людей, еще остававшихся на левом берегу.
Прежде всего нужно было расчистить подступы к мостам от убитых ядрами и задавленных лошадей и людей, разбитых повозок и прочих обломков. Генерал Эбле с понтонерами занялся этим трудным и мучительным делом. Трупы собирали и относили в сторону, повозки подтаскивали к мостам и сбрасывали в реку. Всё же множество трупов осталось на подходе к мостам, и пришлось двигаться прямо по телам, по плоти и костям.
Вечером, в промежуток с 9 часов до полуночи, Виктор перешел через Березину, скрывшись от неприятеля, слишком уставшего, чтобы думать о преследовании. Маршал переправил артиллерию по левому мосту, пехоту по правому и сумел перевести на правый берег всех солдат и всё снаряжение, за исключением раненых и двух орудий. Произведя переход, он поставил артиллерию батареей, дабы сдерживать русских и помешать им пройти по мостам вслед за французами.
Оставались еще многие тысячи отставших и беженцев, которые так стремились на другой берег днем, но передумали переходить с наступлением темноты или хотели начать движение только на следующий день. Наполеон, дав приказ уничтожить мосты на рассвете, велел Эбле и Виктору применить все средства, чтобы ускорить переход этих несчастных. Эбле лично отправился в лагерь в сопровождении нескольких офицеров и заклинал людей переходить через реку, объявляя, что мосты через несколько часов будут уничтожены. Но всё было напрасно. Пришлось ждать еще целую ночь, в течение которой мосты так и не сослужили никакой службы множеству несчастных.
Генерал Эбле получил приказ уничтожить мосты в 7 часов утра. Но его благородное сердце, сколь бесстрашное, столь и человечное, не могло на это решиться. Он заранее разложил под настилом горючие вещества, чтобы при первом появлении неприятеля можно было поджечь мосты, а тем временем успели пройти запоздавшие. С наступлением дня толпы снова устремились к мостам, но и неприятель уже показался на холмах. Эбле оттягивал поджог до восьми часов, но в восемь получил повторный приказ, ибо неприятель был уже близко, и долг велел ему не терять ни минуты. Между тем, поскольку артиллерия Виктора продолжала сдерживать русских, Эбле сам встал у опоры моста и удерживал своих понтонеров, желая спасти по возможности еще хоть немного людей.
Наконец, прождав почти до девяти часов, когда неприятель стал быстро приближаться и мосты могли теперь только помочь русским, генерал решился и с сокрушенным сердцем, отвернувшись от ужасной картины, приказал поджечь обе конструкции. Тотчас потоки дыма и пламени окутали оба моста, и несчастные, находившиеся на них, бросились бегом, чтобы не упасть в реку вместе с обломками. Из толпы, не успевшей пройти и оставшейся на другом берегу, слышались крики отчаяния и плач. Налетевшие казаки пиками убивали несчастных, а затем собрали оставшихся в живых и повели их, как стадо, в сторону русской армии. Неизвестно, сколько их было, шесть, семь или восемь тысяч мужчин, женщин, детей, военных и беженцев, маркитантов и безоружных солдат, оставшихся в руках русских.
Армия отступила, глубоко потрясенная зрелищем, и никто не был так огорчен, как великодушный и бесстрашный генерал Эбле, который на самом деле спас всех, кто не погиб и не сложил оружия. Все до единого из пятидесяти с лишним тысяч вооруженных и безоружных людей, перешедших через Березину, были обязаны жизнью и свободой ему и его понтонерам. Но за эту великую услугу большинство понтонеров, трудившихся в ледяной воде, уже заплатили или должны были в скором времени заплатить своей жизнью; и сам генерал был уже смертельно болен.
Такова была бессмертная переправа через Березину, одна из самых трагических в истории. Русские, напуганные великим именем Наполеона, не решавшиеся преградить ему путь, собиравшиеся остановить его только всей массой, предоставили ему время найти место для перехода, перебросить мосты и совершить переправу. Тем, что ему удалось избежать самой унизительной и сокрушительной катастрофы, Наполеон был обязан чудесному прибытию зоркого и храброго генерала Корбино, благородной преданности Эбле, отчаянному сопротивлению Виктора и его солдат, энергии Удино, Леграна, Мезона, Думерка и Нея и, наконец, своей собственной прозорливости, открывшей ему единственно верное решение. И ему следовало поблагодарить всех, ибо в этот день более, нежели после самых блестящих побед, он был обязан своим генералам, солдатам и даже союзникам.
Тем не менее, поздравив Виктора вечером 28-го с чудесами доблести, проявленными днем, на следующий день, узнав о катастрофе дивизии Партуно, Наполеон осыпал маршала оскорбительными упреками, припомнил о времени, потерянном у Уллы в ошибочных маневрах, и отплатил излишней суровостью за величайшую услугу. Между тем, если кто и был виноват в несчастье Партуно, то он сам, и не в меньшей степени, чем Виктор, ибо захотел продолжать маневры в Борисове дольше необходимого. На следующий день после проявления преданности, достойной всяческого восхищения, Виктор отступал с опечаленным сердцем.
Однако нужно было двигаться, и двигаться, не теряя ни минуты, чтобы через Зембин, Плещеницы, Илию и Молодечно выйти на дорогу к Вильне, которая отходила от Молодечно. От места перехода через Березину возвращались в края, где дороги, проложенные через болотистые леса, представляли собой гати либо мосты длиной во многие сотни туазов. По трем таким мостам предстояло пройти на пути от Березины к Плещеницам, и если бы русские сожгли их, то могли бы легко остановить всю армию. В Плещеницах находился их авангард из казаков и кое-какой регулярной кавалерии под началом генерала Ланского. Этот авангард, к счастью, не сделал ничего из того, что мог бы сделать. Он был занят осадой риги в Плещеницах, где укрылся тяжело раненый Удино с полусотней людей, сопровождавших раненых в бою 28 ноября офицеров. Подоспевшая армия вызволила маршала и его товарищей по несчастью и рассеяла казаков.
Благодаря беспечности русского авангарда вся армия смогла беспрепятственно пройти по длинным мостам дороги в Молодечно, и 4 декабря головная часть армии прибыла в Сморгонь, а арьергард – в Молодечно.
Наполеон, прибыв в Сморгонь и сочтя, что довольно сделал для чести, оставшись с армией, пока ей грозило кавдинское ярмо, решил, наконец, исполнить план, задуманный им много дней назад, которым он поделился только с Дарю и Маре. Этот план, весьма спорный, касался отъезда Наполеона и возвращения его в Париж. Дарю, всегда с твердостью выполнявший свой долг и сделавший своим долгом говорить правду, когда она может быть полезна, заявил императору, что армия погибнет, если он покинет ее. Маре, которого даже опасность не побуждала высказаться так же (ибо он не состоял в армии), достоин великого уважения за то, что написал Наполеону длинное письмо и советовал ему остаться. Он говорил, что заговор Мале не произвел на Францию никакого впечатления, что приказаниям императора из
