тридцать две секунды. У меня будет минута и тридцать две секунды, чтобы выкатить тело в коридор, встретиться с похитителями, дойти до лифта и уехать в морг.
Но сначала я убью человека.
– Прошу прощения, док, – произносит голос за моей спиной.
Это Вэл и ее коллега, везут пациента. Я отступаю в сторону и смотрю, как каталку проталкивают в дверь, как крутится не в такт одно из колес. Через открытые двери просачиваются звуки отделения: какой-то пациент нажимает на кнопку вызова медсестры, медсестра шаркает по линолеумному полу.
Я делаю глубокий вдох и захожу в отделение, заставляя себя улыбаться медсестрам, вежливо кивать в сторону пациентов. Захожу в узкий коридор, ведущий к частной палате мистера Шабира, останавливаюсь перед дверью палаты и смотрю через стекло.
Пациент сидит на кровати и разговаривает со своей женой. Несмотря на тревогу перед операцией, они улыбаются. Они так сильно сжимают руки друг друга, что я вижу, как побелели костяшки пальцев у жены.
Я не могу это сделать.
– Проходите, доктор, – говорит мистер Шабир из-за стекла.
Это выводит меня из оцепенения, и я захожу в палату с натянутой улыбкой.
Я полностью сосредоточилась на этой паре и не заметила, что в противоположном углу палаты, ближе к двери, сидит женщина и что-то безостановочно печатает на ноутбуке. Увидев меня, она с вежливой улыбкой выключает ноутбук, а потом тайком бросает взгляд на телефон, который только что тренькнул каким-то оповещением. Я желаю ей доброго утра и направляюсь к кровати пациента.
Мистер Шабир красив, но явно нездоров. То, что сердце у него работает плохо, очевидно: краски на его лице поблекли, губы бесцветные и в трещинах, под глазами мешки от недосыпа; кажется, что каждый вдох дается ему с трудом. Видимо, у него отличные пиарщики, раз им удается скрывать состояние его здоровья от прессы. Интересно, как они маскируют внешние симптомы, когда он оказывается перед камерами.
– Доброе утро, как тут у всех дела?
Мне в ноздри ударяет запах духов миссис Шабир. Она буквально излучает тревогу.
– Нервничаем, – говорит мистер Шабир.
– Но надеемся на лучшее, – быстро добавляет миссис Шабир. Я замечаю, что она быстро пожимает ему руку.
– Это лучший настрой, – отвечаю я. – Не нервничать невозможно, но нельзя поддаваться панике.
Я слышу, как откашливается женщина у меня за спиной; мистер Шабир вежливо ей улыбается.
– Это Тэмми, мой пиар-менеджер, – говорит он. – Она примет меры, если я вдруг откину копыта.
– Ахмед, – говорит миссис Шабир с искаженным от боли лицом.
Он похлопывает миссис Шабир по руке и бросает на меня сочувственный взгляд.
– Прошу прощения, доктор. Юмор помогает мне справляться с такими ситуациями. Я не хочу никому навредить.
Прежде всего – не навреди…
Я слышу в ушах эту клятву. Слышу, как мой молодой, искренний голос произносит ее с гордостью и верой в каждое слово.
– Ничего страшного, – я заставляю себя это произнести и беру его историю болезни. – Сейчас я расскажу, что вас сегодня ждет, а потом, если будут вопросы, не стесняйтесь их задать.
– Его состояние здоровья усугубляет риск? – спрашивает миссис Шабир. – Наследственная гиперхолестеринемия?
Я вздрагиваю, встретившись с ней взглядом. В ее глазах столько надежды. Доверия.
Мне нельзя доверять.
Ахмед смеется и похлопывает жену по руке.
– Доктор сказала, что ответит на вопросы потом, дорогая.
Миссис Шабир нервно смеется.
– Да, конечно. Извините.
