Что ж, хоть какая‑то польза от дурацких колготок! Бурцев немного расслабился.
– Как вас зовут, синьора?
– Называйте меня Дездемона.
Ну и ну!
– Простите, а мужа вашего, случайно, не Отелло кличут?
– О, нет! Джузеппе. Он у меня купец. Знатный венецианский купец.
Брошено это было с таким презрением, что Бурцев невольно посочувствовал бедняге Джузеппе. Эта пара явно не могла похвастаться гармонией супружеских отношений.
А по щеке хозяйки уже скользнула слезинка. Женщина смахнула предательскую влагу. Улыбнулась. Той жалкой беспомощной улыбкой, которой улыбаются, когда безумно хочется плакать.
Бурцев нахмурился. А брюнеточку‑то нашу, никак, кто обидел. Гаврила тоже задышал сипло, сердито.
– А вас, синьоры... Как зовут вас?
– Вася, – пробормотал Бурцев. – Василий.
Ткнул локтем новгородца, засмотревшегося на венецианку. Шепнул по‑русски:
– Назовись!
– Гаврила, – пробасил Алексич.
– Базилио и Габриэло, значит? Очень мило...
Глава 40
Глядя в эти карие заплаканные глаза, Бурцев чувствовал себя крайне неловко. Беседа не клеилась. В конце концов он спросил напрямую:
– Синьора Дездемона, я вижу, вы чем‑то расстроены. Мы можем вам помочь?
– Помочь? Мне?
Щеки ее горели. Глаза блестели от слез. Но стыд заставлял стискивать зубы. Хм, кажется, дело тут касалось весьма интимных вещей.
– Ну да. Помочь вам. Вы избавили нас от крупных неприятностей, и теперь мы просто обязаны хоть чем‑то отблагодарить вас. Если это в наших силах... Не стесняйтесь, синьора...
И вот тут она не выдержала. Дездемона рухнула на низенькую табуретку, разрыдалась.
Вообще‑то Бурцев не выносил женских слез. Он попросту терялся и понятия не имел, что следует делать, когда барышни и дамы бьются в истерике. Так в свое время было с Аделаидой. Так было и сейчас. Гаврила тоже пребывал в замешательстве. Здоровяк‑новгородец лишь неловко гладил огромной лапищей пышные волосы венецианки и растерянно лупал глазами на воеводу. Приказа ждал, что ли...
– Синьора, перестаньте, прошу вас! – Бурцев присел возле рыдающей женщины. – Объясните, наконец, в чем дело?
– Джузеппе! Джузеппе! Джузеппе! – с ненавистью выплюнула она сквозь слезы.
Однако! Венецианскому купцу нужно было здорово потрудиться, чтоб довести женушку до такого состояния.
– Ваш муж вам изменяет?
– О, нет! Он не способен на это. Его мужская сила давным‑давно заплыла жиром. Единственное, что интересует моего супруга, – это деньги. Прибыль! Барыш! Он старается извлечь его отовсюду, он ищет его во всем. Даже... – слезы теперь лились градом, – даже в собственной жене.
– Не понимаю, – честно признался Бурцев. – Ничего не понимаю!
Дездемона взяла себя в руки. Плечи венецианки еще нервно подергивались, но плакать купеческая супруга перестала:
– Это, в самом деле, трудно понять, синьоры! Джузеппе сделал и преумножает свое состояние за счет торговли венецианским стеклом. А все потому, что моему мужу благоволит член Большого и Малого Советов республики, Глава гильдии стеклодувов синьор Моро.
– Это плохо?
– Беда в том, что у синьора Моро есть сынок. Отвратительнейший тип по имени Бенвенутто. И он вознамерился во что бы то ни стало залезть ко мне в постель. Вы видели зеркало в моей спальне? Так вот это дорогая, очень дорогая вещица – подарок Бенвенутто.
– Ну, это, наверное, не так страшно. Неприятно, конечно, но если он ограничивается презентами и не преступает известных границ...
– Преступает, еще как преступает, синьоры! Этот юнец днем и ночью горланит серенады под моим балконом и сутки напролет умоляет о свидании!
Ага... Бурцев припомнил лишенного музыкального слуха лютниста из гондолы. Да, «горланит» тут, пожалуй, самое подходящее словечко.
– А что же ваш муж? Почему он не набьет морду наглецу?
– Мой супруг не желает портить отношения с семейством Моро. Выгодные коммерческие связи для него превыше всего. К тому же синьора Моро прочат в дожи, если с синьором Типоло вдруг что‑то случится. Ну, знаете, как это бывает...
Бурцев знал. По крайней мере, догадывался. О грызне венецианского дожа и сенаторов за власть он был наслышан.
– ...А уж ссориться с сыном будущего дожа Венеции мой Джузеппе и вовсе не намерен, – продолжала несчастная.
– Так значит, ваш Джузеппе спокойно терпит молокососа, который вьется вокруг его жены?
– Более того, он рад всячески услужить синьору Моро и его сыночку.
– То есть как услужить? В каком смысле?
Венецианка пылала от стыда и гнева.
