над головой и грохнул об пол. У нее на глазах. Она закричала: «Ты чокнутый, что ли? Сейчас я полицию вызову!» Но я сказал, что если она вызовет полицию, то я позвоню жене ее любовника.
Короче, никакого опыта общения с силовыми структурами у меня раньше не было.
Они сидели в засаде в гражданских машинах около моего дома и, когда мы подошли ко входу в подъезд, окружили нас. Пытаться сбежать не имело смысла. Они надели на Мор наручники. И, к моему изумлению, на меня тоже.
Мор еще успела бросить мне прощальный взгляд – как у кролика, который застыл, увидев яркий свет.
А потом нас завели в разные машины.
Был нелепый момент: видимо, на курсах их учат, что нужно с силой нагнуть голову арестованного, перед тем как посадить его в машину: обезвредить, пока он не начал сопротивляться. Но с моим-то ростом… Даже с третьей попытки это не удалось, и им пришлось вежливо попросить меня сесть в машину. Пока мы ехали, я все время спрашивал: на каком основании меня арестовали? Полицейский, который сидел рядом со мной, положил мне руку на плечо, с силой сжал его и почти дружелюбно сказал: заткнись.
* * *
Взгляд кролика тоже был неискренним? – пытаюсь я понять сейчас. Демонстрация навыков актрисы из провинциального театра? Часть хитрого плана, целью которого было устроить так, чтобы нас повязали аккурат под окнами моего дома и чтобы все думали, что мы соучастники?
Не могу сказать точно. Даже теперь, когда я знаю то, что узнал, я предпочитаю думать, что мы не Бонни и Клайд, а просто два человека, попавшие в ситуацию, с которой просто не могут справиться.
* * *
Следователь спросил, не сидят ли в этой тюрьме мои враги. Я пробормотал: нет, с чего бы.
Психолог все повторяла: держитесь! Но не сказала, как именно.
После этого меня поместили в обезьянник, и целые сутки ни один человек при исполнении со мной не разговаривал. Чтобы не сойти с ума, я барабанил по стене руками.
Один раз меня вывели на допрос. Сфотографировали со всех сторон. Взяли кровь и мочу. Вернули в камеру. Дважды туда сажали других людей. И выводили через некоторое время. Три раза приносили еду. Несъедобную. Один раз был даже десерт – ванильный пудинг.
Камера выглядела не так, как показывают в сериалах. Куда более депрессивно. Маленькое окошко, забранное решеткой, через которое едва проникал свет. Двухэтажная кровать. Матрас толщиной с коврик для йоги. Ужасно накурено. Постоянно лязгают ключи в замке. Железные двери, которые все время открываются и захлопываются, почти в одном и том же ритме. В общем, так недолго свихнуться.
Телефон у меня отобрали, так что я не мог читать старые сообщения от Лиори, чтобы успокоиться. Я пытался считать овечек на ее пижаме. Представлял, что она в пижаме с овечками, и пытался их считать. Я вспоминал, как утром в субботу она приходила в нашу комнату и залезала к нам в постель, и хотя она ложилась между мной и Орной, я чувствовал, что ее тельце не разделяет нас, а, наоборот, связывает еще сильнее, и вдруг меня охватывала странная тоска по Орне – но не по нынешней Орне, а по той, которой она была давно, которая была мне рада. И тоска по ощущению, что мне некуда торопиться, потому что весь мир тут, со мной в кровати.
* * *
Комната следователя тоже оказалась не похожа на то, что показывают по телевизору. Лампочка была не голая, а с каким-никаким плафоном; стол не был покрыт пластмассой. А вот папки лежали повсюду. Десятки папок.
Следователь дал мне бутылочку содовой и пластиковый стаканчик (интересно, почему именно содовая, подумал я), и, пока я пил, он рассказал мне новости. Для начала – плохие. Потом – еще хуже.
Боливийская полиция разрешила следователю, которого командировала семья, снова ознакомиться с фотографиями тела и результатами вскрытия. То ли боливийцы схалтурили на экспертизе, то ли для осмотра тела с такими повреждениями требуется редкий специалист. Так или иначе, эксперт установил, что на теле были отчетливые следы драки, а в крови – большие дозы лекарств, и это повышает вероятность того, что смерть Ронена Амирова наступила не в результате несчастного случая, как утверждала вдова на допросе в Боливии. В мейлах, которые Ронен писал родным из отпуска, он сообщал о романе, завязавшемся во время медового месяца между его женой и израильтянином по имени Омри, и высказывал опасения, что его планируют убить, выдать его смерть за несчастный случай и поделить деньги: перед поездкой он оформил страховку. У нас есть снимки, Омри, на которых вы запечатлены в ситуации близости с Мор Амиров во время шивы, сказал мне следователь. Кроме того, вы вместе ехали к вам домой, тоже во время шивы. И самое главное: последние два дня мы допрашивали Мор. Она отрицает, что планировала убийство, но призналась, что между ней и мужем на Дороге Смерти произошла драка и что вы были ее свидетелем. Драка, в результате которой Ронен Амиров свалился в пропасть. Учитывая дату вашего возвращения в Израиль, это возможно. И я вынужден сказать: тот факт, что… вы с Мор Амиров занимались сексом, когда она должна была справлять траур по недавно погибшему мужу, усиливает подозрения, что таким образом вы праздновали успех своего дела.
Я молчал. Обычно говорят «я молчал, потрясенный». Но «потрясение» – слово неподходящее для того, чтобы описать, что я чувствовал. Скорее опустошение. Опустошение, которое воцаряется на стадионе, когда матч закончился поражением любимой команды и все болельщики разошлись по домам, оставив только шелуху от семечек.
– Что вы можете сказать обо всем этом? – поинтересовался следователь.
Что мне, очевидно, нужен адвокат, подумал я.
* * *
Самое первое, о чем я подумал, когда следователь вышел из комнаты, было: как я объясню Лиори, что она не сможет приехать ко мне на выходные?
У нее есть такое выражение лица – она его делает перед тем, как заплакать. Предплачевое, так сказать. Сначала вздрагивают губы, потом морщится нос, потом она зажмуривается – душераздирающее зрелище.
Если она услышит, что ее папу арестовали, если кто-нибудь из класса услышит об этом в новостях… ведь она и так, с тех пор как мы расстались…
Так что первым, кому я позвонил, был не адвокат, а Орна. Пока я ждал ее ответа, на экране телефона появилась фотография – я все никак не находил время поменять ее: мы втроем во время велопохода вокруг озера Хула[38]. Выглядим как нормальная семья. Улыбаемся.
