было зарегистрированное оружие – так было бы проще выследить стрелявшего. «Глок», очевидно, купили на черном рынке. Что касается пули, то она прошла напрямую через голову.
– Надеюсь, мы ее найдем на месте убийства.
– Сначала надо найти это место, дорогуша.
Она передает мне сигарету, и я затягиваюсь, пока густой дым не наполняет мои легкие. Я так давно не курила, что одна жалкая затяжка ударяет мне в голову. Дайан забирает у меня сигарету и жадно затягивается сама.
У нас над головами летит самолет, оставляя за собой жирный след. Я думаю о дочери жертвы, которая сейчас летит из Австралии в тесном кресле экономкласса с мыслями об убийстве матери.
– Рэйчел, – говорит Дайан и так резко останавливается, что у нее под ногами хрустит гравий. – Ты уверена, что сможешь вести это дело?
Я тоже останавливаюсь, пинаю камушек и смотрю, как он отлетает на пару метров на обочину в сторону перелеска.
– Почему нет?
Я чувствую за спиной, как ползет запах ее сигареты. Нельзя было делать эту затяжку, я от никотина как пьяная.
– Ты же понимаешь, – говорит она, громко выдыхая. – Мальчик.
Я ничего не отвечаю и пинаю очередной камень. Кто-то уже должен был это сказать, и я даже готовилась, но Дайан застала меня врасплох. Я стискиваю зубы; пытаюсь не поддаваться боли.
– Со мной все нормально.
Я иду дальше, не собираясь больше это обсуждать. Дайан вздыхает и идет следом.
Дойдя до конца тропинки, вход на которую перекрыт бело-голубой лентой, трепещущей на ветру, мы видим сержанта Чесника. Он и его команда патрульных закончила опрашивать соседей. Он направляется прямо к нам.
– Что-то удалось узнать? – спрашиваю я.
Дайан подныривает под ленту, чтобы затушить ботинком свой окурок.
– Есть за что зацепиться, – отвечает он. – Соседний дом принадлежит доктору Анне Джонс, она кардиохирург в больнице.
Я быстро оглядываюсь через плечо на крышу больницы, которая выглядывает из-за перелеска, где мелькают пятна белого – комбинезоны криминалистов.
– Это был ее ребенок?
– Да, мэм.
Я смотрю на Дайан.
– Какого размера были следы на лужайке?
– Тридцать девятый или сороковой, – говорит она, снова подныривая под ленту.
Слишком большие для ребенка, но могут принадлежать взрослой женщине.
– Кто-то из соседей видел жертву недавно?
– Были люди, которые видели, как она шла в школу забирать мальчика в четверг днем.
– Но никто не видел, чтобы они вернулись?
– Нет, мэм.
Подходит под гипотезу о том, что их перехватили по дороге домой.
– Жилица дома на углу, миссис Дженни Ховард, кажется, хорошо знала жертву. Возможно, с ней стоит поговорить.
– Отлично, Энтони. Спасибо.
Я поворачиваюсь и иду обратно по переулку, ускоряя шаг, чтобы поскорее заглянуть в окна соседнего дома.
– Кое-кто взял след, – саркастически бросает Дайан.
18
Анна
Остается 10 минут
Суббота, 6 апреля 2019 года, 09:50
Я мою руки у раковины, глядя в операционную сквозь стеклянную перегородку.
Ахмед Шабир лежит без сознания на операционном столе и ждет прикосновения моего скальпеля. Я смотрю на его голые ступни, выглядывающие из-под покрывала, на то, как поднимается и опускается его грудь – фрагмент голой плоти, огороженный хирургическими простынями. Доктор Бёрке вставил дыхательную трубку, Карин проверяет аппарат искусственного кровообращения. Хирург, который дежурит сегодня, готовит ногу для извлечения вен.
Какой смысл все это делать? Через несколько часов он будет мертв.