– Посмотрите вокруг, синьор Базилио! Вы видите рядом моего мужа или хотя бы одного слугу? Я осталась одна в этом доме! Слабая, беззащитная женщина! Вот уже третью ночь подряд Джузеппе уходит, как он выражается, по неотложным делам и отсылает всех слуг. Не догадываетесь почему?
– Чтобы никто не помешал вашему свиданию с Бенвенутто?! – поразился Бурцев.
– Вот именно! Вчера ночью этот юнец уже порывался проникнуть в дом – закидывал с гондолы на балкон веревочную лестницу. Я окатила его помоями. Он страшно ругался. А утром был жуткий скандал с Джузеппе. Представляете, мой муж требовал, чтобы я не противилась Бенвенутто, какие бы действия тот не предпринимал! Кричал, что сын синьора Моро – желанный гость в его доме. Когда я пыталась возразить, Джузеппе едва не убил меня. Не расцарапай я ему его наглую жирную морду... Да вот полюбуйтесь сами!
Шаль слетела с плеч и шеи венецианки. Синеватые пятна на смуглой коже – отчетливые следы чьих‑то грубых пальцев – не оставляли сомнений: женщину душили. Неумело, но сильно.
Ох, неправильный какой‑то у тебя Отелло, Дездемоночка... Совсем неправильный. Бурцев неодобрительно покачал головой. Шекспир, блин, отдыхает. Такие страсти, небось, и не снились старине Уильяму.
– Почему вы не уйдете от мужа?
– Куда? Я сирота из Пьемонте. Здесь, в Венеции, у меня нет ни родных, ни близких. Я уж думала броситься с балкона в канал. Но ведь самоубийство – великий грех! А Джузеппе, уходя прошлым вечером, наказал, чтобы сегодня я непременно впустила Бенвенутто в дом и позволила ему по своему усмотрению пользоваться всем... Понимаете, поль‑зо‑вать‑ся! Понимаете, все‑е‑ем!
Несчастная брюнетка всхлипнула.
– И что вы ответили мужу?
– Послала его ко всем чертям!
– А Джузеппе?
– Он заявил, что разрешил Бенвенутто выломать дверь, если я вздумаю противиться. А еще сказал, что сам вернется лишь под вечер, и никто из слуг не появится здесь раньше.
«Ну, и урод же этот Джузеппе! – подумал Бурцев – Превесьма неприятная личность!» Дикая история Дездемоны напомнила давнюю беду Агделайды Краковской. Малопольскую княжну тоже в свое время силком отдавали Казимиру Куявскому. Правда, замуж...
– Вот ведь злыдень! – пробормотал Гаврила. Сотник достаточно хорошо знал немецкий, чтобы уловить суть разговора.
– Бенвенутто приплыл под утро, – продолжала Дездемона. – Орал серенады, пока его не отпугнула похоронная процессия. Потом на нашей рии[142] появились летящие гондолы Хранителей Гроба. Потом грохотали их смертоносные громы. Потом кто‑то с кем‑то дрался. И снова гремел гром смерти...
Ну да... Бурцев пощупал за пазухой «вальтер». Пистолет – на месте.
– В любое другое время я бы перепугалась не на шутку, но сегодня только радовалась этому шуму. А сейчас, когда все стихло, мне страшно. Опять. Боюсь, Бенвенутто вернется. И сын синьора Моро будет зол, как бешеная свинья. Наступает утро, и время серенад закончилось.
– Поэтому вы открыли нам дверь?
Она промолчала, опустив глаза. Ответа и не требовалось.
– Синьора, но мы ведь могли оказаться бандитами похлеще Бенвенутто. Или вы не поняли, что нас разыскивала городская стража?
– А мне уже все рав‑но! – отчеканила она. – Синьоры, я вас умоляю только об одном: сделайте так, чтобы Бенвенутто забыл дорогу к этому дому.
– Но ваш муж? – Бурцев взглянул на синяки под подбородком Дездемоны, – Что скажет он? Как он поступит?
Глазки венецианки прищурились. Дездемона оскалилась, сделавшись похожей на дикую кошку:
– Со своим увальнем Джузеппе я как‑нибудь справлюсь сама. А вот с Бенвенутто и его слугой, боюсь, не смогу.
– Ясно, – Бурцев принял решение. – Синьора, если Бенвенутто действительно пожалует сюда...
Стук в дверь возвестил, что «если» уже не уместно.
Стучали громко, по‑хозяйски. О дерево били железом. Дверь ходила ходуном.
– Ну, дружище Габриэло, – Бурцев повернулся к Алексичу, – пришло время расплачиваться за гостеприимство.
Новгородец вразвалку направился к спальне Дездемоны.
– Э‑э, ты куда это, Алексич?
– Так это... под кровать. За оружием.
– Погоди‑погоди, – Бурцев остановил сотника. – На свиданья толпой не ходят. Там, за дверью, всего один молокосос. Ну, может быть, двое, если слуга‑лодочник сопровождает господина. Давай‑ка обойдемся без пролития крови. Все‑таки парень принадлежит к знатному семейству, и смерть оболтуса может осложнить жизнь этой синьоре. От нас ведь что требуется? Просто вышвырнуть щенка и убедить его больше сюда не соваться.
