От инквизиции спас дежурный по обезьяннику, позвавший Гуффи к начальнику, после чего, того, как ветром сдуло. Помчался на третий этаж на всех парах, как на пожар, но успел отдать приказание напоследок:
– Полы отдрай, чтобы блестели как у кота яйца, понял.
Я молча кивнул головой.
– Мне порой, кажется, что ты бесхарактерный, какой-то? – хмуро произнес Комар.
Слова друга задели меня за живое.
– Ошибаешься! – обиженно воскликнул я. – В отличие от многих он у меня просто есть.
– Тогда зачем прогибаешься перед Гуффи?
– Таких как Гуффи пруд пруди, мне приключений уже достаточно, – раздраженно ответил я. – Мне хочется покоя, понимаешь, – и я посмотрел на Валерку в поисках понимания.
– Ты надеешься найти на Клюшке покой?! – с насмешкой спросил он. – Разлепи глаза, – возбужденно выкрикнул Комар. – Все только начинается. Обезьянник покажется нам теплицей, вот увидишь. – Валерка нервно откинул голову назад.
– Чо кричишь, как потерпевший, – утихомиривал я друга. – Я и без тебя знаю, что Клюшка не сахаром обсыпана.
Мы некоторое время молчали. Нам было страшно, но никто из нас не хотел в этом открыто сознаться. Мы как малые дети хорохорились друг перед дружкой всячески скрывая наши внутренние страхи.
– Тебе не страшно? – поинтересовался я у Валерки.
Он внимательно посмотрел на меня – было видно, что Комар напряженно размышляет: он покусывал губу, на лбу залегла морщина.
– Все что не убьет, сделает меня сильнее, – иронично ответил он, при этом всячески силился улыбнуться, но у него это получалось плохо.
– Комар, – взмолился я, – давай без тоски и без того на душе кошки скребут.
Мы тупо смотрели в зарешеченное окно, ожидая машины, на улице тем временем пошел мелкий и колючий дождь. Наконец, пришла долгожданная машина. Мы попрощались с пацанами, уселись в УАЗике на заднем сидении, впереди нас гордо восседал Гиббон. Летеха-мент сел за руль, и мы двинулись в сторону неведомой нам Клюшки. Добирались мы по ухабистым дорогам больше пяти часов, а может даже больше, и приехали к конечному пункту назначения только глубоко после обеда.
Целый день была мерзопакостная погода, но как только мы въехали на территорию Клюшки, ветер притих, и даже несмело выглянуло солнце.
Как только мы въехали во двор Клюшки, все обитатели и воспитатели пристально уставились на милицейский УАЗик. Летеха-мент приказал нам никуда не двигаться без его команды, сам же с Гиббоном направился к парадному крыльцу трехэтажного здания. Мы не спеша, выползли из УАЗика и принялись рассматривать, открывшиеся нам ландшафты.
Во дворе Клюшки царила беспорядочная суета: старшаки скучковано дымили возле гаража, малышня безудержно бегала по двору с визгом, воспитатели мирно стояли друг возле друга, неторопливо разговаривая между собой.
Еще в обезьяннике Пинцет нам с Комаром популярно объяснил ху из ху на Клюшке и, почему детдом так странно назвали. Одно дело услышать, другое увидеть все своими глазами. Детдом располагался в длинном вытянутом трехэтажном здании, с высоты птичьего полета напоминавший растянутую букву «Г». Какой-то остряк из бывших обитателей и назвал тогда еще новый спальный корпус Клюшкой. Надо сказать, попал он точно в яблочко, лучшего названия для детдома и придумать было невозможно. Назвал же кто-то школу, в которой прошли наши с Комаром «лучшие» годы Пентагоном. Я долго не мог сообразить, почему школу так странно назвали, да и слово было мне не знакомо. Просветил Кузнечик: так в Америке называлось здание министерства обороны. Я так и не догнал, при чем тут наш Пентагон. С годами до меня дошло: в школе постоянно, что-то достраивали, в ней было столько всяких переходов, коридоров, что легко было заблудиться, одним словом сплошной лабиринт – Пентагон. Но это я немного отклонился в подробности.
Воротами на Клюшку служили два старых кряжистых дуба, вплотную стоявших друг возле друга, как обнявшиеся братья. Они были гордостью Клюшки.
Недалеко от нашей машины находилась мусорка: два контейнера были переполнены и вокруг них валялись пустые консервные банки, бутылки, пустые коробки и росло одинокое голое дерево.
Мимо нас быстрыми шагами прошла узкобедрая девица с грубоватыми чертами лица. Короткие волосы, грязные и сеченые, были растрепаны. Мужская замшевая куртка с чужого плеча болталась на ней как на вешалке. Глядя на эту лахудру, Комар выдавил из себя только неопределенное: «Однако!»
Стоявшие у крыльца парни вежливо поздоровались с ментом и Гиббоном, он даже им что-то невразумительно рявкнул, и его басистый голос, эхом раскатился по всей территории Клюшки.
