на какого-либо мужчину, это ничтожно мало, о царь Теннес. Так мало, что я не снизойду до предложенной тобой короны, если только...
— Если что, госпожа?
— Если ты не предложишь мне нечто гораздо большее, о царь.
— И чего же, интересно, ты хочешь?
— Пообещай мне, что та, которая наденет эту корону, станет править всем миром.
— Клянусь всеми тремя — Ваалом, Астартой и Молохом! Я не понимаю, о чем ты толкуешь, женщина!
— А вот о чем, мужчина. Когда ты станешь правителем не только Сидона, но также Египта, Кипра, Персии и всего Востока, тогда, быть может, я выйду за тебя замуж, если, конечно, моя прихоть не изменится, чего нельзя исключать, но никак не ранее.
— Да ты безумна! — изумленно выдохнул он. — Как я смогу собрать все эти короны на одну голову? Сие просто невозможно!
— Да, для тебя, царь Теннес, но не для меня. Я могу собрать их и водрузить на твою голову, а заодно и на свою, ведь я обладаю всей мудростью земли и немалой силой небесной. Пойми: если таковым будет мое желание и если ты станешь во всем меня слушаться, то я смогу короновать тебя императором всего мира, никак не меньше. Так что вопрос лишь в том, хочу ли этого я и будешь ли следовать моим советам ты?
— Госпожа, клянусь, ты сумасшедшая, если только и впрямь не богиня, как толкуют о тебе в Египте.
— Что ж, пожалуй, я в некотором роде богиня и способна на многое. А потому, беря себе такого мужа, как ты, Теннес, я хочу получить щедрое вознаграждение, дабы не унижать понапрасну свое достоинство. Итак, первым делом взгляни хорошенько на меня и ответь: вправду ли ты мечтаешь обо мне и готов ли завоевать меня, претерпевая трудности и опасности, или же благоразумно оставишь меня в покое? Ибо знай, Теннес, хоть и кажусь я твоей пленницей, не по силам тебе заманить меня в ловушку или надругаться надо мною. Лишь только пальцем коснешься ты меня против моей воли, как тотчас умрешь, потому что со мной всегда пребывают мои защитники, видеть которых ты не можешь. А теперь — смотри на меня и отвечай.
Он некоторое время жадно пожирал меня глазами, а затем проговорил:
— Клянусь, ни о чем на свете я так не мечтаю, как о тебе, а поскольку ничего не могу с собой поделать и понимаю, что ты, конечно, сильнее меня, я принимаю твои условия. Даже если мне суждено ждать годы, ты все равно станешь моей. А сейчас скажи, о красивейшая и мудрейшая, что я должен делать, и поклянись мне, что, когда я стану царем мира поднебесного, ты выйдешь за меня.
— Да, Теннес, клянусь: когда ты станешь царем мира поднебесного, я выйду за тебя замуж, — мягко ответила я, потешаясь в душе, так как вспомнила, что первая и последняя владычица «мира поднебесного», величайшая царица всего сущего есть... Смерть. — А теперь слушай. Ты привезешь меня в Сидон, но не как пленницу, а как чужеземную богиню, которая явилась просить помощи у тебя и твоего народа. В Сидоне ты примешь меня с честью, велев своим жрецам и жрицам почитать и восхвалять меня.
— Хорошо, и что потом?
— Потом... Я должна как следует изучить твой народ, узнать, как ты готовишься к войне, после чего мы встретимся, и я дам тебе советы, как одержать победу. Скажи мне, Теннес, нравится ли тебе фараон Нектанеб?
— Нет, госпожа. За то, что он вечно просит слишком много, а дает слишком мало, я ненавижу его так же, как прежде ненавидел его отца. Однако мы с ним, можно сказать, подпираем одну стену, и, если кто-то из нас перестанет поддерживать стену сию, персы завалят ее на нас обоих.
— Понимаю. Но даже если так, мне думается, для тебя будет безопаснее, если ты станешь толкать стену вместе с персидским царем Охом, а не поддерживать ее со стороны египтянина Нектанеба.
Он посмотрел на меня бегающими глазами и ответил:
— Такая мысль приходила мне в голову, как тебе известно, но, восстав против Оха и его наместников и зарубив тысячи его солдат, я, взобравшись на эту стену, могу обнаружить, что по другую сторону ее меня поджидают копья. Слишком поздно, госпожа.
— Да, царь Теннес, возможно, уже слишком поздно, но я хорошенько подумаю, как лучше поступить, дабы соблюсти твои интересы, а с ними и мои собственные. Но сначала пришли мне папирус и принадлежности для письма, чтобы я могла записать наш договор. Когда ты одобришь и подпишешь его, тогда я приму окончательное решение, и никак не раньше. Ну а до той поры — прощай.
Он поднялся и с заметной неохотой вышел, а я, оставшись в каюте одна, от души рассмеялась. Подцепить на крючок добычу оказалось довольно просто, но Теннес был крупной и сильной рыбой, и мне следовало проявлять осторожность, дабы она не утянула меня в море, в котором можем утонуть мы оба. Кроме того, человек этот был мне омерзителен даже еще больше, чем волоокий, с тяжелой челюстью фараон, и его присутствие, казалось, отравляло сам воздух, которым я дышала. Но я понимала, что, если я заключу с Теннесом соглашение, видеться нам придется часто, и это сердило меня, ведь я сторонилась мужчин и их желаний, а уж в первую очередь — этого нечестивца, который совершил тяжкий грех и нанес лично мне оскорбление: помог египтянам развязать войну против моего народа и пленил, словно рабыню, меня, Айшу, замыслив сделать своей наложницей. Ничего, я отплачу ему за все сполна. Как и предавшему меня Нектанебу.
Раб принес мне папирус, и я начертала на нем договор, какого, полагаю, прежде не подписывал ни один царь. Он был лаконичен:
Айша, дочь Яраба, верховная жрица Исиды, ее Пророчица, известная повсюду как. Исида, сошедшая на землю, и Дочь Мудрости, — Теннесу, царю Сидона.
Я, Айша, торжественно клянусь стать твоей единственной женой и царицей, когда ты, о Теннес, станешь царем не только Сидона, но также Египта, Кипра, Персии и всего Востока, каковым я могу сделать тебя в случае, если ты будешь повиноваться мне во всем беспрекословно. Но если прежде достижения этого высокого титула ты осмелишься хотя бы коснуться моего платья, тогда, во имя Исиды и от ее имени, на голову твою падет страшный позор, и я, Айша, обещаю, что ты
