рубашку. «Как ты меня учил, давно еще».
Отец снял с гвоздя фартук. Чиркнув кресалом, Иосиф глубоко затянулся сигарой.
-Полезное умение, видишь, пригодилось, - коротко хохотнул генерал.
На востоке уже виднелась тусклая полоска рассвета. Иосиф отдал сыну сигару и встряхнул головой:
«Пора. Заниматься своей работой, в своей вере, майор Кардозо».
Они откинули полог и вошли в палатку, где лежал Федор.
Мишель приложил руку к голове. Дрогнув веками, капитан застонал.
-Не вставай, - услышал он недовольный голос Наполеона, - вчера без контузии обошелся, а
сегодня -хоть и не в бою, а получил. Ты зачем к тому мерзавцу пошел?»
Капитан открыл глаза и осмотрелся. В адъютантской палатке было пусто, за холстом скрипели
колеса телег. До него донеслись голоса офицеров: «Быстро, быстро, авангард уже на восточной
дороге».
Император курил сигару, сидя на походном, холщовом табурете. «На Москву идем, - коротко
сказал он, глядя на бледное лицо Мишеля.
-Я хотел…, хотел узнать у него о планах русских, - вздохнул Мишель. «И майора Кардозо взял с
собой - чтобы в чувство его привести».
-И привел, - Наполеон коротко выругался. «Ты здесь вырос, думаю, знаешь - они умрут, а не
сдадутся. И уж тем более, не станут тебе ничего сообщать. Тот щенок и не знал ничего, он простой
солдат. Ладно, - император улыбнулся, - ты хотел, как лучше, я понимаю. Полежи, вечером на
телеге поедешь, с ранеными». Он махнул рукой на восток: «Там увидимся».
Уже у выхода из шатра Наполеон обернулся. Император спросил, глядя на Мишеля синими,
зоркими глазами: «А твоя семья, где она? Воюет? Отец, брат…»
-Моему брату семнадцать, - устало ответил мужчина, - его бы никто на войну не пустил. А отцу
седьмой десяток, он ученый…
-Отдыхай, - велел Наполеон. Вскочив на своего крепкого, вороного коня, он сказал де Коленкуру:
«Врачи пусть поторапливаются. Вряд ли мы до Москвы встретим основные силы русских, но я хочу,
чтобы они не опаздывали, вдруг все-таки будут мелкие стычки, по дороге».
Императорская свита поднялась на холм. Наполеон, приняв из рук де Коленкура подзорную трубу,
осмотрел горизонт. На востоке поднимались столбы дыма, дорога, по которой двигались
французские войска, уходила вдаль. Наполеон спросил: «Что это горит?»
-Они посевы подожгли, - хмуро ответил кто-то из офицеров. «И в деревнях, крестьяне, по слухам,
тоже припасы уничтожают».
Наполеон только сжал губы: «Сказано в Библии, какой мерой мерите, такой вам измерять будут.
Если надо будет сжечь Москву для того, чтобы русские капитулировали - мы это сделаем».
Он обернулся на запад - по бесконечному, усеянному телами полю, ходили, нагибаясь, санитары.
«Врачи составят списки погибших, - внезапно, горько, подумал Наполеон. «В какой-нибудь
бретонской деревне будут оплакивать сына, где-нибудь на Рейне - брата, в Польше - мужа. А по
мне никто не заплачет. Разве что только Анна…»
Жена его не любила - она была милой, послушной, глупенькой девочкой. Родив сына, посчитав,
что ее долг исполнен, она просто позволяла ему получать свое, незаметно зевая, смотря в
расписной потолок огромной спальни во дворце Тюильри.
-Жозефина меня любила, - подумал Наполеон, спускаясь с холма. «Только недолго, конечно.
Господи, если бы я мог бросить все, жить с Анной и девочкой, пусть в глуши, пусть в
безвестности…, Но в любви. Оставь, никогда такого не случится». Он посмотрел на пыль, что
поднималась над дорогой: «Люди в тебя верят. Они ждут победы, ждут власти, ждут упоения
нашей силой..., Нельзя их бросать, - Наполеон подхлестнул коня и велел свите: «За мной!»
Все время, пока они обгоняли растянувшуюся на десятки миль колонну Великой Армии, Наполеон
вспоминал тихий голос Анны. Он сидел на лавке, гладя ее черноволосую голову, что лежала у него
на коленях. Дымно-серые глаза открылись: «Ты вернешься. Вернешься, и тебе придется сделать
выбор».
-Какой? - Наполеон наклонился и прижался губами к ее длинным ресницам.
-Самый тяжелый выбор в твоей жизни, - только и сказала она. Взяв его за руку, Анна стала
целовать сильные пальцы - один, за одним, пока он, как всегда, не почувствовал сладкий,
блаженный покой. Дверь избы стукнула, и веселый голос дочки потребовал: «Папа! Рыбу ловить!»
