при отъезде оставил крайне расплывчатые инструкции, настолько он был озабочен поразившими его невзгодами и теми невзгодами, которые ему еще грозили. Он рекомендовал собрать в Вильне армию, накормить, вооружить, сконцентрировать ее и затем отступать на Неман, если нельзя будет удержаться в Вильне. К несчастью, он не оставил предписаний относительно двадцати пяти тысяч человек, находившихся в Вильне. Чтобы их сохранить, нужно было постараться не перемещать без необходимости. Зная, что французскую армию неотступно преследуют русские, и не понимая, что может случиться с войском за пять дней марша по такой погоде, Маре и губернатор Литвы с самыми благими намерениями отправили на Сморгонь лучшие войска Вильны, в том числе французскую дивизию Луазона, бригады Кутара и Франчески, неаполитанскую кавалерию и маршевую кавалерию. Всё это были молодые люди, способные отлично сражаться, но не способные вынести даже двух суток страданий, которые уже два месяца выносили несчастные, возвращавшиеся из Москвы. Выйдя из нагретых до 12–15 градусов казарм на тридцатиградусный мороз, они были обожжены, и за несколько дней большинство из них погибли. Так начали растрачивать без всякой пользы последние ресурсы, с помощью которых можно было остановить неприятеля и реорганизовать армию.
Наконец, нашагавшись, настрадавшись и устлав землю погибшими, скорбная, бледная, исхудалая масса, покрытая лохмотьями, одетая поверх обмундирования в самые невообразимые одеяния (захваченные в Москве мужские и женские шубы, грязные и обгорелые шелка, конские попоны, словом, во всё, что только могла раздобыть), подошла 9 декабря к воротам Вильны.
Несколько дней отдыха были абсолютно необходимы измученным солдатам, и это легко можно было бы организовать, если бы не дали бессмысленно погибнуть на дорогах свежим войскам, занимавшим Вильну, а главное, если бы князю Шварценбергу и генералу Ренье передали приказы, которые они были в состоянии выполнить. Если бы, начиная с 19–20 ноября, с ними поговорили откровенно, не ограничиваясь сообщениями о том, что в армии всё хорошо и император с победой возвращается из Москвы, а, напротив, сказали, что армия возвращается преследуемая, жестоко измученная холодом и ее возвращение в Вильну гарантировано только при условии оказания ей мощной поддержки, конечно же Шварценберг выдвинулся бы и мог быть с Ренье в Минске до 28 ноября и в Вильне до 10 декабря. В этом случае, вместе с войсками, имевшимися в Вильне, можно было бы собрать около шестидесяти тысяч человек, а с остатками Великой армии – семьдесят две тысячи. А ведь русские вовсе не могли собрать столько солдат. Но Наполеон уехал, не отдав приказаний; Маре, немедленно последовавший за ним, не счел возможным его подменить, и Шварценберг, как и Ренье, томились между Слонимом и Несвижем, не зная, что делать и чему верить. А поскольку еще и дивизия Луазона и бригады Кутара и Франчески были поражены холодом и полностью дезорганизованы, Вильна оказалась совершенно неприкрыта, и не было ни малейших шансов оборонить ее от трех приближавшихся неприятельских корпусов.
После перехода через Березину генерал Кутузов, оставив свою главную армию позади и приняв верховное командование объединенными русскими армиями, поручил Витгенштейну выдвигаться на Вильну дорогой на Свенцяны, Чичагову – дорогой на Ошмяны, а затем направил, но медленнее, свои собственные войска на Новые Троки, дабы помешать воссоединению Шварценберга с Наполеоном. Разумеется, он не располагал в целом 80 тысячами людей и не мог бы собрать в одном пункте более 40 тысяч для сражения. Но поскольку Вильна оказалась неприкрыта, хватило бы и авангарда в 5–6 тысяч человек, чтобы вызвать в ней замешательство. Такой авангард существовал: это были казаки Платова и пехота Чаплица.
У французов распались все корпуса: 1-й (Даву), 2-й (Удино), 3-й (Нея), 4-й (принца Евгения), 9-й (Виктора) распались полностью в последние дни под действием крепнущего холода и безостановочного марша. К воротам Вильны маршал Виктор, последним выполнявший роль арьергарда, подошел без единого человека. Каждый солдат шел греться и есть, куда мог, и главное, старался избегать ранений, которые были равнозначны гибели. Из дивизии Луазона выжили не более трех тысяч человек, и примерно столько же выживших осталось в Императорской гвардии. Генералам, здоровым и раненым, стало некем командовать, и они разошлись каждый в свою сторону. Мюрат же, сожалевший о возложенной на него ответственности, встревоженный за свое королевство при виде обширной катастрофы, начинавшей развертываться у него на глазах, лишенный поддержки больного и подавленного Бертье, не знал, что делать и что приказать.
Но неприятель даже не оставил ему времени на сомнения. Обломки армии переполняли Вильну, грабя склады продовольствия и одежды, когда вечером 9 декабря у ворот города показался Платов с казаками. При первых же выстрелах смятение и беспорядок достигли предела. Арьергарда уже не существовало. Генерал Луазон, только и располагавший еще некоторыми силами, примчался с 19-м, старым полком, вновь пополненным новобранцами, и попытался разместиться вне городских стен. Ней, не имевший командования, но бравший его повсюду, где случалась опасность, что ему охотно позволяли, и старый Лефевр, обретя в минуту опасности прежнюю энергию, бегали по улицам Вильны, призывая к оружию и силясь собрать немного вооруженных солдат, чтобы повести их на укрепления. Казаков остановили, но только на несколько часов, и каждый уже думал только о бегстве. Мюрат, столь героический на Москве-реке, неуязвимый Мюрат, которого не брали ни пули ни ядра, внезапно пораженный всеобщей болезнью, последовал примеру своего повелителя и выехал в предместье Вильны, выходившее на дорогу в Ковно. Он отправился туда, дабы успеть уехать одним из первых. Пустившись в путь в ночь с 10 декабря, он сказал только, что едет в Ковно, где попытается собрать за Неманом армию.
Не требовалось отдавать приказ, чтобы каждый приготовился уйти. Разошлись в сумятице, оставив неприятелю обширные склады всякого рода и, что достойно бесконечного сожаления, множество раненых и больных, размещенных в госпиталях и у населения. Неприятелю достались также и 12–15 тысяч изнуренных солдат, которые предпочли плен продолжению смертельного марша в 30-градусный мороз, без пристанища ночью и без хлеба днем. При этой внезапной эвакуации потеряли еще 18–20 тысяч человек, которых легко было спасти. Всю ночь 10-го выходили из Вильны на глазах у казаков, которым не терпелось вступить в город. Ружейная пальба входивших и покидавших город всю ночь держала несчастный город в состоянии непрерывного ужаса.
Следующие дни, 10, 11 и 12 декабря, были потрачены на прохождение двадцати шести лье, отделявших Вильну от Ковно, куда стеклись остатки армии. Неман замерз, мосты, которые построили и окружили прочными укреплениями французы, уже не являлись единственным средством для перехода через реку, и казаки перешли через нее галопом. Поэтому невозможно было сохранить Ковно, Неман зимой уже не представлял настоящей линии
