монаршей власти, — воротник из вервия, причем затянут он вокруг горла так крепко, что из царского рта торчит язык, а монаршие глаза вылезли из орбит? Нет? А может, мне стоит описать его лик?
— Ведьма! Проклятая ведьма! — вскричал фараон. — Забирай ее, Теннес, и ступайте прочь, иначе вскорости у себя на груди я взлелею гадюку! — И, поднявшись из-за стола, он повернулся и быстро зашагал из зала прочь.
И вновь я рассмеялась, отвечая ему:
— Да, мне придется идти, но фараон, кажется, ушел первым. Принцесса Аменарта, присматривай за отцом своим и береги его, потому как, думаю, он чересчур суеверен, а то, во что люди верят, зачастую сбывается само по себе и оборачивается против них.
Затем я подошла к Нуту и заговорила с ним, успев сказать лишь несколько слов, потому что стражники уже приближались ко мне.
— Ничего не бойся, дочь моя, — напутствовал он меня. — Тебе ничего не грозит.
— Я это знаю, Учитель, однако будь готов прийти мне на помощь, когда позову тебя: сердце подсказывает, что сделать это придется.
Он склонил голову, и тут подошли стражники. Покидая зал, я бросила взгляд на жреца Калликрата, который, словно забыв обо мне и нимало не интересуясь моей судьбой, так и стоял, подобно каменному изваянию, устремив взгляд на принцессу Аменарту, а она, в свою очередь, неотрывно смотрела на него.
Глава VII.
УСМИРЯЯ БУРЮ
Меня привели на борт большого корабля, на носу которого красовались изображения финикийских божков, называемых греками Патеки. Они весьма напоминали египетского бога Беса, хранителя домашнего очага. На корабле том была царская каюта, и ее предоставили мне, а вместе с нею — великолепные одежды и золотую посуду для моего стола.
На заре мы отошли от причала белостенного Мемфиса. Тысячи почитателей Исиды, прознав, что меня забрали у них, собрались на берегу. Они стенали от скорби и кричали:
— Уста Исиды угоняют в рабство, и теперь Небеса отвернутся от нас и на наши головы падет возмездие богов!
И впрямь, то было неслыханное доселе преступление — отдать верховную жрицу Исиды в руки заморских варваров.
Пока люди причитали так, предвидя беду, я стояла одна на корме в белой мантии, укутанная покрывалом, и слушала их, и никто не осмеливался приблизиться ко мне. Да, я слушала, а потом благословила жителей Мемфиса жестами рук, отчего они пали на колени и зарыдали еще горше.
Когда мы наконец спустились по течению Нила и стали выходить на простор бескрайнего моря, набирая скорость и держа курс к спокойным водам Сидона, я, Айша, воспользовавшись мудростью богини и своей женской хитростью, послала за царем Теннесом, который тоже находился на борту. Сердце мое кипело от гнева на него и Нектанеба, фараона Египта, предавшего меня, и в душе я поклялась уничтожить их обоих. И вот я, пленница, принимала пленившего меня царя в его же собственной каюте, замышляя его погибель, но как осуществить свои планы, пока не знала.
— О великий царь, — обратилась я к нему, — я, твоя раба, еще пребывая свободной, была в Египте верховной жрицей Исиды и ее Пророчицей, в чью душу богиня вливала свою мудрость и тайны, как она продолжает делать это и сейчас. Я желаю говорить с тобой и, поскольку не могла прийти к тебе при таком скоплении мужчин, попросила твое величество навестить меня. Что же ты соблаговолил уготовить мне, о царь Теннес, заставив фараона отдать меня тебе на попечение? Наверное, ждешь от меня пророчеств о своей судьбе или о том, чем закончится война для твоей страны? Если так, то я...
— Нет, жрица, — нетерпеливо перебил он меня. — Твоими пророчествами я, как и все остальные, сыт по горло. Уж больно горек твой хлеб, дабы стал он пищей насущной. Прошу, придержи предсказания для себя — для услады души собственной.
— Тогда зачем понадобилось тебе, о царь Теннес, с такими усилиями умыкнуть меня из Египта? Ведь ты даже угрожал фараону разорвать столь важный договор, лишь бы заполучить меня, попавшую в силок птицу, которую Нектанеб по случайности не упомянул в своей клятве?
— Благородная Айша! — выпалил Теннес. — Как я узнал, ты единственная дочь Яраба, бывшего некогда правителем Озала, того самого, на кого в прошлом я в союзе с египтянами пошел войной, в которой он и пал, кстати из-за тебя, благородная Айша. Так скажи мне ты, исполненная мудрости, чего может хотеть от тебя любой мужчина, увидевший твою красоту, как увидел ее я сам несколько ночей назад?
— Обычный мужчина, то есть хищный прожорливый зверь, на которого не снизошел божественный дух, возмечтал бы сделать меня своей добычей, о Теннес. Таким, по крайней мере, было желание Нектанеба Первого, которому ты, прислав флот Сидона, помог уничтожить моего отца, а после его гибели — и многих других.
— Понятно. Что ж, я, конечно же, не бог, но и не простой мужчина, а великий царь. Да, я сделаю тебя своей добычей, как ты говоришь, ведь, признаюсь, единожды взглянув на тебя, я уже больше не смогу смотреть ни на одну женщину на земле.
Я откинула свое покрывало и вгляделась в лицо Теннеса:
— Значит, ты намерен признать меня своей царицей, Теннес? Именно так я и полагала. Но как же тогда другая твоя царица, а она, несомненно, есть у тебя; что скажет об этом она, о великий царь?
— Сделать тебя своей царицей?! — изумленно воскликнул он. — Своей царицей?!
— Конечно, Теннес. Неужто осмелишься ты предложить такой, как я, нечто менее достойное?
— Ха! Ладно, допустим, я сделаю тебя своей супругой. Царю Сидона, который также является верховным жрецом Ваала и Астарты, будет несложно избавиться от тех, кто ему... наскучил. Что ж, решено, я объявлю тебя своей царицей. Если пожелаешь, я составлю об этом договор в письменной форме.
— Именно так я и пожелаю, великий царь, а чтобы в договоре том не было никаких ошибок или ловушек, я начертаю документ сей своею собственной рукой, а ты подпишешь. Вот только... если ты все же сделаешь мне такое предложение, я очень сомневаюсь, что приму его.
— Почему же нет, благородная Айша? Быть царицей Сидона — разве этого мало?
— Для Айши, дочери Яраба, верховной жрицы и Пророчицы Исиды, мудрейшей и красивейшей женщины на земле, которая никогда даже не поворачивала головы, дабы взглянуть
