случая с правительством Москвы стал жутко подозрителен.
– Да ну эту Каштанку! – говорил Кеша, вдохновленный предстоящей покупкой песочных часов арабским шейхом. – Намучаешься ты с ней. А Персик даже телефона тебе не оставил.
– Не Персик, а Персиц! Вольдемар Персиц! Ты еще услышишь это имя.
– А если я его больше не услышу? – гадал Кеша на кофейной гуще. – А ты накропаешь сценарий? Куда мы его потом? Свердловская киностудия такой голливудской туфты не примет.
Все это будило во мне сомнения и замешательство. Но раз уж мы на алтарь нашей славы уже возложили столько жертвенных тельцов, стоило ли останавливаться на всем скаку? Ох, как меня Кеша отругал, когда я тут недавно подошла к телефону, а мне говорят:
– Мы звоним заказать работу художнику Иннокентию. Он, наверное, бедный и голодный?
Я ответила:
– Нет, вы знаете, он сытый и богатый.
Я ведь и сама небольшой любитель заказных сценариев. Они ничего не дают душе и даже, напротив, убивают поэзию. Вообще меня очень занимает жизнь, поэтому я мало работаю как писатель. Творческая энергия выплескивается, хлещет, переливается – в людей, в перипетии, любовь, так много пережито, исхожено всего, так много потерь, они меня зажали изнутри, как в переполненном вагоне. А для творчества необходимо глубокое дыхание и простор.
Но я со своей хозяйственной сметкой все-таки принялась за «Каштанку».
Давно я Чехова не брала с полки – а тут наугад протянула руку, взяла шестой том – у нас классическое, коричневое собрание сочинений, которое до сих пор пахнет канцелярским клеем, со скрепками внутри – где на обложке золоченое тиснение А. П. Чехов, открыла – «Каштанка»!
Ну, до чего же я не любила этот рассказ в детстве. Тем более, Антон Павлович выкинул такой фортель, я только теперь поняла, что повествованье ведется фактически от ее лица – похожего мордой на лисицу! Там прямо царит затуманенное собачье сознание – неясность, смутность, зыбкость, все происходит в мире-мареве, мире-мираже! Как он умудрился влезть в ее шкуру, я до сих пор не пойму…
Каштанка, душа моя, даже отпетый бедолага Башмачкин со своей пресловутой шинелью, коллежский асессор майор Ковалев, плачущий о сбежавшем носе, и страстотерпец господин Голядкин, ей-богу, и те выглядят сохранней.
Я не знала, получится ли у нас с Вольдемаром растопить сердца блуждающих людей Кали-юги, вдохнуть сострадание, милосердие к малым сим, обратить их на путь истинный – мое лично сердце рвалось в клочья от жалости и вселенской любви. Особенно в эпизоде той нескончаемо тоскливой ночи, когда стал умирать ученый гусь. И клоун, печально вздыхая, говорил: «Бедный Иван Иваныч! А я-то мечтал, что весной повезу тебя на дачу и буду гулять с тобой по зеленой травке. Милое животное, хороший мой товарищ, тебя уже нет! Как же я буду обходиться без тебя?» Я уж не говорю о заключительной сцене, когда незадачливый m-r Жорж – на манеже, растерянный, расстроенный, глядя вслед убегающей от него навсегда Каштанке, под свист и улюлюканье публики повторял: «Тетка!.. Тетка…» О, я знаю, как это бывает: все валится вокруг, и ты понятия не имеешь – восстановится ли привычный ход событий?.. Или это непоправимая катастрофа?
Мне хотелось облегчить их судьбу, привнести хотя бы искорку надежды. Я строчила сценарий и плакала, а ведь я редко плачу – при ком тут плакать? Да и потом, когда что-нибудь приключается – некогда обливаться слезами, надо засучивать рукава, куда-то нестись сломя голову, что-то предпринимать. А если уж ничего от тебя не зависит, опять смысла нет.
Тут Рита звонит:
– Маруся, можешь поздравить меня и Фиму, сегодня у нас большой праздник – День Пожилых и… День Страуса. У нас он празднуется впервые, но все попросили, чтобы он был теперь ежегодно.
Я пригласила их в гости по этому случаю, – на макароны с зеленью и кальмарами, но они мне отказали. Днем раньше Серафим поехал за город на встречу с подругой его первой жены, которую не видел ровно пятьдесят лет.
Несмотря на то, что наше финансовое положение обрело довольно радужные перспективы, Фима по инерции продолжал экономить, принимая все без разбору приглашения, чреватые угощением. Причем к своему визиту начинал готовиться загодя, постясь и предаваясь возвышенным размышлениям. А дальняя дорога его не смущала, поскольку у него бесплатный проездной, он мог на званый обед отправиться даже в другой город.
Фима прибыл на какой-то забытый полустанок, вышел из электрички, огляделся, увидел сидящую на лавочке бабушку – она была единственной на платформе – и весело направился к ней, держа перед собой свою фотографию полувековой давности, где он молодой красавец с черной шевелюрой, вздымающейся высоко над головой, каким она его знала.
Та вскочила, бросилась его обнимать, пригласила к себе домой и накормила до отвала фаршированной рыбой, после которой у Фимы случилось буйное расстройство желудка. Видимо, эта женщина от волнения тоже слишком задолго начала готовиться к Фиминому приезду.
Я снова погрузилась в работу. Правильно рассчитал Вольдемар: люди нашей Земли должны познакомиться с этой очищающей душу историей. Ведь народ в большинстве своем вряд ли кинется ее читать, а мультфильм по телевизору от нечего делать, лежа на диване, посмотрит.
Эх, зря я не читала «Каштанку» мальчику в детстве – как-то не хотелось его огорчать. А теперь ему некогда. Он у нас перешел на другую работу. В арт-клубе разразился скандал. Нам с Кешей позвонил его директор:
– Вы кого воспитали вообще? – спросил он. – Менеджера по рекламе? Или кого? Чтоб вы знали, менеджер – это человек с папкой, от которого хотелось бы слышать два слова: «здравствуйте» и «спасибо». А он у вас – прямо председатель земного шара!
Мальчик уволился, начал ждать подходящего предложения. Все ходил к Белому Дому смотреть объявления – не нужен ли губернатор Чукотки?
Наконец его позвали возглавить отдел рекламы сети продуктовых магазинов «Обжора», названных по имени президента компании Жоры Мовсесяна.
– Да, в нашей стране невозможно совместить духовное продвижение и финансовое. Нужно делать выбор. И я его сделаю! – говорил наш сын, отправляясь на собеседование в компанию. – А вы тут пытайтесь проснуться, пейте кофе, жуйте бетель, кофейные зерна, бейте себя по щекам, щелкайте по носу… Чем вы еще занимаетесь, когда я ухожу?
– Нет, малыш, – отвечала я, заливаясь счастливым смехом. – От окончательной бездуховности тебя спасет чувство юмора.
– А тебя, – он вздыхал, – от окончательного безденежья не спасет ничего!..
На собеседовании со службой безопасности, заполняя анкету, в графе «особые просьбы», он написал: «Чтобы с
