— Кто здесь? — спросил голос. — Что вам надо?
Теоден вздрогнул.
— Мне знаком этот голос, — сказал он. — И я проклинаю тот день, когда впервые прислушался к нему.
— Ступай и приведи Сарумана, раз уж ты стал его лакеем, Грима Злоречив, — сказал Гэндальф. — И не трать наше время!
Окно захлопнулось. Они ждали. Внезапно зазвучал другой голос, тихий и мелодичный, и звук его зачаровывал. Те, кому доводилось прислушиваться к этому голосу без опаски, редко могли повторить услышанные ими слова, а если и могли, то начинали удивляться, как мало они значили. Большинство же помнило только, что слушать его было наслаждением; всё, что он произносил, казалось мудрым и убедительным, и в слушателях просыпалось желание поспешно согласиться с ним, чтобы и самим выглядеть мудрыми. Другие же речи казались им по контрасту путанными и нескладными, и, если они противоречили голосу, в очарованных им сердцах просыпался гнев на говоривших. На некоторых чары действовали только пока голос обращался непосредственно к ним, а когда он заговаривал с другими, то прежние слушатели улыбались, как люди, разобравшиеся в ловком фокусе, на который остальные смотрят, разинув рот. Многим же достаточно было лишь звука этого голоса, чтобы покориться ему; но для тех, кого голос подчинил, действие чар продолжалось и тогда, когда они были далеко, и они постоянно слышали убеждающие нашёптывания этого мягкого голоса. Но никто из слушающих этот голос не оставался равнодушным, никто не мог без усилия мысли и воли отбросить его требования и приказы, пока хозяин голоса владел им.
— Да? — спросил сейчас этот голос кротко. — Зачем вы тревожите меня? Вы не хотите дать мне покоя ни днём, ни ночью?
Его тон был тоном доброжелательного сердца, огорчённого незаслуженной несправедливостью.
Они поражённо подняли глаза, ибо не слышали, как Саруман подошёл, и увидели фигуру, которая стояла у перил балкона и смотрела на них сверху вниз: старик, закутанный в большой плащ, цвет которого нельзя было определить точно, потому что он изменялся при его движениях или когда они водили глазами. Лицо его было продолговатым, лоб высоким, глаза — запавшие и тёмные с неуловимым выражением, однако взгляд, обращённый на них, был степенным, доброжелательным и немного усталым. Его волосы и борода были белыми, но у губ и ушей проглядывало несколько тёмных прядей.
— Похож и непохож, — пробормотал Гимли.
— Но к делу, — сказал мягкий голос. — По крайней мере, двух из вас я знаю по именам. Гэндальфа я знаю слишком хорошо, чтобы надеяться, что он будет искать здесь помощи или совета. Но ты, Теоден, Властелин Герцогства Ристания, славный своим благородным гербом, но ещё более благородным выражением лица, присущему роду Эорла. О, достойный сын Тенгеля Триждыславного! Почему ты не пришёл прежде и как друг? Ибо я очень хотел видеть тебя, могущественнейший владыка западных стран, и особенно в эти последние годы, чтобы уберечь тебя от глупых и дурных советов, которые тебе давали! Неужели теперь уже поздно? Несмотря на обиды, нанесённые мне, в которых воины Ристании — увы! — тоже принимали участие, я, тем не менее, мог бы спасти тебя и избавить от краха, который неотвратимо приближается, если ты и дальше поскачешь по избранному тобою пути. В действительности лишь я один могу сейчас тебе помочь.
Теоден открыл рот, словно хотел заговорить, но ничего не сказал. Он взглянул вверх в лицо Сарумана с тёмными степенными глазами, устремлёнными на него, а затем на Гэндальфа, который стоял рядом с ним, и казалось, что он колеблется. Гэндальф не шевельнулся; он стоял молча, как камень, как тот, кто терпеливо ждёт сигнала, который ещё не прозвучал. Всадники сначала было зашевелились, сопроводив слова Сарумана одобрительным бормотанием, а затем также затихли, словно зачарованные. Им казалось, что Гэндальф никогда не обращался столь учтиво и почтительно к их господину. Грубым и злонамеренным показалось им всё, что они совершили вместе с герцогом, и сердца их окутала мгла, страх перед великой опасностью: им виделся конец Герцогства в том мраке, куда вёл их Гэндальф, тогда как Саруман стоял рядом со спасительной дверью и приоткрывал её таким образом, что из неё пробивался луч света. Нависло тяжёлое молчание.
Внезапно гном Гимли прервал его.
— Слова этого колдуна поставлены с ног на голову, — прорычал он, хватаясь за рукоять топора. — На языке Ортханка "помощь" означает "разрушение", а "спасение" — "убийство", это ясно. Но мы пришли сюда не умолять о подачке.
— Тише! — произнёс Саруман, и на мгновение его голос стал менее мягок, а в глазах полыхнула молния и исчезла. — Я обращаюсь пока не к тебе, Гимли, сын Глоина. Твой дом очень далеко, и мало касаются тебя все тревоги этой страны. Но ты оказался впутан в них отнюдь не по своей воле, так что я не хочу порицать тебя за ту роль, которую ты сыграл, — доблестную роль, я не сомневаюсь. Но я умоляю тебя, позволь мне сначала поговорить с герцогом Ристании, моим соседом, а некогда и моим другом.
Что ты скажешь, герцог Теоден? Примешь ли ты мир от меня и всю ту помощь, которую могут оказать тебе мои знания, накопленные за долгие годы? Будем ли мы вместе держать совет против злых дней и загладим ли наши обиды с такой доброй волей, что наши страны расцветут так дивно, как никогда раньше?
Теоден всё ещё не отвечал. Никто не мог сказать, боролся ли он с гневом или с сомнением. Заговорил Эомир.
— Господин, выслушай меня! — сказал он. — Сейчас мы чувствуем опасность, о которой нас предостерегали. Неужели мы прискакали с победой только затем, чтобы под конец остановиться в изумлении перед старым лжецом с медоточивым жалом? Загнанный волк говорил бы так, если бы мог, с собаками. Какую помощь может он оказать тебе на деле? Все его желания направлены на то, чтобы выкарабкаться из своего бедственного положения. И ты хочешь вести переговоры с этим предателем и убийцей? Вспомни Теодреда у Бродов и могилу Хамы в Теснине Хельма!
— Если я говорю ядовитым языком, то что сказать о тебе, молодой змеёныш? — сказал Саруман, и вновь в его глазах отчётливо промелькнула гневная вспышка. — Но тише, Эомир, сын Эомунда! — он опять вернулся к своему мягкому голосу. — Каждому своё. Ты доблестный воин, и этим ты стяжаешь себе великую славу. Убивай тех, кого твой господин называет врагами, и довольствуйся этим. Не вмешивайся в политику, в которой ты ничего не понимаешь. Но, может быть, если ты станешь герцогом, ты поймёшь, что своих друзей следует подбирать очень тщательно. Нельзя с лёгкостью отбросить прочь дружбу Сарумана и могущество Ортханка, какие бы обиды, реальные или вымышленные, не лежали позади. Вы выиграли битву, но не войну, причём с помощью, на которую не можете рассчитывать вновь. В следующий раз вы можете обнаружить лесной мрак рядом со своими дверями: лес своенравен и бесчувственен, и он не любит людей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