– Настоящий Гиббон, – прокомментировал Комар.
Клюшкинские пацаны с любопытством смотрели в нашу сторону. Мой лоб прорезала тревожная морщинка. Валерка чувствовал мою напряженность.
– Ощущаешь доброжелательную, приветливую обстановку, – сыронизировал он, разглядывая копошившееся во дворе многочисленное население Клюшки.
– Отчаянно, – мрачно поддакнул я в унисон Комару. – Для полного счастья не хватает транспарантов и духового оркестра.
– Да, это было бы хорошее начало для нашего приезда в эту дыру.
Я озабоченно и неодобрительно посмотрел на Валерку.
– Комар нас зашибут, и не заметим, как это произошло. Смотри уже идет толпа, – я взглядом показал на идущую к нам кучку старшаков, которая до этого стояла возле гаража и мирно курила.
– Ладно тебе, – Валерка сдержанно улыбнулся. – Двум смертям не бывать, одной не миновать. Покажем им класс!
Я промолчал, слова друга не придали мне оптимизма. Кучка старшаков, человек шесть-семь, медленной и небрежной походкой подошли к УАЗику. Я инстинктивно приготовился к встрече, но тут Комар отчебучил такое, хоть стой, хоть падай. Он радостно обратился к пацанам, подняв правую руку, как великий вождь апачи.
– Хай, братья по разуму!
Толпа оторопело замерла от неожиданности. Первым пришел в себя рослого вида пацан, это и был Щука, Командор Клюшки.
– Это еще, что за баклан? – все, кто стоял вокруг, глумливо загоготали.
– Баклан – это птица, – не меняя интонации, парировал Комар. – Меня зовут Валерий, это мой друг…
– Мне по-барабану, как тебя зовут, – ответил Щука, скривив губы, совсем как у Буйка.
– Но мне-то не по барабану, – легким и непринужденным тоном ответил Валерка.
Все с интересом уставились на нас.
– Никитон, что там прочирикал этот бритый череп, – спросил Щука у тощего невыразительного пацана в очочках, который находился по правую руку от него.
– Мой друг не чирикал, он разговаривал, – вставил свои пять копеек я, вместо Валерки.
– Однако, новенькие пижонистые, – с восторгом воскликнул пацан по имени Никита.
Тогда я еще не знал, что Никитон являлся близким и доверенным другом Щуки. Он пристально посмотрел на нас и ухмыльнулся.
– Посмотрим, что они зачирикают у нас ночью! – челюстные мышцы Щуки заходили вверх-вниз, как будто он что-то жевал.
Всем своим видом он демонстрировал нам, какая он не подъемная крутизна клюшкинского масштаба, что ему ничего не стоит опустить нас ниже плинтуса. Все вокруг снова громко заржали, кроме Никиты. У него единственного было сосредоточенное, задумчивое лицо, оно мне даже показалось раздраженным от дурацкого смеха толпы. Я заметил, как он холодным оценивающим взглядом посмотрел на Комара.
– Это еще бабушка надвое сказала, – и хотя голос у меня от волнения был хриплый и неуверенный, но он остановил глумливый гогот щукинской толпы.
– Этот кривой не только на ноги, но и на голову, нам угрожает, – заводился, как машина, Щука. Ехидная улыбка с его коноплиной физиономии испарилась, глаза не по-хорошему сузились, и он угрожающе взглянул на нас. – Глаз на жопу натяну, – заревел Щука, и его лицо пошло багровыми пятнами, – и заставлю дышать!
Никита слегка ухмыльнулся. Непонятно было: поддерживает он Щуку или нет. Он вообще держался как-то обособленно от всей толпы, но при этом был ее частью.
– Не смеши мои конечности, – громогласно расхохотался Комар, чем ввел в полный аут Щуку и его компанию. – Заставит он меня дышать, – не унимался Валерка. – Сам не задохнись от выхлопных газов. Без тебя пуганные, – резко и гневно произнес Комар.
Наша светская беседа была прервана появлением мента. Рядом с ним, как полная противоположность, нарисовалась угрюмая квадратная фигура Гиббона.
– Ну, что орлы, – мент счастливо посмотрел на нас с Комаром. – Уверен, вам здесь понравится.
Щука на шаг отошел, давая дорогу менту, посмотрев на нас, не громко прошипел:
– Встретимся, придурки!
Я сделал вид, что его слова не меня касаются.
Как обычно, сначала нас с Комаром в сопровождении дежурного воспитателя привели в медкабинет. Я успел прочитать на стенке нацарапанное чьей-то торопливой рукой погоняло немолодой медички – Спирохета. Кличка меня удивила. Я не знал, что обозначает Спирохета, позже пацаны просветили. Назвали так медичку потому, что она любила всякий раз, осматривая воспитанника, грустно вздыхать и сочувствующим тоном восклицать:
