Я разрываю конверт и вытряхиваю на ладонь карту.
Но она вовсе не банковская.
Резко отдернув руку, я отшатываюсь, не в силах отвести взгляд от кусочка черного пластика, ярко выделяющегося на полу. Золотые цифры «14», на которые падают солнечные лучи из окна, отбрасывают на стену солнечных зайчиков.
Это ключ-карта из отеля.
Из того отеля, где я попалась под руку бывшему мужу.
Ключ от его номера.
Я быстро хватаю телефон. Сейчас не возникает ни единой мысли о том, чтобы скрыть это от Островского. И гордость послушно молчит. В любой другой ситуации я никогда бы не позвонила ему, но сейчас меня в прямом смысле трясет.
Увы, но долгие гудки длятся целую вечность. С каждым новым гудком моя паника растет. Совсем скоро она превратится в цунами, сметающее все на своем пути. Я уже чувствую, как накрывает истерикой.
Кто-то был в квартире! Кто-то положил конверт с карточкой от того номера! О том, что произошло там, знали лишь я, отец и Виктор. А теперь все выкладывают на всеобщее обозрение в интернет и присылают мне сувениры прямиком из прошлого.
Кто бы это ни делал, он хочет не денег и не мести, он хочет запугать и уничтожить.
— Да ответь же ты!
Я пытаюсь налить воды в кружку, чтобы успокоиться, но она выскальзывает из дрожащей руки и разлетается на несколько крупных осколков. А Виктор по-прежнему не отвечает.
Тогда я звоню Валентину.
— Вы не могли бы проверить, кто заходил в квартиру? Кто-то оставил мне конверт, это не Виктор, я хочу знать, был ли кто-то здесь в наше отсутствие.
— Это исключено, Аврора Леонидовна, мне бы сообщили.
— И все же проверьте, потому что конверта здесь не было! Кто-то был в квартире!
— Разумеется. Могу я забрать конверт, чтобы доложить Виктору Викторовичу?
— Да.
— Я прошу вас спуститься вниз, в лаундж-зону, пока я проверяю помещение. За вами присмотрят.
Я и без указаний больше не могу здесь оставаться. От мысли, что тот, кто принес конверт, может еще оставаться в квартире, мутит. К счастью, для владельцев апартаментов в башне есть небольшая лаундж-зона, и вечером в воскресенье в ней почти никого.
Мне начисто отбивает аппетит, я могу только цедить холодную минералку и не переставая думать о ключе.
Кто-то не просто узнал, с чего начался наш с Островским брак. Кто-то выяснил номер в отеле, поехал туда и забрал ключ. Кто-то не поленился проникнуть в хорошо охраняемую квартиру, чтобы оставить конверт мне. Кто-то хотел меня запугать и, черт возьми, у него отлично это получилось.
Через час с небольшим звонит Валентин.
— Аврора Леонидовна, я осмотрел квартиру, следов чужого присутствия и взлома не нашел. Согласно камерам, в квартире за выходные была лишь уборщица, я уже вызвал ее, чтобы допросить. До Виктора Викторовича не дозвонился, непременно сообщу ему, как только он выйдет на связь. Конверт я забрал, мы попробуем отдать его на экспертизу, вдруг что-то выяснится. В квартире сейчас безопасно, вам стоит вернуться. Я оставлю кого-нибудь дежурить у дверей.
Я бы с гораздо большим спокойствием сидела здесь, здесь хотя бы есть бариста, но нельзя быть трусихой. Стеклянный ящик Островского, в который так легко проникнуть, меня пугает. Но я все же поднимаюсь наверх, включаю везде свет и сажусь на диване в гостиной. В любой другой ситуации я бы забилась в отведенную мне спальню, но я просто физически не могу заставить себя уйти в комнату, из которой не видно входную дверь.
Как будто я что-то смогу сделать, если ко мне кто-то вломится!
Темнеет. Солнечный вечер за окном сменяется сумраком, а за ним на город опускается ночь. Пространство всюду, куда хватает взгляда, усыпано огоньками. Внизу, где-то совсем далеко, начинается ежедневное шоу фонтанов, но я не хочу сейчас им любоваться. Я чувствую, как начинаю засыпать, но вдруг замок на двери щелкает — и дремота мгновенно проходит.
Я с трудом сдерживаюсь от того, чтобы забраться на спинку дивана. Сердце колотится, как ненормальное!
