матери: «Мамочка, я сегодня займусь всем…- он помолчал, - что надо сделать. Распоряжусь, чтобы
папу, - он вытер глаза, - отвезли в Ньюпорт».
Отец умер в субботу утром на руках у матери. Натан, спустившись вниз, зайдя в спальню, долго
сидел на кровати, глядя на лицо отца - умиротворенное, с закрытыми глазами. Прикоснувшись к
его холодным пальцам, он прошептал: «Я позабочусь обо всех, папочка. Ты не волнуйся, спи
спокойно».
На исходе субботы пришли мужчины из похоронного братства. Отец, при жизни, и сам готовил
покойников к погребению. Натан, еще юношей, как-то спросил у него: «Папа, но ведь ты
заместитель министра финансов. Зачем?»
Отец только невесело улыбнулся: «Я, прежде всего, еврей, милый». Он махнул рукой куда-то
вдаль: «Там, в присутствии Его, нет ни чиновников, ни депутатов, все это неважно. Это заповедь, и
мы должны ее исполнять». Он пожал плечами: «Те, кто может, у кого достаточно…- он тогда не
закончил. Меир добавил: «Рав Горовиц, в Иерусалиме тоже этим занимается».
-Я бы не смог, - Натан отпил кофе. «Папа…он был сильным человеком. И мама…, - он искоса
взглянул на покрытую черным капором, до сих пор изящную голову, - она ведь тоже в похоронном
братстве. Для женщин».
Тело должны были обмыть, одеть в простые, из белого льна одежды - одинаковые для всех,
богачей и бедняков, и уложить в такой же простой, деревянный гроб. «В Святой Земле, - вспомнил
Натан, - без гробов хоронят, Батшева рассказывала». Мужчины из похоронного братства забрали
талит отца - старый, из выцветшего шелка. «Его завернут в талит, отрежут одну кисть, - подумал
Натан, - и посыплют землей Израиля». Батшева привезла с собой целый мешок. Натан, пропустив
крупинки через пальцы, поразился тому, какая она легкая и сухая.
-И повезут в Ньюпорт, - вздохнул мужчина. «Хаим уже там, наверное. И мы поедем, как только
шива закончится».
Слуга, молча, зашел в столовую и положил рядом с ним воскресный выпуск National Intel igencer.
Натан развернул газету - вся первая страница была занята огромным, в траурной рамке,
некрологом, за подписью президента США.
Натан поднял на нее глаза: «Мама, смотри, какое несчастье. Дядя Дэниел погиб вчера утром.
Здесь сказано - при неосторожном обращении с оружием.
Черные глаза матери погрустнели: «Дай-ка». Эстер пробежала глазами статью и повернулась -
дверь столовой заскрипела.
Тонкие губы Эстер незаметно улыбнулись. «Дядя Дэниел скончался, несчастный случай». Батшева
стояла на пороге, - в черном шелке, белокурые пряди спускались из-под траурной шляпы на
стройные плечи.
-Нет, - подумала девушка. «Нет, нет, только не это. Дитя…, Ведь только месяц, как нет ничего. Тетя
Эстер никогда не поверит, что это ребенок Хаима. Господи, что мне делать…, Куда идти, у меня и
денег нет, чтобы домой добраться. Пенсию только через полгода начнут платить, Натан мне
объяснял. Они меня на улицу выбросят, - Батшева посмотрела на спокойное лицо свекрови.
Темные глаза Эстер пристально разглядывали ее. Батшева почувствовала, как у нее закружилась
голова. Натан, сорвавшись с места, подхватив ее, крикнул: «Мама!»
-Это просто обморок, - Эстер так и не поднялась. «Из-за слез, напряжения. Ничего страшного». Она
позвонила в колокольчик: «Пусть слуги отнесут ее наверх, я с ней посижу. Ты отправляйся в
гостиную, - велела она Натану, - скоро люди начнут приходить. Я потом спущусь».
Эстер, встав на колени, похлопала Батшеву по щекам. Та открыла заплаканные, каштановые, глаза.
Эстер, искоса посмотрев на сына, - он все еще удерживал невестку, - заметила, что Натан немного
покраснел.
-Миссис Горовиц стало дурно, - сказала Эстер двум горничным. «Давайте отведем ее в спальню».
Натан проводил их взглядом. Вернувшись за стол, пробежав глазами некролог и статьи вокруг - в
них говорилось о безвременной утрате, о выдающемся политике, дипломате и военном, мужчина
оборвал себя: «Ты с ума сошел, ты в трауре, нельзя и думать о таком. Тем более, она вдова твоего
брата».
В столовой никого не было. Он оглянулся и поднес к лицу ладонь - пахло фиалками. Натан раздул
ноздри и твердо повторил: «Не смей. Это просто из-за того, что у тебя давно не было женщины».
Последней была миссис Фельдман, жена торговца из Нью-Йорка, однако она уехала с мужем из
столицы еще после Хануки. «После траура заведу себе кого-нибудь, - решил Натан. Налив себе еще
кофе, он погрузился в газету.
