зарубленные вельможи, и купцы, и простые граждане усеют тысячами трупов его улицы, — этот прекрасный, богатый, распутный Тир, в котором оседали богатства всех стран.
При виде нашего потрепанного штормом корабля из египетской гавани вышло судно под командованием моряка в красной шапке — узнать, не нуждаемся ли мы в помощи. Филон крикнул им в ответ, что мы лишились мачты и потеряли нескольких матросов, но в остальном все на борту в порядке и сегодня к ночи мы надеемся прибыть в Сидон.
Египетское судно развернулось и стало возвращаться в гавань, а мы гребли дальше.
К полудню мы увидели башни Сидона и спустя три часа ходу по спокойному морю бросили якорь в южной гавани.
Когда Тир остался позади, царь Теннес навестил меня в моей каюте. При виде его меня охватил гнев, я вспомнила, что этот пес сидонский уступил требованиям матросов выбросить меня за борт в штормовое море, дабы принести в жертву богам. Однако я сдержалась и приняла его, улыбаясь и с не укрытым покрывалом лицом.
— Приветствую тебя, царь Теннес, — сказала я. — В ответ на мою молитву Исида явила милость. Знай, я уже не надеялась увидеть тебя среди живущих.
— Ты великая женщина, госпожа, — ответил он, устремив на меня взгляд испуганных, но по-прежнему жадных глаз. — Я думаю, ты столь же могущественна, как Исида, которой служишь, если только ты и впрямь не богиня, сошедшая на землю, как говорят в Египте. Сам я, правда, поклоняюсь не Исиде, а Астарте, которую еще зовут Танит и Билтис, — она, как и твоя Исида, признанная Небесная Царица. Но теперь я узрел тебя и твое могущество, ведь разве не ты минувшей ночью заставила утихнуть страшную бурю и спасла нас всех от смерти на скалах Кармеля?
— Да, это сделала я, Теннес, применив силу, что дана мне свыше. Не правда ли, странно, если подумать, — тут я наклонилась вперед и посмотрела ему в глаза, — что мужчины на борту корабля оказались настолько трусливы и бессердечны, что, посовещавшись, решили бросить меня в пучину и принести в жертву своим богам? Разумеется, вреда мне эти люди причинить не могли. Напротив, поступи они так — сами стали бы жертвами.
Теннес поежился под моим взглядом, густо покраснел, но ответил:
— Неужто среди нас есть такие люди, госпожа? Назови мне их имена, и я убью их.
— Да, царь Теннес, без сомнений, они должны быть убиты, каждый из них, потому что Исида не забывает столь страшные злоумышления против своей жрицы. Однако называть этих негодяев я не стану. Нет в том нужды, поскольку имена их уже начертаны на скрижалях небесных. Пусть живут, пока не настигнет их Судьба. Я не хочу, чтобы ты в гневе марал руки свои в их подлой крови. Но как ты думаешь поступить со мной, о царь?
— Ты хорошо знаешь, — произнес он глухо, — что я боготворю тебя. Я схожу с ума от любви к тебе. Когда я увидел тебя стоящей у сломанной мачты и молящейся, то, даже находясь на краю гибели, почувствовал, как тает мое сердце. Поверь, в груди моей бушует огонь, потушить который можешь только ты. — И Теннес сделал движение, словно бы намереваясь упасть передо мной на колени.
Я знаком велела ему оставаться сидеть и сказала:
— Я помню, царь, как ты говорил те же самые слова еще перед штормом и как я, отчасти в шутку, выдвинула определенные условия, на которых стану твоей царицей, а именно когда ты дашь мне возможность править всем миром. Наверное, ты поступишь разумно, если не поставишь свою печать под составленным мною соглашением. К чему понапрасну рисковать? Ведь минувшей ночью ты убедился, что я не из тех женщин, кого можно сделать своей игрушкой. О, неспроста наш наполовину затонувший корабль подняло на волне и ты увидел с подветренного борта пену на рифах Кармеля. Богиня сообщила мне больше: поведала, что могло произойти с тобой, посмей ты поднять руку на ее жрицу. Признаюсь тебе, наказание сие оказалось бы ужасным, настолько ужасным, что я лучше умолчу о нем, пожалев тебя, иначе, услышав всю правду, ты будешь не в силах унять дрожь. Всякого, кто неподобающим образом обращается с Исидой, сошедшей на землю, ждет неминуемая и страшная расплата. Но хватит уже об этом, Теннес, и знай, что я с удовольствием вернусь в Египет на этом же корабле.
— О нет! — вскричал царь Сидона. — Я не в силах расстаться с тобой! Я уж скорее готов потерять корону. Поверь, если не буду видеть тебя рядом, если навеки утрачу надежду, то сойду с ума...
— Ох, Теннес, Теннес! — со смехом ответила я. — И отчего это все тираны теряют рассудок, когда впервые лишаются предмета своих мечтаний? Ладно, беседа наша затянулась. Ты поступаешь разумно, отказываясь принимать мои условия, и давай закончим на этом. А теперь я хочу переговорить с капитаном Филоном и узнать, когда он будет готов отправиться в обратный путь на берега Нила.
— Выслушай, о выслушай меня, госпожа! — пылко проговорил царь. — Договор, собственноручно тобой составленный, у меня с собой. Я подпишу его в твоем присутствии, если ты поклянешься исполнить все, что обещала.
— Вот как? Что ж, Теннес, я своего слова не меняю. Когда сможешь короновать меня царицей Финикии, Египта, Персии и всего остального мира, а я научу тебя, как этого достичь, тогда я возьму тебя в мужья и стану править как единственная твоя супруга. Но до той поры не смей даже прикасаться ко мне. А сейчас я устала, ночь выдалась бессонной, и не утомляй меня более. Ну что, поставишь ты под договором свою печать? Если да, то это нужно сделать при свидетеле, чья жизнь и благополучие впредь должны быть так же священны, как и мои.
— Да-да, вот моя печать, — закивал он.
Я хлопнула в ладоши, и в дверях появился поджидавший снаружи раб. Я велела ему позвать капитана корабля и принести расплавленного воска. Вскоре явился Филон. Объяснив, что ему предстоит сделать, я потребовала у Теннеса папирус и зачитала начертанное там им обоим. Моряк слушал с застывшим от изумления взглядом. Затем папирус покрыли жидким воском, и Теннес приложил свою печать, которую хранил в цилиндре из лазурита, покрытом изображениями богов, выполненных в старинной вавилонской манере. Также под моим именем он начертал свое — финикийскими буквами,
