девушки есть. Не вдовы, не с приплодом, и с деньгами они».
-Так пенсия…- попыталась сказать Батшева.
-Мне после Хаима тоже пенсию платили, - отмахнулась Эстер. «Когда замуж выходишь, ее сразу
забирают». Она оглядела невестку: «Может быть, женатый мужчина тебя содержать захочет, но
разве это судьба для дочери Израиля - от гоя зависеть?». Эстер усмехнулась: «Хотя тебе не
впервой».
Батшева заалела: «Тетя…»
-Делай, то, что я тебе скажу, - Эстер наклонилась к ней и зашептала что-то.
Батшева выслушала и робко спросила: «А если он не согласится, тетя?»
-Согласится, - уверила ее Эстер. «Он хороший мальчик, сын отца своего. За ним, как за каменной
стеной будешь. Но не проговорись, - она метнула взгляд на живот женщины, - не проговорись, чей
это ребенок, поняла?»
Батшева шмыгнула носом и кивнула: «Конечно, тетя. Спасибо, спасибо вам!»
Эстер взяла ее за нежное запястье: «Сейчас чаю тебе принесут. Выпей и спи. И не плачь больше,
для ребенка это плохо. А в Ньюпорте, - она поднялась, - все сделаешь, что надо».
Эстер осторожно закрыла за собой дверь спальни: «Правильно. Нечего мальчику одному жить,
нечего по замужним женщинам бегать, опасно это. Если бы он знал, он бы меня поблагодарил».
Женщина улыбнулась: «И так поблагодарит, конечно. Он послушный сын».
Она посмотрела на часы. Услышав снизу голоса, она оправила траурное платье. Пора было
спускаться и принимать соболезнования.
Низенькая, в простом, темном платье, женщина, втащила в кабинет деревянное ведро с водой и
швабру. Она опустилась на колени и скатала тяжелый, персидский ковер: «Неосторожное
обращение с оружием. Не будут же они писать, что вице-президент застрелился». Марта стала
разводить в воде грубое, серое мыло: «Дэниел и не стрелялся, конечно. Но, во-первых, мне никто
не поверит, а, во-вторых, - она выжала маленькими, сильными руками тряпку, - не стоит мне
рисковать. Я здесь не за этим».
В газетах было напечатано, что после срочного заседания Конгресса и Палаты, и прощания с телом
вице-президента, оно будет доставлено на семейное кладбище в Вильямсбурге. «Мать его там
лежит, - Марта мыла пол, - мистера Дэвида во рву похоронили, вместе со всеми, кто в эпидемии
умер, а Мэтью в Париже. Горовицы, как траур закончится, в Ньюпорт поедут».
Она прочитала некролог по Меиру в понедельник, уже выйдя из Белого дома. Марта вздохнула,
пройдя мимо дома Горовицей, - на подъезде появилось еще больше крепа: «Жаль его. Он всегда
достойным человеком был».
Шкапы в Овальном кабинете она открыла быстро - отмычки не подвели. Уборщиц не обыскивали -
у Марты, в потайном кармане, пришитом изнутри к подолу платья, лежал блокнот и карандаш. За
три дня она просмотрела почти все документы. Сейчас, закрыв дверь, ожидая, пока высохнет пол,
женщина принялась за еще один шкап.
Она не копировала бумаги - это заняло бы слишком много времени, а просто записывала все, что
казалось достойным внимания.
-Войны не миновать, - Марта разогнулась. Захлопнув блокнот, спрятав его, она закрыла шкап. «У
федералистов почти сорок депутатов, однако, они ничего не изменят. Британия, конечно, примет
вызов - не может не принять. Господи, может, победит Россия Наполеона? Может, не придется нам
на два фронта сражаться...- Марта разложила ковер. Выйдя в коридор, она направилась в подвал -
там уборщицы меняли воду.
Марта налила в ведро уксуса. По дороге обратно, она попросила одного из офицеров, что
охраняли парадную дверь: «Вы распорядитесь, пожалуйста, чтобы лестницу в Овальный кабинет
принесли. Окна там высокие, я до верха не дотянусь».
Стоя на лестнице, Марта вспомнила Галифакс. Они с начальником гарнизона прогуливались по
выложенной серым камнем набережной. Марта запахнула кашемировую шаль, - ветер с океана
был резким, все еще холодным: «Насчет индейцев, ваше превосходительство. Может, не стоит их
огнестрельным оружием снабжать, это не в их правилах…, И я слышала, ваши представители там, -
Марта махнула рукой на запад, - им виски привозят, ром…»
Генерал посмотрел на нее с высоты своего роста: «Миссис Мур, я не лезу к вам, - он покрутил
пальцами, - сами знаете, во что. И вы не лезьте в то, как мы обращаемся с этими дикарями. Чем
быстрее они все сопьются и перестреляют друг друга, тем лучше. Канада должна быть такой же
свободной от них, как и Америка. В этом нам есть, чему поучиться у соседей с юга».
