за ухом. Я замер в ожидании, следя за действиями Келвина, которого явно не смущала наша близость. Он держался спокойно как удав и на моё невнятное хмыканье реагировал без робости, в то время как я не находил себе места, не представляя, как скрыть румянец и волнение.
– Насчёт три. Раз, два…
Я запомнил день с его запахами и звуками и попытался вложить всё, на что был способен, в слабую ласковую улыбку.
– Три! – произнёс он громко, заглушив голосом удар от неудачного падения мальчишки на лонгборде15.
– Ну как?
– Супер.
У него было прямоугольное лицо с высоким лбом и ямочка на подбородке, и примечательный круглый нос. Над правой бровью выделялось родимое пятно. Тёмный, полный, складный Келвин, одетый в жёлтую новенькую толстовку, представлял приятный контраст со мной, светлым, худым, угловатым парнем в любимой, застиранной, безразмерной футболке с изображением группы «Thirty Seconds to Mars»16.
Часть снимка занимали плоские крыши. В далёком бледно-синем небе парил дельтаплан, похожий на огненную птицу.
Я не был жалким, смешным или каким-то не таким. Отнюдь, всеми фибрами души я излучал искренность, трогательную красоту. Мы излучали.
У меня всегда был зелёно-карий цвет глаз? Взгляд, в котором читалась жажда знаний и новшеств? Неужели в альбоме, на фотографиях, где я грыз пластиковую ежевику или где учился играть на гитаре, нервно трогая за струны, чертовски плохо падал свет? Почему я всячески отпирался от прошлого и не намеревался разгадать секрет утерянных воспоминаний?
Какую бы ошибку я не сотворил, я знал и чувствовал, что был рождён вовсе не для скорби. В голове вертелась мысль: «Ты не жертва обстоятельств! Думай шире, глубже, и тогда, может быть, тебе откроется тайна».
– Потом скинешь?
– Я был прав? – спросил Келвин. – Фотографироваться и фотографировать полезно и увлекательно. Спасает от однобокости в суждениях.
– Да. Позволишь что-нибудь заснять?
– Например?
– Древесную стружку, банку из-под фанты…
– Шляпку немолодой леди? – закончил Келвин.
– Только… я не умею. Понимаю, что навязываться не круто, и ты наверняка распланировал день, но что, если мы задержимся на холме? На часок-другой.
– Я покажу, – ответил он.
– Вот так просто?
– А зачем усложнять? – изобразил непонимание Келвин.
Я отошёл к декоративной ограде, за которой работал старый косильщик. Наклонился перед плоским гладким камнем и, подковырнув пальцем, откинул в сторону, прерывая идиллию. Внизу барахтался жук с красивой лаковой спинкой, отливающей холодной голубизной. Явно рассерженный, что его потревожили в ранний час, он зажужжал, точно пропеллер.
Келвин глухо простонал:
– Ну и чего ты к нему прикопался?
– Посчитал, что именно под камнем найдётся моя первая модель.
– Мне нечасто приходилось заниматься макросъёмкой, но я помню бабочку из сада. – Он присел рядом, держа фотоаппарат в полной боевой готовности.
– В каком положении находиться? Как подбираться? Как дышать? А может вообще задержать дыхание, чтобы пальцы не дрожали и чтобы ничего не смазалось?
– Это будет лишним, – возразил Келвин. – Твоя модель ползает, гудит. Она не статуя в музее, а живое существо. Вон как шевелит лапками.
– Вижу, что не мёртвое.
– Сосредоточься только на нём. Он есть, нас нет.
– И тебя?
– И меня. Жук – это главная цель, потому что единственная. Прислушайся, как под его животом шуршит земля, как дёргаются усики. Как вся злость мира собралась в этом невесомом организме.
– Он сердится, – поддакнул я.
– О-о-о, ты даже не представляешь насколько! Он готов лопнуть от ярости, как перекачанный гелием шарик.
– Он действительно лопнет?!
– Ага.
– Что мне делать?
– Ты знаешь.
