обороны. Опустошение складов, то есть их разграбление, было единственным способом воспользоваться городом, и на склады ринулись с родом ярости. Они были еще богаче, чем в Вильне, потому что внутренняя навигация из Вислы в Неман позволила сосредоточить в них, благодаря деятельности генерала Баста, все богатства Данцига. Несчастные солдаты обратились преимущественно к складам спиртного, ища защиты от холода во внутреннем тепле, и стремительно убивали себя в нетерпении выжить.
Утром 12 декабря Мюрат собрал маршалов, Бертье и Дарю, чтобы обсудить дальнейшие планы. Донесения всех командиров извещали, что ни в одном корпусе солдат уже не осталось, есть еще, возможно, 2000 человек в дивизии Луазона и 1500 человек в рядах гвардии, из которых еще способны выстрелить из ружья от силы 500. Оборону Ковно и руководство окончанием отступления с общего согласия уступили Нею. Чтобы дать время потоку беглецов иссякнуть, он должен был оборонять Ковно в течение двух суток, с остатками дивизии Луазона и кое-какими войсками Рейнского союза, а затем отступить на Кенигсберг, где к нему должен был присоединиться Макдональд, отступавший от Риги на Тильзит. Что до печальных остатков армии, сочли, что собрать их станет возможно только на Висле, то есть за линией, за которой их перестанут преследовать. Решили, что отряды, состоявшие из 30–40 офицеров на полк и нескольких младших офицеров-знаменосцев, соберутся в сборных пунктах. Отрядам гвардии назначалось собраться в Данциге, 1-го и 7-го корпусов (Даву и вестфальцев) в Торне, 2-го и 3-го корпусов (Удино и Нея) в Мариенбурге, 4-го и 6-го (Евгения и баварцев) в Мариенвердере, 5-го (поляков) в Варшаве; к этим же сборным пунктам должны были направляться рассеянные на дорогах солдаты. Маршал Ней попросил, чтобы для последнего усилия под стенами Ковно к нему присоединили генерала Жерара, и его просьба была удовлетворена.
Тотчас после принятия решений все отбыли в Кенигсберг. В Ковно остались только Ней и Жерар, чтобы попытаться остановить казаков. Ней поместил в укреплениях перед мостами через Вилию и Неман кое-какие германские войска, а вдоль обеих замерзших рек, которые нужно было отстаивать без опоры на какое-либо укрепление, – остатки дивизии Луазона, 29-й полк. Но вскоре германцы разбрелись, солдаты 29-го, зараженные их примером и испуганные тем, что приходилось оборонять Ковно силами нескольких сотен человек, разошлись так же, и к концу дня 13 декабря у Нея с Жераром осталось не более 500–600 человек и 8—10 орудий дивизии Луазона.
Продержавшись весь день 13-го и дав уйти множеству отставших, они решили и сами уйти ночью вместе с немногими сохранившими верность солдатами. К середине ночи, убедившись, что все, кто был способен передвигаться, прошли перед ними, Ней и Жерар попытались взойти на ту самую высоту, откуда армия обозревала Неман, намереваясь его перейти, но гололед остановил последние багажные и артиллерийские обозы. В довершение несчастья, несколько казаков, перешедших через Неман по льду, взобрались на высоту с обратной стороны и грозили перерезать дорогу. При этой новой опасности 500–600 оставшихся человек разбежались в темноте во все стороны, ища спасения где угодно. Нею и Жерару, оставшимся в почти полном одиночестве с несколькими офицерами, пришлось подумать о собственной безопасности, и, повернув вправо, двинуться вдоль Немана, чтобы скрыться от неприятеля. Целыми и невредимыми они добрались до дороги из Гумбиннена в Кенигсберг, оказав этим последнюю и единственно возможную услугу, ибо в необъятности катастрофы спасение этих двух людей кое-что значило.
Начиная с этой минуты, не осталось ни одного армейского корпуса, и отступали уже только маленькие отряды, убегавшие по замерзшим равнинам Польши от последних казацких рейдов. Те, проделав несколько лье за Неманом, вернулись на линию реки, которую торжествующие, но изнуренные и на треть поредевшие русские армии не хотели пересекать.
В Кенигсберг прибыли штабы и Старая гвардия. Из 7 тысяч человек, которые насчитывала Старая гвардия в начале кампании, при оставлении Смоленска в ее рядах оставалось 5962 человека. Из этого состава она потеряла к прибытию в Кенигсберг 528 человек убитыми и ранеными, которых не смогли перевезти, 1377 погибшими от усталости и нужды, 2586 замерзшими и отставшими, а следовательно, взятыми в плен, то есть после Смоленска было потеряно 4491 солдат, из которых только 528 пострадали в бою. Таблицу потерь вручил штабу Лефевр, и это был единственный корпус, в котором производились регулярные раздачи продовольствия! От Молодой гвардии не осталось ничего.
Список погибших раздирает душу, но нужно, чтобы народы знали, во что обходятся безумные предприятия и чего стоило именно это, безусловно, одно из самых безрассудных и смертоубийственных за все времена. Часто пытались оценить потери Франции и ее союзников в Русской кампании, но подсчет страшен и невозможен! Тем не менее можно приблизиться к истине, не достигая ее.
Вся армия, предназначенная для действий от Рейна до Немана, составляла 612 тысяч человек и 150 тысяч лошадей, а с австрийцами – 648 тысяч человек. Из них 420 тысяч перешли через Неман. После этого к ним присоединился 9-й корпус (Виктора) в 30 тысяч солдат, дивизия Луазона в 12 тысяч, дивизия Дюрютта в 15 тысяч, союзные войска и маршевые батальоны численностью 20 тысяч французов и 36 тысяч австрийцев, что составило общую массу в 533 тысячи человек, перешедших через Неман. У Шварценберга и Ренье оставалось около 40 тысяч человек, очень медленно отступавших между Бугом и Наревом, у Макдональда – 15 тысяч пруссаков и поляков, пытавшихся добраться до Немана, и некоторое количество разрозненных солдат, возвращавшихся через равнины Польши к линии Вислы. Из этих разрозненных частей собрали впоследствии 30–40 тысяч. Получается, таким образом, 438 тысяч человек, которые и составят потери и из которых русские удерживали в плену около 100 тысяч. Согласно такому подсчету погибли 340 тысяч. Не поддающееся подсчету количество людей, разбежавшихся с начала кампании, постепенно вернулось в свои страны через Польшу и Германию, но не будет преувеличением сказать, что около 300 тысяч человек погибли в бою, от голода и от холода.
Что до самого предприятия, ничто или почти ничто не могло сделать его успешным. Даже безупречное руководство не смогло бы исправить его главного порока. Учитывая ошибки, которые совершались и в большинстве своем вытекали из самого принципа предприятия, успех был еще более невозможен.
Прежде всего, кампания политически не была необходима Наполеону. Упорно продолжая Испанскую войну, какой бы тяжелой она ни оказалась, отведя для нее все свои ресурсы, он решил бы европейский вопрос, а пожертвовав еще и некоторыми из территориальных приобретений (скорее обременительных, нежели полезных), без сомнения добился бы всеобщего мира. Даже допуская, что это заблуждение и что, прежде чем прийти к всеобщему миру, Россия неизбежно еще
