— Так случается довольно часто, — согласился Гэндальф. — Но на этот раз нам удивительно повезло. Быть может, этот хоббит спас меня от роковой ошибки. Я подумывал, не стоит ли самому опробовать этот Камень, чтобы понять, как его использовать. Если бы я так поступил, то сам показал бы себя ему. Я не готов к такому испытанию, если вообще хоть когда-нибудь буду к нему готов. Но даже если бы я и нашёл в себе силы отдёрнуться, то всё равно было бы катастрофой, если бы он увидел меня теперь, пока не настал час, когда тайны перестанут быть полезны.
— Я думаю, что этот час настал, — сказал Арагорн.
— Нет ещё, — возразил Гэндальф. — Осталась одна небольшая неясность, которой мы должны воспользоваться. Враг, совершенно очевидно, думает, что Камень в Ортханке. С какой стати ему быть не там? И что, следовательно, хоббит находится там в плену и Саруман заставил его поглядеть в шар в качестве пытки. Чёрная мысль полна теперь лицом и голосом хоббита и ожиданием; пройдёт некоторое время, прежде чем он узнает о своей ошибке. Мы должны использовать это время. Мы слишком медлили. Нужно двигаться. Окрестности Скальбурга — не то место, где стоит задерживаться. Я немедленно скачу дальше вместе с Перегрином Кролом. Для него это будет лучше, чем лежать в темноте, пока остальные спят.
— Я оставлю при себе Эомира и десять всадников, — сказал герцог. — Они поскачут вместе со мной рано поутру. Остальные могут последовать за Арагорном и выехать сразу, как решат.
— Как тебе угодно, — сказал Гэндальф. — Но сделай всё, чтобы как можно скорее укрыться среди холмов в Теснине Хельма!
В этот момент их накрыла мгла. Казалось, что яркий лунный свет внезапно угас. Несколько всадников вскрикнули и пригнулись, закрывая головы руками, словно пытались отразить удар сверху: на них обрушился слепой страх и мертвящий холод. Съежившись, они взглянули наверх. Над луной чёрным облаком скользнула огромная крылатая фигура, развернулась и понеслась на север, мчась в воздухе скорее, чем ветры Средиземья. Звёзды меркли перед ней. Она исчезла.
Люди замерли, окаменев. Гэндальф смотрел в небо, опустив сжатые в кулак руки.
— Назгул! — крикнул он. — Посланник Мордора. Буря приближается. Назгул пересёк Реку! Скачите, скачите! Не ждите рассвета! Пусть быстрые не ждут медленных! Скачите!
Он бросился прочь, подзывая на бегу Тенегона. Арагорн за ним. Подбежав к Пину, Гэндальф подхватил его на руки.
— На этот раз ты поедешь со мной, — сказал он. — Тенегон покажет тебе свою резвость.
Маг бегом вернулся к тому месту, где спал. Тенегон уже стоял там. Забросив на спину небольшую сумку, в которой были все его пожитки, Гэндальф вскочил на спину коня. Арагорн поднял Пина и передал его, завёрнутого в плащ и одеяло, в руки мага.
— Добрый путь! Следуй за мной, как можно быстрее! — крикнул Гэндальф. — Вперёд, Тенегон!
Громадный конь вскинул голову, махнул мягким хвостом в лунном свете, затем рванулся вперёд, презрительно отпихнув от себя землю, и исчез, как порыв северного ветра с гор.
— Прекрасная, спокойная ночь! — сказал Мерри Арагорну. — Кое-кому удивительно повезло: он не желал спать и мечтал скакать с Гэндальфом — и пожалуйста! Вместо того, чтобы превратиться в камень и стоять здесь вечно в качестве назидания.
— Если бы ты первым поднял Камень Ортханка, а не он, ещё не известно, что бы сейчас было, — отозвался Арагорн. — Ты мог натворить дел и похуже. Кто знает? Но боюсь, что сейчас тебе досталось скакать со мной. И немедленно. Собирайся, да прихвати всё, что Пин оставил. Живо!
