По лицу Сарумана мелькнула тень, затем оно смертельно побледнело. Прежде, чем он успел снова взять себя в руки, они разглядели под этой маской мучительное смятение мысли, страшащейся остаться и ещё более страшащейся покинуть убежище. Мгновение Саруман колебался, и все затаили дыхание. Затем он заговорил, и голос его был резок и холоден. Им овладели гордость и ненависть.
— Не хочу ли я спуститься? — передразнил он. — Должен ли безоружный спуститься, чтобы поговорить с разбойниками у дверей? Мне достаточно хорошо слышно тебя и отсюда. Я не идиот, и я не верю тебе, Гэндальф. Они не стоят открыто на моей лестнице, но я знаю, где таятся по твоему приказу дикие лесные демоны.
— Предатели всегда подозрительны, — утомлённо ответил Гэндальф. — Но тебе незачем дрожать за свою шкуру. Я не хочу убить тебя или причинить тебе вред, и ты знал бы это, если бы действительно меня понял. И у меня есть сила защитить тебя. Я даю тебе последний шанс. Ты можешь покинуть Ортханк свободным — если предпочтёшь это.
— Звучит хорошо, — усмехнулся Саруман. — В истинной манере Гэндальфа Серого: так снисходительно и в высшей степени любезно. Я не сомневаюсь, что тебе хотелось бы увидеть Ортханк без хозяина, и что мой уход тебе удобен. Но почему я должен захотеть уйти? И что ты подразумеваешь под "свободным"? Есть и условия, я полагаю?
— Доводы за уход ты можешь увидеть из своих окон, — ответил Гэндальф. — Остальное само придёт тебе в голову. Твои слуги уничтожены и рассеяны, своих соседей ты превратил во врагов, и ты обманул, или пытался это сделать, своего нового хозяина. Когда его глаз посмотрит сюда, это будет красный глаз гнева. Но когда я сказал "свободным", я подразумевал именно "свободным": свободным от оков, пут или приказаний, свободным идти, куда ты захочешь, даже, даже в Мордор, Саруман, если пожелаешь. Но сперва ты должен отдать мне Ключ от Ортханка и свой посох. Они будут залогом твоего поведения и могут быть впоследствии возвращены тебе, если ты заслужишь их.
Лицо Сарумана стало мёртвенно бледным и исказилось от ярости, а в глазах вспыхнул красный свет. Он исступлённо захохотал.
— Впоследствии! — крикнул он, и его голос сорвался в визг. — Впоследствии! Да, когда ты получишь также ключи от Барат-дура, я полагаю, и короны Семи Королей, и посохи Пяти Магов, и приобретёшь пару сапог несколькими размерами больше, чем те, что ты сейчас носишь. Скромный замысел. Вряд ли такой, где требуется моя помощь! У меня есть другие заботы. Не будь дураком! Если хочешь иметь со мной дело, пока есть такая возможность, так убирайся и приходи, когда протрезвеешь! Только оставь позади этих глоткорезов и мелких оборванцев, которые болтаются за тобой, как банки, привязанные к хвосту! День добрый!
Он повернулся и покинул балкон.
— Вернись, Саруман, — сказал Гэндальф тоном приказа.
К изумлению остальных Саруман снова повернулся, медленно, будто его тащили против воли, подошёл к железным перилам и опёрся на них, тяжело дыша. Его лицо выглядело дряблым и изборождённым морщинами, рука обхватывала тяжёлый чёрный посох, как клешня.
— Я не разрешал тебе уйти, — сказал Гэндальф строго. — Я не кончил. Ты стал глупцом, Саруман, но все же ты вызываешь жалость. У тебя оставалась возможность отвернуться от безрассудства и зла и оказаться полезным. Но ты решил остаться и до конца испытать мучительные последствия своих старых козней. Так оставайся же! Но предупреждаю, что тебе нелегко будет выйти вновь. Если только не протянется чёрная рука Востока, чтобы взять тебя. Саруман! — крикнул он, и его голос зазвучал могуче и властно. — Смотри! Я не Гэндальф Серый, которого ты предал. Я Гэндальф Белый, вернувшийся после смерти. У тебя больше нет цвета, и я изгоняю тебя из Ордена и из Совета!
