едой не было никаких перебоев».
– Голодное детство? – спросили его участливо.
И все были удивлены, что у него папа художник, а мама писательница.
– Ничего себе, – скептически заметил начальник службы режима Эдвин Петрович Харонов, – какие у вас родители креативщики! Хотя все одно: рекламщики, пиарщики, писатели, художники…
– Правильно! – ответил мальчик, добродушно улыбаясь. – А другое – военные, киллеры, милиционеры и прокуроры.
Это была практически армейская организация. Все по часам, повсюду установлены камеры слежения, каждый твой шаг запечатлевается и – в архив. Сам Эдвин Харонов, начальник падших ангелов, полностью помешанный на древней германской мифологии, когда с кем-нибудь знакомился:
– Эдвин Петрович, – говорил. И обязательно добавлял:
– Эдвин – значит «бесстрашный»!
Он прошел семь войн, семь горячих точек. У него спецназовское прозвище Конан.
Видимо, приглядываясь к нашему мальчику, пытаясь изучить его характер, Эдвин Петрович не оставлял его ни на минуту. А чтобы это присутствие не казалось подозрительным, все время рассказывал что-нибудь из своего героического прошлого.
Например:
– Взяли мы «вертушку», погрузили туда сейф с боевыми припасами, взлетели. Я не помню, где это было, какой-то глухой аул. Дай, думаю, пошучу. Поджигаю фитиль и собираюсь выбросить его на землю – для забавы, а он оказался очень тяжелый. Мне даже в голову не пришло, что я не смогу его из салона выпихнуть. Короче, в летящем вертолете с боеприпасами горит фитиль, и его с места не сдвинешь! Я до сих пор помню глаза пилота!..
Или:
– Однажды мне дали роту непослушного народа. Смотрю, в какой-то момент они вообще перестали мне подчиняться. Я взял гранату со слезоточивым газом, бросил ее в хижину, где мои ребята обедали, и захлопнул дверь. После этого они слушались меня с полуслова. А ведь я мог швырнуть боевую!..
Вверенную ему службу безопасности новой сети московских магазинов Эдвин Петрович инструктировал:
– Второй закон спецназа: что-то движется – стреляй!..
Контролером в зале у него работала Антонина Николаевна Кизякова. Эдвин ее высоко ценил.
– Мимо Кизяковой муха не пролетит, – он говорил восхищенно. – Как будто ты сам упал, бежал, сразу все выронил, шоколадки выпали, и у тебя уже руки за спиной. Она в Якутии в следственном изоляторе работала конвоиром.
Историю за историей рассказывал Эдвин моему мальчику, прихлебывая крепко заваренный чай из граненого стакана с серебряным подстаканником.
У него был знатный советский подстаканник – с серпом и молотом и серебряной звездой.
– Ну, им понравилось, как ты оформил магазин? – наивно спрашивал Кеша.
– Уже то, что никто не ворвался ко мне в кабинет, – отвечал мальчик, – не заорал диким голосом и не свалил меня со стула ударом в челюсть, говорит о том, что все более или менее.
Благодаря его усилиям мрачные бетонные магазины были украшены яркими цветными фотографиями продуктов. Окрестные жители туда стекались круглосуточно с огромными сумками. Особенно в эти магазины полюбили ходить пенсионеры, потому что мальчик утвердил для них специальную скидку – он на этом построил пиар-кампанию.
Тот, кто все время там отоваривался, получал карточку «Почетный обжора» – отныне он мог покупать еду с пятипроцентной скидкой. Пять лет – пять процентов, десять лет – десять и так далее. А если покупатель за один присест набирал целую гору продуктов, то получал приз: красивый сломанный плеер и синюю пластмассовую кружку с желтой надписью «ОбЖора» – «О» – большое, «б» маленькое, и «Жора» – с заглавной буквы. Посмотришь издалека, получалось «О Жора»!..
Жора Мовсесян, президент компании, регулярно вывозил сотрудников на пленэр. Там жарили шашлыки, играли в футбол, раскидывался шатер, и Жора держал такие речи:
– Уважаемые коллеги! Человек может бодрствовать, спать, работать, не работать, читать книги, не читать, ходить или не ходить в театр, даже одежду не покупать. А есть – он всегда хочет. Поэтому наш бизнес будет процветать до самого Армагеддона – включительно!..
Какая уж тут «Каштанка»! Майкл Причинелло «Голый Пиар» – вот что было теперь настольной книгой нашего мальчика. Откроешь на любой странице и читаешь: «Так вы сможете продать не только жареный бифштекс, но и его шипение!»
Деньги, заработанные в «Обжоре», мальчик приносил домой и прятал в чулане за свою картину с ночным подлунным морем и черной скалой.
Зато любимой книгой Кеши с недавних пор стал богато иллюстрированный путеводитель «Туризм в Арабских Эмиратах».
– Благословенные края, прямо рай, – говорил он, мечтательно разглядывая на фотографиях теплое море и зеленые пальмы, восточные сладости, а также всемирно известный центр торговли, который издавна славится своими золотым и шелковым рынками, рыбным базаром и рынком пряностей. – Аравия, Маруся, стяжала себе лавры своими пряностями, – важно сообщал Кеша, принюхиваясь к путеводителю. И таинственные ароматы удивительных трав, ладана, корицы, мирры, шафрана, растворяясь в атмосфере загадочного восточного города, доносились до его трепещущих ноздрей. – Во времена царицы Савской, – благодушно объявлял Кеша, – Аравию называли Аравия Феликс, что значит – «Счастливая», надо рассказать об этом нашему Феликсу. Ему будет приятно.
Кеша бредил уже дворцами, знойными базарами, душными чайханами, узкими солнечными переулками, где шумят и волнуют душу восхитительные фонтаны, утопающие в цветах. Ему казалось, среди старинных мечетей толпами скитаются Аль-Рашиды во всех обличьях, старательно выискивая, на кого бы обрушить свою необузданную щедрость.
– Наверно, там нет будней, нет счетов за электричество, нет квартирной платы, нет беспокойства, нет смысла, вообще ничего нет. А потому не задержат меня тут ни снег, ни буйный ветер… Чтоб ты знала, Маруся, – доверительно говорил он мне, – это очень обеспеченное государство – нефтью торгует! А Дубаи – самый богатый эмират. Надо позвонить Феликсу, что-то он давно не звонит. Мы должны тоже поднять цены, чтобы не разориться.
– Вы в рубище должны ходить, босые, как Пиросмани, за миску картофеля расписывать таверны. А вы все боитесь разориться! – внезапно заявила Рита.
Она всегда отзывалась неожиданно по любому вопросу касательно человеческого счастья и мудрости.
– Высоцкий тоже останется в народном сознании в рубище – но в «мерседесе», – парировал Кеша.
Теперь у него были все основания считать себя великим человеком.
Когда появлялся Борька Мордухович и спрашивал тревожно:
– Ну, где этот хуй в золотой оправе? – Кеша отвечал невозмутимо, уверенный, что дело в шляпе:
– Сиди тихо. Весна придет. Трава вырастет сама по себе.
Но Мордухович сидел как на угольях.
– Я рад, когда официально можно понервничать, – вызывающе говорил Борька. – Обычно все скрываешь, а тут есть причина. Никто не скажет: «Что ты нервничаешь? Без причины?»
Он уже сто раз звонил Феликсу. А у того голос все безжизненней и безжизненней. В конце концов Кеша набрал телефонный номер галереи, а ему отвечают:
– Сегодня не работаем – Вальпургиева ночь.
– Ой, – говорит Кеша, – в