Тенегон летел степями, не нуждаясь ни в указаниях, ни в понукании. Меньше чем за час они достигли Бродов Скальтока и перешли их. Позади серел Курган Всадников с его холодными копьями.
Пин оправился. Ему было тепло, но в лицо дул резкий, освежающий ветер. Он был с Гэндальфом. Ужас перед камнем и отвратительной тенью над луной поблек: эти события остались где-то позади в горных туманах или прошедшем сне. Он с облегчением перевёл дух и сказал:
— Я не знал, что ты скачешь без всякой сбруи, Гэндальф. У тебя нет ни седла, ни поводьев!
— Я не езжу на манер эльфов ни на ком, кроме Тенегона, — ответил Гэндальф. — Но Тенегон не терпит упряжи. Ты не можешь оседлать его: он сам либо соглашается нести тебя, либо нет. Если он согласен, этого довольно. Он сам позаботится о том, чтобы удержать тебя на спине, а иначе ты тут же окажешься в воздухе.
— А как быстро он скачет? — спросил Пин. — Судя по ветру, довольно быстро, но очень ровно. И как лёгок его ход!
— Он бежит сейчас так быстро, как может мчаться галопом резвейшая лошадь, — ответил Гэндальф, — но для него это не быстро. Местность здесь немного повышается и не такая ровная, как была за рекой. Но гляди, как быстро приближаются под звёздами Белые горы! Вон там, как чёрные копья, виднеются пики Трихирна. Вскоре мы доберемся до развилки и попадём в Теснинное ущелье, где две ночи назад была выиграна битва.
Пин снова на некоторое время примолк. Он слушал, как Гэндальф тихонько напевает себе под нос, бормоча на разных языках короткие обрывки стихов, пока под их ногами мелькает миля за милей. Наконец маг начал песню, слова которой хоббит разобрал; несколько строк ясно достигли его ушей сквозь свист ветра:
Велики корабли, велики короли,Трижды три их число.Что с собой принесли ониИз заморской земли давно?Семь звёзд привезли, и ещё семь камнейИ Белое Дерево.
— Что ты такое говоришь, Гэндальф? — спросил Пин.
— Я просто припоминал некоторые стихотворные предания, — ответил маг. — Полагаю, что хоббиты забыли их, даже те, которые когда-то знали.
— Нет, не все, — возразил Пин. — И у нас есть много своих собственных, которые, вероятно, тебя не заинтересуют. Но этого я никогда не слышал. О чём это в нём: какие семь звёзд и семь камней?
— О палантирах древних королей, — сказал Гэндальф.
— А что это?
— Имя означает "то, что показывает отдалённое". Один из них — Камень Ортханка.
— Значит, он не сделан… не сделан Врагом? — запинаясь, произнёс Пин.
— Нет, — ответил Гэндальф. — И не Саруманом. Это за пределами его искусства, и за пределами искусства Саурона тоже. Палантиры не принадлежат Средиземью, они пришли с Заокраинного Запада, из Эльдамара. Их сделали нолдоры, быть может, сам Феанор, так давно, что время нельзя измерить годами. Но нет ничего, что Саурон не мог бы заставить служить злу. Горе Саруману! Это было причиной его падения, как я теперь понимаю. Для всех нас опасны изобретения на порядок глубже, чем те, которыми мы владеем сами. Однако он сам виноват. Безумец! Хранить это в тайне, ради собственной выгоды… Никогда ни словом никому не обмолвился ни на одном Совете. Мы прежде не размышляли, какая судьба постигла палантиры Гондора в разрушительных войнах. Люди почти забыли о них. Даже в Гондоре они были секретом, известным лишь немногим, а в Арноре о них вспоминали только в стихотворных преданиях, ходящих среди дунедаинов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