Келвин, не снимая ремешка, передал камеру и мягко положил ладони на мои. Он руководил процессом, но давал возможность запечатлеть момент гнева самостоятельно и усвоить наставление. Это была своего рода медитация. Я практиковался. Поначалу я ужасно нервничал, заставлял себя не отвлекаться на оклики прохожих, свист, неразборчивый гомон. (То ящерица проскользнёт, то плеск воды перебьёт.) Несмотря на терпение Келвина, моё было готово вот-вот лопнуть.
– Они далеко, а не близко. Не бросай жука! Прояви настойчивость.
– Сложно.
– Я не втискиваю тебя в рамки.
– Точно? Я точно сумею?
– До этого-то умел. Выгорание не приговор.
– Скажи ещё.
– Что? – спросил он неравнодушно.
– Что-нибудь.
– Я верю в тебя, Эйден, и верил с тех пор, когда впервые попал на твою страничку.
Он ненадолго обнял меня, чтобы вселить уверенность. Внутри всё утихло, как после торнадо. От леса осталась обширная плоская равнина. Пространство замерло, и вот уже не Келвин, а кто-то другой, наверное, я сам, не отрываясь, увеличивал резкость, изучал и охотился за столь соблазнительным бескрылым жуком. Ему было некуда бежать.
Келвин отошёл. Вероятно, устал стоять в полусогнутом положении.
Я упёрся коленями в траву, чуть не повалившись на землю. За абсолютной пустотой, которая, казалось, проглотит целиком, таился вечный дар. Пока он был слабым, хрупким и боязливым и не представлял особой ценности, точно неогранённый алмаз, но это пока. Я успел ухватиться за него и сжал покрепче, не щадя косточек пальцев.
Через какое-то количество фотографий я всё-таки вернул жуку камень.
К ужину, как и планировалось, Келвин сбросил снимки. Я сохранил лучшие на телефон, а нашу общую распечатал на принтере. Взял гвозди, прибил к стене и, протянув верёвочку, закрепил фотографию скрепкой.
– Появился новый друг? – спросила мама бодро, разделяя мой энтузиазм.
– Да…
– Познакомишь? Мы бы съездили на пикник.
– Чуть попозже, ладно?
– Как скажешь, – ответила мама и добавила, подойдя к фотке поближе: – А он намного старше тебя?
– На семь лет.
– Ого, – протянула она озадаченно.
– Это же неплохо? Келвин прикольный, нескучный. Он тебе понравится.
– Если ты его не отталкиваешь, то, наверное, в нём что-то есть. Можешь больше не скрывать, что был с ним.
– Я не скрывал.
– Маму не проведёшь.
Она загадочно улыбнулась уголком рта и ушла на кухню готовить свинину.
Глава 11
В воскресенье мы с друзьями были приглашены на обед. Палмер проводила старшую внучку на самолёт, и как человек, ненавидящий одиночество, мгновенно придумала, как его скрасить.
По телефону она трещала, как сверчок:
– Берите всех-всех и заходите! Если я не знаю кого-то из вашей компании, то это даже здорово! Мне надо срочно познакомиться с хорошим парнем или девушкой, без разницы! К тому же, я вас давно не видела вместе!
Я позвал Келвина, чтобы развеселить Палмер, и не прогадал. Встретив нас и проведя на кухню, она принялась утолять любопытство. К моему удивлению, тут же, неподалёку, сидела Эзра и, раскладывая пасьянс, потягивала манговый сок. Она отвлеклась лишь за тем, чтобы кинуть вежливое приветствие, и продолжила заниматься делом, которое считала увлекательным.
– Да, студент. Предпоследний год, – ответил Келвин, смущённый вниманием незнакомой старухи.
– Когда вы познакомились?
– В начале июля.
– В начале июня, – пробормотал Келвин и незаметно ущипнул меня за бедро.
– Когда-когда?
– В июне, – пискнул я. – Мы познакомились в июне. Переписывались по фейсбуку, потом стали гулять.
– Закрутилось, завертелось? – рассмеялась она, обнажив вставную челюсть. – Ты гуманитарий, правильно?
– Как вы догадались?
– Как гласит закон притяжения, подобное притягивает подобное. Эйден не технарь и с математикой не дружит.
– Ну да, учусь на гуманитарном факультете. Английский нравится, да и разбираюсь я в нём.
– А я вот ничего в