-Я вернусь с победой, - твердо напомнил себе Наполеон, когда они добрались до головы колонны.
Император выпрямил спину и крикнул: «Вперед, Великая Армия! На Москву!»
Впереди, на востоке, вставал тяжелый, черный дым, пахло гарью. Наполеон, подняв голову,
увидел птиц, что летели навстречу им, на запад.
-Мертвечину чуют, - мрачно подумал он. Вскинув подбородок, император заставил себя
улыбнуться.
В большой палатке, где помещалась операционная, было тихо. Давид посмотрел на отца. Иосиф,
наклонившись, зажав в зубах незажженную сигару, исследовал зондом рану. Врачи стояли вокруг
стола. Кто-то, робко спросил: «Ваше превосходительство, а почему нет кровотечения?»
Отец молчал. Бросив зонд в подставленную миску, он вытер руки об услужливо поданное
холщовое полотенце.
-Перо мне и бумагу, - коротко велел генерал. «Случай чрезвычайно интересный, господа».
-Как он может? - вдруг, подумал, Давид. «Дядя Теодор ему все равно, что брат. Он семья, они друг
друга тридцать лет знают…, Даже голос у него не дрогнул. Мне до папы еще расти и расти,
конечно».
Иосиф, дымя сигарой, быстро, изящно нарисовал сустав и сухожилия. Давид всегда удивлялся
тому, какие у отца ловкие и верные руки. Они были большими, с длинными, жесткими пальцами.
Давид знал, что они одинаково хорошо орудуют пилой во время ампутаций и нежно, едва касаясь,
помогают ребенку появиться на свет.
-Кровотечение было, - Иосиф глубоко затянулся. «Потом раненый пошевелился, в беспамятстве.
Осколок сдвинулся, и сдавил подколенную вену. Артерия не затронута, удивительным образом,
иначе бы он тут не лежал, - Иосиф кивнул на стол. «Ему повезло, а теперь, господа, мы должны
подумать, как извлечь осколок, избегнув повторного кровотечения».
-Отнять ногу выше колена, и все - пожал плечами один из врачей. «Тем более, у него гангрена
начинается, жар…».
-Рана чистая, - Давид покраснел. «Это я поторопился с диагнозом. Жар у него потому, что он
двенадцать часов пролежал на холодной земле. Это всего лишь простуда».
Иосиф, на мгновение, прикоснулся ладонью к чистым, рыжим, коротко стриженым волосам. «То
была не твоя кровь, - ласково подумал он. «С убитых натекла. У тебя, Теодор, с головой все в
порядке, просто контузия. Она тебе еще понадобится, голова. И сыновья твои живы. Придешь в
себя, я тебе сам все скажу».
-Ему шестьдесят два года, - вздохнул Иосиф, - он мой ровесник. Он может не перенести
ампутацию, господа.
-Откуда вы знаете, сколько ему лет? - удивленно спросил кто-то.
-У него меньше седины, чем у меня, - понял Иосиф. «Или это потому, что он рыжий. Не так
заметно».
-Догадался, - хмуро ответил он. «Готовьте стол, я буду оперировать».
- Он все равно умрет, - недовольно пробормотали сзади. «Тратить силы, опиум на смертельно
раненого русского…».
-Оперировать буду я, - сдерживаясь, повторил Иосиф, - ассистировать мне будет майор Кардозо.
Опиум я оплачу из своего кармана.
Давид увидел, как отец опасно багровеет.
-Всякий, - заорал Иосиф, - всякий, кто еще хоть слово скажет о том, кто лежит перед нами на столе-
француз, или русский, - так вот, любой такой подонок отправится под трибунал по моему личному
представлению, а потом будет счастлив, если его в коновалы возьмут! Всем понятно?»
Врачи молчали.
-Я очень рад, что вы хорошо соображаете, - сочно подытожил Иосиф. «Майор Кардозо, марш
мыться, нам надо работать».
Он проснулся от боли в ноге. Федор застонал: «Тепло…, Почему так тепло…». Он попытался
открыть глаза и услышал знакомый голос: «Тише, тише, Теодор. Выпей».
Жидкость была холодной, горькой и пахла травами.
-Иосиф, - понял он. «Вот и встретились». Федор, все-таки, пошевелился. Тот же голос, смешливо,
заметил: «Не заставляй меня привязывать тебя к койке, Теодор. Ты меня знаешь, я на это пойду, в
случае необходимости».
Он все-таки поднял веки. В маленькой палатке было чисто, в фонаре, привешенном к столбу,
горела одна свеча. «Папа, - Мишель, что сидел у изголовья, взял его за руку. «Папа, милый…»
-Армия где? - едва слышно спросил Федор. «Петька…он должен был быть на батарее, на холме…»
Он увидел рядом с Иосифом высокого, похожего на него мужчину: «Это сын его. Тоже врач. Давид
его зовут, я помню».
-Русская армия отступила к Можайску, - вздохнул Мишель. «Петя был, в плену, мы ему бежать
