даже просто прогулки. Вместо положенной им по возрасту детской беспечности у них развивается способность постоянно отслеживать все окружающее и многое замечать – в попытках профилактировать неприятные события. Они предпочитают быстрее вырасти, потому что так у них будет больше возможностей влиять на ситуацию. Но к взрослому возрасту они подходят не полными сил, а уже заранее уставшими и нередко с букетом болезней.
Глава 4
Последствия постоянной тревоги
Много лет назад я была директором детского летнего психологического лагеря. Детская смена – мероприятие ответственное, малопредсказуемое и сложное. Поэтому, естественно, оно вызывало у меня много тревоги. Как-то раз моя приятельница стала вспоминать события своего апреля, и я вдруг поняла, что совершенно не помню, чем была занята моя голова в апреле: чем я жила, что переживала – все заполонила тревога о предстоящем лагере, который обычно начинался в середине июня. Я подошла к настенному календарю и осознала, что если быть честной с самой собой, то можно смело вычеркнуть три месяца перед грядущим лагерем из календаря и… из жизни.
Ведь все эти дни я жила лишь тревогой перед наступающим июнем, постоянно думая о том, что еще стоит предусмотреть, продумать, чтобы все прошло хорошо: чтобы ни один ребенок не пострадал; психологическая игра была интересной, эффективной и смогла вовлечь детей; тренерская команда справилась со своей задачей; родители были довольны; меня одобрило мое тогдашнее руководство; никто не заболел, не поранился, не отравился, не сошел с ума. Чтобы… чтобы… чтобы. Как только я поняла, что руководить лагерем без привычной тревоги я не смогу, а лишаться месяцев собственной жизни не готова, я отказалась от проекта.
Так устроена тревога: она заставляет нас жить будущим, упуская настоящее. Важное событие в будущем отнимает возможность почувствовать то, что происходит с нами прямо сейчас. Если предстоящее кажется сложным и непредсказуемым, то в нашей психике как будто зажигается красный свет: «Внимание: возможны трудности, сосредоточься, предотврати!» Опасность кажется нам вполне реальной, а размышления о профилактике возможной угрозы – вполне разумными. И мы не замечаем, как наше бесценное настоящее время уходит на проживание будущего, которое, вполне вероятно… никогда не произойдет.
Люди с высоким уровнем тревоги часто не осознают, что они сами – источники жизни, протекающей сквозь них. Вечно беспокоясь, они не живут, а как будто едут в трамвае: от одной остановки до другой, от одной решенной задачи до другой. А жизнь где-то там, за стеклом, и с ней никак не воссоединиться, не встретиться.
Зачастую они действительно не могут переживать настоящий момент, потому что вся защита от тревоги построена таким образом, чтобы не быть в настоящем. В нем еще не случилось ничего плохого, и потому оно совершенно не значимо. Задача тревожного человека – быть в воображаемом катастрофичном будущем, предвидеть и предотвращать. Интересно, что когда будущее все же становится настоящим, оно уже не очень их занимает, если не происходит серьезных проблем. Если все хорошо, то и ладно. Зачем это как-то переживать? Лучше сразу же занять голову размышлениями о том, что предстоит, ведь только это кажется по-настоящему важным.
Возможно, именно для таких неспособных ощутить ценность настоящего момента и были придуманы медитации, или «минутка осознанности». Мне вот, например, о них регулярно, но безрезультатно напоминают мои часы. Но часы ведь не понимают, что медитация – это не для нас, рожденных зорко смотреть вперед, а для расслабленных, способных отвлечься от этого мира и верящих в то, что жизнь в скором будущем не предложит им никаких неприятных неожиданностей.
Тревожный человек не будет чувствовать себя довольным и расслабленным только потому, что прямо сейчас все хорошо. Непредсказуемое (и в его сознании всегда в той или иной степени катастрофичное) будущее может наступить в любой момент, поэтому не стоит терять бдительность и наслаждаться моментом благополучия. Лучше заранее начать переживать и планировать предстоящие операции по спасению или профилактике.
К сожалению, тревожный человек не только себя самого лишает удовольствия в моменте – он еще и бессознательно разрушает ощущение благополучия у рядом живущих. Тревожный родитель в той или иной степени будет лишать своего ребенка детства, основа которого состоит в переживании простых радостей. Ребенку может быть хорошо в каждом моменте, если он в безопасности и занят чем-то увлекательным. Но родителю, видящему в будущей жизни ребенка столько страшных сложностей, детская беспечность кажется чем-то непозволительным, и потому фразы, способные разрушить любую радость и безмятежность, сыпятся, как из рога изобилия: «надень шапку, а то заболеешь»; «не лезь на горку, а то расшибешься»; «делай уроки, а то станешь дворником»; «не дружи с ребятами, а то плохому научат»; «не ходи один, а то нападет маньяк»; «не женись на провинциалке, а то отберет у тебя квартиру».
Сложность состоит в том, что родители не рассказывают, как приспособиться к настоящему, а под предлогом заботы просто пугают будущим. Это только повышает тревогу ребенка, потому что у него не появляется реальных инструментов и навыков – как все-таки можно справляться с этой, полной предстоящих неприятностей, жизнью. Таким образом, последствием постоянной тревоги может быть потерянное детство с его беспечностью, радостью, игрой и доверием к миру.
В прошлом чуть ли не единственная воспитательная интервенция, которую многие советские родители считали необходимой, – предостережение своего дитяти от вероятных будущих потрясений. А некоторые так и сообщали детсадовцам: «Жизнь – трудная штука, вырастешь – узнаешь». Что при этом должен был подумать и понять пятилетний ребенок – неизвестно. Благо, что дети в этом возрасте обычно пропускают глубокие воспитательные сентенции мимо ушей.
К сожалению, такие родители ни за что не признаются в том, что часто просто завидуют детской беспечности: взрослая ответственность воспринимается ими как тяжелое бремя, и нагрузить ребенка предстоящими проблемами кажется в таком случае