Батшева лежала, уткнувшись лицом в подушку, сдерживая рыдания. «Больше ничего не будет, -
поняла девушка. «Не будет приемов, танцев…, Не будет Дэниела…»
Батшеве казалось, что она полюбила - так, как когда-то, - она помнила это, - ее старшая сестра
полюбила Пьетро. Только изредка, глядя в его зеленовато-голубые глаза, девушка чувствовала
холодок, пробегавший по телу. А потом, на одном из приемов, у них дома, болтая с какими-то
дамами, Батшева случайно услышала мужские голоса. «Мистер Вулф, - сказал один из военных, -
по трупам пройдет, а своего добьется».
-Странно, - заметил его собеседник, - вы мне сами рассказывали, полковник Уотсон, - вы служили
у него в массачусетском батальоне. Он тогда был другим, или я ошибаюсь?
-Не ошибаетесь, - угрюмо заметил Уотсон, повертев бокал с вином. «Я тогда сержантом был, и
благородней капитана Вулфа - никого в армии не видел. Но, как сержанта Фримена повесили, в
Виргинии…- он махнул рукой и тяжело добавил: «Капитан тогда меня разыскал. Мы с ним выпили,
как следует, и я до сих пор помню, что он сказал: «Чарли, я не хочу жить в такой Америке. Но я
американец, я люблю свою родину. Значит, надо не изменять страну, а самому изменяться».
Полковник осушил бокал: «Вот, он и меняется».
-Дэниел, - она прикусила губами кружева и похолодела: «А если тетя Эстер догадалась…, Нет, нет,
невозможно. Что мне делать? Написать папе, он добрый, он пришлет денег…, Но у него Малка на
руках, ее девочки…, Или Рахели? У них тоже трое детей, и они еще сиротам помогают. Сирота…-
Батшева положила руку на свой живот и глухо разрыдалась.
Эстер постояла перед спальней невестки, держа в руках черный, бархатный мешочек. «А если она,
беременна? - пронеслось в голове у женщины. «Надо заставить ее снадобье выпить. Не может
быть, что срок большой, я бы заметила. Да и по датам, - она брезгливо покосилась на мешочек, - в
марте это у них началось. Еще, как Хаим тут был».
Эстер вспомнила пухлого, сероглазого, светловолосого ребенка. Женщина, покачнувшись,
схватилась за стену. Хаим был спокойным, веселым младенцем. У него не болел животик, он
бойко ел, крепко спал и любил улыбаться, сидя у нее на руках, рассматривая синюю гладь моря -
когда Эстер везла его с Кариб в Бостон. Потом он твердо, уверенно пошел, и оставался таким же
ласковым и послушным. Хаим не обижал младшего брата, всегда возился с ним и радовался, когда
Натан подрос, и мог с ним играть.
-Брат Хаиму будет, - поняла женщина. «Или сестричка. У меня никогда девочки не был. Хотели с
Меиром, да не получилось. И светленький родится, как Хаим. Нет, нет, я не могу, - она тяжело
вздохнула. Нажав на бронзовую ручку двери, Эстер скрылась в спальне.
Женщина присела на кровать и позвала: «Батшева!»
-Да, тетя…- робко повернулась та. Эстер, глядя в каштановые глаза, раскрыв мешочек, высыпала
записки на шелковую простыню.
-Я все знаю, - спокойно сказала Эстер. Батшева только открыла рот. Засунув туда нежные пальцы,
девушка прорыдала, с ужасом глядя на записки: «Тетя Эстер…, Но как?»
-Он мне их сам отдал, - спокойно ответила Эстер. «Хотел, чтобы я с тобой поговорила. Мы с
Дэниелом давно знакомы. Он был лучшим другом моего мужа первого, покойного. Попросил
меня, я все-таки женщина, не чужая тебе…Ошибку он сделал, хотел тебе сказать, да вот видишь, -
женщина развела руками, - не успел. Мужчины, они такие, - Эстер усмехнулась, - слабые создания.
Мы сильнее. Не любил он тебя, а что ты в него влюбилась - это он видел, конечно».
-Тетя…- Батшева уронила голову в ладони. «Тетя, простите меня, я…Я ребенка жду, от него…»
-Так я и знала, - подумала Эстер. «Все отлично получается».
-Сколько? - деловито спросила она.
-Месяц, тетя, - Батшева вытерла глаза и опять всхлипнула. «Тетя, я уеду, я сама…., Вы меня больше
не увидите,…Я все, все понимаю».
Эстер неожиданно взяла ее за руку - крепкими, сильными пальцами. «Слушай. На Карибах, как
меня агуной признали, я одна с ребенком на руках осталась. Никому такого не пожелаю. Но я
акушерка, я на жизнь себе всегда заработаю. А ты? Кому ты нужна? - жестко спросила Эстер.
«Мужчинам нашим, в Америке - приданое подавай. А что ты красивая, так и красивей тебя
девушки есть. Не вдовы, не с приплодом, и с деньгами они».