– Риск для вашего мужа немного выше, потому что потребуется шунтирование трех артерий, а это означает больше времени под общим наркозом и больше времени на аппарате искусственного кровообращения. Что касается наследственности, повышенного уровня холестерина, это означает высокий риск того, что в будущем вашему мужу опять понадобится шунтирование.
– То есть если я умру, винить можете моего отца, – он улыбается жене, но та не отвечает на его улыбку.
– Ахмед, перестань. Я не могу даже думать об этом.
Планшет начинает трястись у меня в руке. Я так крепко его сжимаю, что болят сухожилия в запястьях. Я откашливаюсь.
– Итак, после введения препаратов я…
– Что за препараты? – спрашивает она. – Какие ему введут препараты?
– Минди, пожалуйста…
– Все в порядке, – говорю я. – Ахмеду сделают общую анестезию и введут препараты, разжижающие кровь, для предотвращения тромбоза.
– Спасибо, – говорит Ахмед, а потом, обращаясь к жене: – А теперь дай ей договорить.
Она кивает, улыбаясь сомкнутыми губами, как будто заставляет себя замолчать.
– Итак, процедура не должна занять больше трех часов. Как только введут наркоз и обеспечат подачу кислорода, я открою грудную клетку, чтобы получить доступ к сердцу, подключу вас к аппарату искусственного кровообращения и введу препарат, охлаждающий сердце, чтобы оно как следует замерло.
Я вижу, как побледнело лицо Минди.
– Он все еще будет жив, миссис Шабир. Это как выдернуть шнур из одной розетки и вставить в другую – в устройство по-прежнему поступает электричество, просто из другого источника.
Я отвожу глаза, не в силах выдержать ее полный доверия взгляд, и все равно чувствую, как он прожигает меня насквозь. Планшет дрожит у меня в руках.
– Как только начнет работать аппарат искусственного кровообращения, я приступлю к шунтированию каждой из трех коронарных артерий, используя бедренные вены. Как только шунтирование будет окончено, я начну вымывать из сердца препарат, применявшийся для его остановки, и переводить пациента с аппаратного искусственного кровообращения на самостоятельное. Как только сердце начнет благополучно биться, я закрою грудную клетку и отправлю вас в послеоперационную палату. Спутниковое там не очень хорошо работает, но медсестры приятные и отлично о вас позаботятся.
Я изображаю улыбку, пытаясь их успокоить, и ненавижу себя за это. Наверное, пациента мне удалось расслабить, а вот его жена не забудет ни одного моего слова. И именно с ней мне придется иметь дело, когда он умрет.
– Видишь, звучит не так плохо, – говорит Ахмед.
Минди кивает, но глаза у нее наполняются слезами. Она быстро встает и отворачивается к окну. Я вижу, как трясутся у нее плечи.
– Нас будут держать в курсе происходящего? – спрашивает Тэмми у меня за спиной. – У нас несколько человек с нетерпением ждут новостей.
Она мне не нравится, но это не ее вина. Она делает свою работу, так же как я должна была бы делать свою, но дополнительное давление и непреходящее чувство вины заставляют меня отвечать резко.
– Обычно мы придерживаемся политики «отсутствие новостей означает, что новости хорошие», чтобы нам не мешали работать, но можем сделать исключение.
Глаза у нее становятся холодными.
– Благодарю.
Я снова поворачиваюсь к пациенту. Миссис Шабир стоит у окна, шмыгая носом и пытаясь взять себя в руки. Мистер Шабир сидит молча и крутит на пальце обручальное кольцо. На другой руке у него какой-то перстень – странный стиль для политика.
– Боюсь, вам придется снять кольца перед операцией.
Он поднимает глаза, я прервала ход его мыслей.
– Ах да, конечно.
Он снимает сначала кольцо, потом перстень и со звяканьем кладет их на тумбочку у кровати.
– У вас есть какие-то еще вопросы ко мне?
– Нет, нам все ясно, – отвечает он. – Спасибо.
– До встречи.
Я