Марта выпрямила спину и остановилась. В зеленых глазах играл холодный, злой огонь. «Я здесь
родилась, - сказала Марта, сдерживаясь, - в Квебеке. За три года до конца депортации французов.
Нас не тронули, потому что мой отец оказывал услуги британским войскам. Но я знаю, генерал,
сколько людей погибло в трюмах ваших кораблей…»
-Сколько французов, - поправил ее генерал. Марта, яростно, приказала: «Молчите! Какая разница!
Мало вам того, что те, кого не депортировали - бежали в Луизиану, или сидят на севере, в лесах и
болотах, вокруг Сент-Джона. Вы теперь за индейцев решили приняться, добить тех, кого в
прошлом веке в живых оставили. Я с микмаками выросла, - женщина прикусила губу, -
дружелюбней людей и не найти. Канада огромная страна, мой отец покойный, - Марта вздохнула,
- куда только не забирался, все восточные провинции обошел. А еще запад, север…, Или вы
хотите, здесь все кровью залить?
-Если надо будет, - коротко ответил ей британец, - зальем.
-И в Америке так же, - пробурчала Марта, вытирая сухой тряпкой блестящие, чистые окна. «Надо
Меневе сказать - пусть уходит. Тем более, война вот-вот начнется».
На Пенсильвании-авеню было солнечно, шумно. Мальчишки-газетчики кричали во весь голос:
«Палата и Сенат поддержали Мэдисона. Война! Война!»
Марта купила National Intel igencer. Дойдя до Капитолия, женщина присела на деревянную
скамейку. «Палата - 79 из депутатов проголосовали «за», 49 - «против», - прочла она и хмыкнула:
«Надо же, кто-то к федералистам присоединился. А Сенат? - Марта поискала глазами: «19
сенаторов - «за», 13 - «против». Она быстро посчитала: «Не такое уж и большинство». Марта
свернула газету: «Хотя какая разница».
Марта прошла мимо особняка Горовицей, краем глаза увидев, как слуги грузят сундуки в карету.
«В Ньюпорт уезжают, на похороны, - вздохнула она. «Как я на озера доберусь, Мирьям обо всем
будет знать, Эстер ей напишет. А что я здесь была, я Мирьям не скажу, конечно. Сделаю вид, что из
Канады к ним добралась».
Вечером того же дня маленькая, неприметная женщина с потрепанным саквояжем в руках села в
почтовую карету, что шла в Питтсбург.
Эстер перебрала нежными пальцами конверты: «Раз войну объявили, то до Британии пока письма
не дойдут, и оттуда тоже». Она вздохнула: «Сестра твоя пока не узнает ничего».
Последняя весточка от Рахели была на Песах. Она писала, что Аарон и девочки растут, и что они с
мужем, наконец-то, собрали денег на расширение приюта.
Батшева сидела за столом орехового дерева, низко склонив прикрытую траурной шляпой голову,
надписывая конверт. Свекровь осмотрела ее, в спальне, вечером, и бодро улыбнулась: «Все
хорошо. Девушка ты молодая, здоровая - все будет в порядке. И помни, когда в Ньюпорте к
Натану пойдешь,- надо…- Эстер повела в воздухе рукой, - сама понимаешь. Потом три месяца
нельзя будет ничего, до хупы».
Батшева жарко покраснела и кивнула. «Господи, - подумала она, - как мне тетю Эстер благодарить?
Я блудница, хуже Иезавели, так согрешить. Меня ведь не этому учили родители. Рахели, хоть
крестилась, все равно праведную жизнь ведет. И Малка - семеро детей у нее, тоже праведница.
Господи, помоги мне, тетя Эстер могла бы меня на улицу выбросить…, Куда бы я пошла, с
ребенком на руках?»
Эстер позвонила в серебряный колокольчик: «Местная почта - для миссис Мирьям, на озера, и
мистера Бенджамин-Вулфа, в Бостон. А здесь, - она передала письма, - иностранная, в Амстердам,
и в Иерусалим».
Лакей, с поклоном, забрал письма. Эстер озабоченно подумала: «Они, наверное, в поход
отправились - Иосиф с Давидом. Ничего, там Джо, Дебора - прочитают. Господи, убереги моего
брата и племянника от всякой беды. Хоть и врачи они оба, а все равно военные».
-Иди, - Эстер отпустила невестку, - Натан сейчас появится, отправляться надо.
Сыну дали отпуск на месяц из-за траура, а потом, как сказал Натан: «С этой войной будет много
работы. Меня переводят в армейскую прокуратуру, со званием майора».
Эстер ахнула. Натан ласково добавил: «Мамочка, конечно, я никуда не буду ездить, обещаю. Я не
военный, я юрист».
Он поцеловал ее в щеку. Эстер вздохнула: «Что же делать, милый, раз так надо - то конечно».
