стал этого делать. Чтобы ты – ну вдруг! – согласился сделать кое-что другое. Может быть, ты вообще не захочешь слушать меня, после того как прочитал все то, что я тут написала, – и тем не менее ради маленького шанса, что ты будешь готов это сделать, и поскольку, как говорит мой адвокат, вопрос не в том, что произошло на самом деле, а в том, какой стороне удастся представить свою версию в суде более убедительно, – вот версия, которую я придумала.
Ты поехал за нами на Дорогу Смерти, так как тебя обеспокоило странное поведение Ронена в кафе. И то, что рассказала сеньора в хостеле. Ты нагнал нас именно тогда, когда Ронен окончательно сошел с ума. Стал свидетелем борьбы между нами. Видел, как он пытался увлечь меня за собой в пропасть, а я защищала себя. Ногтями. И ты видел с близкого расстояния, что мне пришлось сбросить с себя его руку, чтобы не упасть. И из-за этого он сам упал. Я, естественно, расскажу в точности то же самое. Мой адвокат сказал, если мы сойдемся в мелочах, у нас будет немаленький шанс убедить судью, что это была самооборона. А ты ведь знаешь бóльшую часть мелочей из истории, которую я рассказала тебе в третьем лице на плоском камне.
Что скажешь?
Я понимаю, что прошу очень многого. Ты сильно рискуешь. Но я тоже сильно рискую, передавая тебе это письмо. И делаю это в надежде, что ты чувствуешь то же, что и я.
Что любовь не поддается планированию. Что иногда она вспыхивает там, где, казалось, это невозможно. И пытаться не замечать того, что между нами, Омри, равносильно попытке бежать от своей судьбы.
Вот еще одно важное мгновение, Инта Омри. У тебя в машине. По-моему, вскоре после того, как ты рассказал мне о своем отце. Вдруг я представила себе: под вечер мы вдвоем пошли гулять (в Рамат-Гане есть какой-нибудь парк, в котором слышно, как поют птицы?), ты идешь большими медленными шагами, а я – маленькими и быстрыми, так что мы движемся в одном темпе, и я рассказываю тебе, что сегодня, на работе в «Дорожных рассказах», я гуляла по Нахаль-Явниэль[44] с одной молодой вдовой, и вдруг, когда она рассказывала о своем умершем муже, я вспомнила Ронена – и мне стало больно, очень больно, – а ты понимающе кладешь мне руку на плечо, не боишься разговоров о нем, а потом сообщаешь, что тебе позвонил Карлос Сантана[45] и попросил тебя подменить его ударника на концерте в парке Яркон[46], потому что тот заболел, или рассказываешь о новом мастер-классе для айтишников, который ты разработал, который идет не очень, или что ты просто испугался, как бы мы не разбогатели…
Я представляла, как ты это говоришь. И как я смеюсь. И как мы радуемся вместе.
Твоя
Мор
* * *
– Ну, что она пишет? – спросил мой адвокат, барабаня пальцами по столу в ритме три четверти.
Несколько секунд я молчал.
Риск, на который пошла Мор, меня потряс.
Мне было ясно, что она вверяет мне свою судьбу, чтобы и я, в свою очередь, вверил свою судьбу ей. Уловка совершенно прозрачная. И все равно она на меня подействовала.
Я почувствовал это физически. Как будто огромная волна ударила мне в грудь – жалость, удивление, желание спасти ее – и тут же накрыла меня всего, до мочек ушей.
Я ждал, пока эта волна схлынет.
И рассказал адвокату о том, что предлагает Мор. В общих чертах.
Он сглотнул все слова, которыми собирался ее назвать, – они буквально спустились по его горлу – и сказал:
– Если серьезно, вы ведь не собираетесь обдумывать эту возможность, правда?
Я промолчал.
– Вы смеетесь надо мной? – спросил он недоверчиво.
Я молчал.
– Послушайте меня, – сказал он. – Слушаете? Как ваш адвокат, я обязан предупредить вас: если вы признаетесь, что были с ними там, дальше возможно все.
Я кивнул.
– Вас обвинят в лучшем случае в лжесвидетельстве, а в худшем – в пособничестве убийству.
Я кивнул.
– Учитывайте, что эта девушка… как бы это сказать… не мать Тереза. Она легко изменит свои показания и обвинит вас в том, что именно вы столкнули ее мужа в пропасть.
Я кивнул.
– О’кей, – вздохнул адвокат и в отчаянии поднял брови. – Что бы вы сейчас ни решили, нам очень нужно найти этого Паоло.
* * *
Оказалось, что есть немало итальянских писателей, которые откликаются на имя Паоло. Паоло Джордано. Паоло Пагани. И даже Паоло ди Паоло.
Но Паоло, который был нужен нам, еще не опубликовал свою книгу, только собирался.
Что еще я о нем знал?
Он вырос возле озера Комо. Переехал в Турин, чтобы учиться писательскому мастерству. В какой-то там Scuola[47]. У него была подруга. Которая ушла от него, когда он изобразил ее маму в нелестном виде в каком-то рассказе. И сглупил, дав девушке прочесть. А, и еще у него в семье произошло большое несчастье. Я только что вспомнил. Той ночью он сказал, что все израильтяне, которые встречались ему в Южной Америке, путешествовали после армии. А я на вид совсем не похож на человека «после армии», к тому же у меня есть дочка. Неужели правда? Я объяснил, что отправился в путешествие после развода. И он понимающе помолчал, а потом сказал: развод – это дерьмо, но это, по крайней мере, лучше, чем измена. Я ответил: не знаю, что лучше, я все еще пытаюсь переварить случившееся и все еще боюсь, что у моей дочки останется травма на всю жизнь… У твоей дочки травма на всю жизнь? – насмешливо переспросил он, намекая, что его-то травма побольше будет. И помолчал. А потом рассказал, что, когда ему было семь лет, его мама с изумлением выяснила, что у папы есть еще одна семья. На Капри. Еще одна жена, еще дети. Он часто ездил на Капри по делам. Но никто ничего не подозревал. Этому обманщику удавалось вести двойную жизнь десять лет. И, если бы не изобрели мобильник, наверняка у него и дальше бы все получалось. Когда мама Паоло обнаружила сообщения, которые он посылал своей второй жене, она поговорила со своими братьями, жившими на Сицилии, и однажды ночью они приехали, схватили папу, уволокли в какой-то лес и там разрезали его электропилой пополам по талии. Одну половину они выкинули в озеро Комо, а вторую, с головой, засунули в ящик и отправили «Федексом»[48] его второй семье на Капри.
– Его книга точно об этом, – заключил адвокат. –