Я смотрю на свои руки, покрытые от локтей до кончиков пальцев мыльной пеной, на участок ярко-розового там, где я слишком сильно терла щеткой и задела кутикулу на ногте. У меня ужасно трясутся руки. Сжимаю их в кулаки, и между пальцев пузырится пена. Со мной такого никогда раньше не было. Я известна своей твердой рукой. Включаю кран и смываю пену.
Они все увидят, как трясутся у меня руки, и поймут, что что-то не так. Меня поймают, Зак умрет, и я сяду в тюрьму до конца своих дней.
Ограждения в каждом из коридоров, ведущих в отделение, тщательно замаскировали, чтобы не привлекать внимания, поставив знаки о том, что идет уборка. Патрулировать коридоры будет Дэвид, который обычно стоит на входе в больницу. Мы каждое утро здороваемся друг с другом, и я смею надеяться, что, если мы встретим его в неподходящее время, мне удастся выкрутиться.
Как только я сделаю свое дело, мне нужно будет очень быстро выкатить тело в коридор к лифту. Всего шесть метров, но у меня будет полторы минуты, чтобы встретиться с похитителями, дойти до лифта и зайти в него до того, как появится Дэвид.
Не думай пока об этом. Для начала тебе нужно покончить с более сложной задачей.
Покончить. От этого слова у меня волосы на затылке встают дыбом.
Я пользуюсь мгновением, когда вода стекает с моих рук в раковину, чтобы закрыть глаза и подавить приступ паники. И вдруг слышу, как он меня зовет.
Мамочка…
Я трясу головой.
Нет. Не сейчас.
…Кого ты будешь спасать – меня или того человека?
Я не могу дышать.
…Вы сделаете все возможное, правда, доктор Джонс?
У меня так сильно кружится голова, что меня сейчас стошнит.
…Если вам не удастся убить пациента, ваш сын умрет вместо него.
Я распахиваю глаза. Мои руки, сжатые в кулаки, трясутся. Я так сильно впиваюсь пальцами в ладони, что из-под ногтя у меня появляется темная капля крови. Я держу палец под краном, наблюдая, как капля растекается и убегает, оставляя предательский след на сливе.
Помни, как ты рассуждала. У Зака выше процент выживаемости, ему дольше жить.
Я вытираю руки, надеваю маску и захожу в операционную, пока окончательно не сдали нервы, потому что каждая клетка моего тела кричит, что надо повернуться и бежать.
– Перчатки, – говорю я, держа согнутые в локтях руки на весу. Марго надевает на обе мои ладони раскрытые перчатки, затем натягивает защитный козырек на глаза. Мы столько раз это делали, что могли бы повторить действия во сне. Но эта операция непохожа на остальные. Она скоро это увидит.
Я поворачиваюсь к операционному столу, ноги у меня подгибаются.
– Как у нас дела? – спрашиваю я всех присутствующих. Голос у меня звучит сдавленно, на шее натянулась жила из-за того, как старательно я пытаюсь улыбаться.
– Готовы начать, как только скажете, – говорит доктор Бёрке.
Он не такой жизнерадостный, как обычно, и я боюсь, что он все про меня знает, читает в моих глазах жестокий план. А потом вспоминаю, какой сегодня день недели, и улыбаюсь под маской.
– Кое-кто недоволен, что пришлось работать в выходной.
– Что поделать, приходится время от времени, – отвечает он, подмигивая мне, как обычно.
– Как пациент?
– Показатели в норме, на введение препаратов реагирует хорошо.
– Все готово? – спрашиваю я Карин.
– Готово.
– Отлично. Итак, у нас шунтирование трех артерий: огибающей, передней нисходящей и правой. Все нам хорошо знакомо.
Я смотрю на пациента, на его расслабленное наркозом лицо, восхищаюсь его длинными густыми ресницами, которые так приятно было бы выдирать, если бы они были мои. Он кажется таким спокойным.
Он никогда больше не откроет глаз.
Во рту у меня пересохло от тревоги. Когда я облизываю губы под маской, я как будто провожу по