Он протянул руку и медленно проговорил ясным холодным голосом:
— Саруман, твой посох сломан.
Раздался треск, и посох разлетелся в руке Сарумана на осколки, а набалдашник упал к ногам Гэндальфа.
— Иди! — сказал Гэндальф.
Саруман со вскриком упал и уполз. В этот момент сверху стремительно сорвался тяжёлый сияющий предмет. Он сверкнул над железными перилами как раз тогда, когда Саруман их оставил, и просвистел рядом с головой Гэндальфа, врезавшись в ступеньку, на которой тот стоял. Перила зазвенели и погнулись. Ступенька треснула, и во все стороны брызнули сверкающие искры. Но ядро осталось невредимым: оно покатилось вниз по лестнице — хрустальный шар, тёмный, но светящийся изнутри огнём. Пин побежал за ним, когда тот запрыгал по направлению к луже, и подхватил.
— Кровожадный негодяй! — воскликнул Эомир.
Но Гэндальф остался невозмутим.
— Нет, это было брошено не Саруманом, — сказал он. — Думаю, даже и не по его приказанию. Это свалилось из окна высоко вверху. Прощальный выстрел мастера Злоречива, как я представляю, но плохо направленный.
— Быть может, прицел был плох, потому что он не мог решить, кого ненавидит больше, тебя или Сарумана, — проронил Арагорн.
— Может быть, и так, — сказал Гэндальф. — Эти двое будут иметь мало удовольствия от взаимного общества, бесконечно терзая друг друга словами. Но наказание справедливое. Если Злоречив когда-нибудь выйдет из Ортханка живым, это будет больше, чем он заслуживает.
Сюда, паренёк! Я возьму это! Я не просил тебя хвататься за него! — крикнул он, круто обернувшись и увидев Пина, медленно поднимающегося по ступенькам, словно он нёс большую тяжесть. Гэндальф спустился к нему навстречу и поспешно взял тёмный шар у хоббита, завернув его в полу своего плаща.
— Я позабочусь об этом, — сказал он. — Полагаю, это не тот предмет, который Саруман выбрал бы, чтобы сбросить.
— Но у него есть для этого другие предметы, — заметил Гимли. — Если спор закончен, то давайте выйдем наконец из-под каменного обстрела.
— Он закончен, — сказал Гэндальф. — Идёмте!
Они повернулись к Ортханку спиной и спустились. Всадники радостно приветствовали герцога и отдали честь Гэндальфу. Чары Сарумана были разрушены: люди видели, как он вернулся по приказу и уполз обратно отвергнутым.
— Отлично, с этим покончено, — сказал Гэндальф. — А теперь я должен найти Древоборода и сообщить ему, как обернулось дело.
— Он, наверное, и сам догадался? — вставил Мерри. — Как же ещё-то оно могло кончиться? Это же было очевидно.
— Не очевидно, — возразил Гэндальф, — потому что перевесить мог и волосок. Но у меня была причина стараться: немного сострадания и кое-что менее важное. Во-первых, Саруману было показано, что могущество его голоса пошло на убыль. Он не мог быть одновременно тираном и советником. Когда заговор созрел, его нельзя долее держать в секрете. Тем не менее, он попался в ловушку и попытался справиться со своими жертвами по отдельности, в то время как остальные слушали. После этого я дал ему последний шанс, и неплохой: отречься как от Мордора, так и от своих собственных планов и возместить вред, помогая нам, ибо он знает наши нужды лучше, чем кто-либо другой. Он мог бы оказать нам большую услугу. Но он предпочёл отказаться и сохранить могущество Ортханка. Он не хочет служить, только приказывать. Он живёт теперь в ужасе перед тенью Мордора, и всё же по-прежнему мечтает оседлать бурю. Несчастный дурак! Он будет уничтожен, если Сила, сидящая на Востоке, протянет свои руки к Скальбургу. Мы не можем разрушить Ортханк снаружи, но Саурон… кто знает, на что он способен?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