Узнав в вошедшем Виктора, я выдыхаю и на секунду закрываю глаза. А когда открываю их, то снова проваливаюсь в бездну страха: Островский пьян. В стельку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Как при нашей первой встрече.
Мысли лихорадочно мечутся в голове. Больше всего я хочу сейчас закрыться в комнате, но чтобы попасть в нее, надо пройти мимо Виктора, и вряд ли он меня не заметит. Пытаться стать невидимой на диване бесполезно, я как рыбка в аквариуме, готовая игрушка и лакомство для кота. Мелькает слабая надежда, что по пьяни Островский не вспомнит обо мне и на автомате уйдет в спальню. Но он явно жаждет продолжать банкет, а потому направляется прямиком в гостиную.
И останавливается, увидев меня.
— Спокойной ночи, — бормочу я, быстро поднимаясь.
Только проскользнуть мимо… хотя на двери нет замка, так что вряд ли меня спасет спальня.
Я осознаю, что страх иррационален и глуп, но он сильнее меня, сильнее всех доводов разума.
Виктор не двигается с места, но, когда я прохожу мимо, молниеносным движением хватает меня за запястье, дергая на себя.
— Отпусти!
Не так уж он и пьян, во всяком случае, концентрация просто отличная. Я чувствую, как тело отказывается мне подчиняться. Жуткий страх. Контролирующий тебя, обладающий безграничной властью. Я смотрю в темные глаза бывшего мужа, и не могу выговорить ни слова. Даже вдох сделать не получается!
— Боишься? — хрипло спрашивает Островский. — Страшно тебе, да?
Он толкает меня, вжимая в стену. Сердце бьется так быстро, что я забываю дышать. И вообще не уверена, что получится.
— Правильно боишься.
Дыхание обжигает губы.
— Я в твоей сказке злодей. Забавно, да? Принцессу Аврору поцеловал совсем не принц… да и не поцеловал даже. Я все думаю… зачем вообще пытаться быть правильным, если от этого никакого толка? Почему я не могу взять все, что хочу? Какая разница, ведь все равно будет хреново.
Я узнаю этот взгляд, я запомнила его на всю жизнь. Только тогда не поняла, слишком сильно испугалась, а сейчас вдруг узнала. Это не просто воскресный вечер в баре, это что-то глубже, страшнее. Что-то, что превращает бывшего мужа в чудовище. И почему-то каждый раз приводит это чудовище ко мне.
— Так скажи, почему я не могу просто получить то, что хочу, раз уж все равно отправлюсь в ад?
Его рука скользит по моей ноге, поднимая подол платья, сминая тонкую ткань. Из груди у меня вырывается испуганный всхлип. Холод от стены, кажется, проникает в самое сердце.
— Почему я не могу получить тебя?
Его губы замирают в нескольких миллиметрах от моих. Одной рукой Островский поднимает мое колено, вынуждая обхватить его ногой, а второй медленно расстегивает пуговицы на платье. Они декоративные, всего лишь открывают крошечный кусочек кожи и край кружевного лифа. Но сердце все равно заходится в истерике.
Ненавижу его! Ненавижу за то, что играет со мной, словно это весело! Словно мой страх — острая приправа к изысканному блюду! Как будто он им питается, как будто способен что-то чувствовать только когда меня трясет в его руках. Ненавижу Виктора Островского! Ненавижу отца за то, что вынудил стать его женой! Ненавижу себя за то, что низ живота наполняется тяжестью, когда Островский прикасается!
Откуда только находятся силы? Я отталкиваю его и размахиваюсь, чтобы влепить пощечину.
Удивительно, но Виктор не уклоняется и не останавливает меня. Даже не морщится.
— Ну давай! — кричу я так яростно, что не узнаю собственный голос. — Давай, что стоишь?! Трахай! Ты же этого хочешь?! Хочешь разрешения?! Пять лет назад тебе оно не требовалось! Что изменилось?! Чего это ты вдруг стал спрашивать у вселенной?! Давай! Вы с отцом уже разрушили мою жизнь до основания! Окунули в кипящий котел и выбросили на улицу! Добивай уже, чего ты стоишь?! У меня нихрена нет! Ни родных, ни друзей, ни денег, ни образования, ни работы! Я тебе подскажу: предлагай денег! Вдруг соглашусь?! Сколько сейчас с таких, как ты, берут шлюхи?! Назначь цену, и никого не надо насиловать, договоришься с совестью! Ты не злодей, ты клиент!
