– Наверное, в своей стране он какой-нибудь светлорд, – предположил Моаш. – Такие речи… Прямо удивляюсь, как его занесло к нам, кремлецам.
– Эй, – окликнул их Данни. – Что вы сотворили с Сигзилом? Он обещал рассказать мне о моей родине.
– Родине? – переспросил Моаш у молодого человека. – Ты же из Алеткара.
– Сигзил считает, таких фиолетовых глаз, как у меня, в Алеткаре не бывает. Он думает, в моих жилах течет и веденская кровь.
– У тебя не фиолетовые глаза, – возразил Моаш.
– Конечно, фиолетовые, – заупрямился Данни. – Это видно на ярком свету. Просто они очень темные.
– Ха! – воскликнул Камень. – Если ты из Веденара, мы кузены! Пики рядом с Веденаром. Там бывать люди с правильными красными волосами, как у нас!
– Данни, радуйся, что кому-то не померещилось, что у тебя красные глаза, – вмешался Каладин. – Моаш, Камень, соберите свои звенья и передайте то же самое Тефту и Шраму. Я хочу, чтобы все промаслили жилеты и сандалии от сырости.
Они вздохнули, но выполнили его приказ. Солдаты дали им масло. Мостовики – расходный материал, а вот за хорошую свиную кожу и металл для пряжек приходилось дорого платить.
Пока Четвертый мост готовился к работе, сквозь тучи выглянуло солнце. Его лучи приятно согревали мокрого Каладина. Было что-то бодрящее в том, как холодная Великая буря сменилась теплом. Маленькие камнепочковые полипы на стене казармы раскрылись, втягивая влажный воздух. Их следовало соскрести. Камнепочки разъедали стены, оставляя выемки и трещины. Цвет у полипов был темно-малиновый.
Наступил чачель, третий день недели. На рынок рабов должны доставить свежий товар. Значит, будут новые мостовики. Отряд Каладина в серьезной опасности. Во время последней вылазки Йейк получил стрелу в руку, а Дельп – в шею. Каладин не смог ему помочь, и, поскольку Йейк ранен, в отряде осталось двадцать восемь человек, способных нести мост.
И действительно, примерно через час после того, как они приступили к утренним занятиям – приводили в порядок снаряжение, смазывали мост маслом, Лопен и Даббид сбегали за полагавшейся на завтрак жидкой кашей и приволокли на склад котел, – Каладин заметил солдат, которые вели вереницу грязных, шаркающих ногами мужчин. Он махнул Тефту, и они вдвоем двинулись навстречу Газу.
– Прежде чем начнешь на меня орать, – сказал сержант, едва увидев Каладина, – пойми, что я ничего не могу изменить.
Рабы сбились в кучу, за ними наблюдала пара солдат в помятых зеленых мундирах.
– Ты же мостовой сержант, – возразил Каладин.
Тефт встал рядом с ним. Он не брился, но начал аккуратно подстригать свою короткую седую бороду.
– Ага, – буркнул Газ. – Но я больше не распределяю новичков. Светлость Хашаль желает делать это сама. От имени мужа, разумеется.
Каладин стиснул зубы. Значит, Четвертому мосту новобранцев не видать.
– Выходит, мы остались с носом.
– Этого я не говорил. – Газ сплюнул черным. – Она дала вам одного.
«Ну хоть что-то…» – подумал Каладин. Солдаты привели почти целую сотню новых мостовиков.
– Которого? Надеюсь, он достаточно высокий, чтобы нести мост.
– О, за это не волнуйся. – Газ взмахом руки разогнал нескольких рабов. – А еще он хороший работник.
Рабы подались в стороны, открыв того, кто стоял сзади. Он был чуть ниже среднего роста, но все равно достаточно высоким, чтобы нести мост.
Но у него была черно-красная мраморная кожа.
– Паршун?! – изумился Каладин. Рядом с ним вполголоса выругался Тефт.
– А почему нет? – ответил Газ. – Они безупречные рабы. Слова поперек не скажут.
– Но мы же с ними воюем! – возразил Тефт.
– Мы воюем с бандой выродков, – парировал Газ. – Эти, с Расколотых равнин, ни в какое сравнение не идут с ребятами, что работают на нас.
Это, по крайней мере, правда. В военном лагере было много паршунов, и, несмотря на разводы на коже, между ними и воинами-паршенди не наблюдалось почти никакого сходства. К примеру, на паршунах не росли странные панцири, напоминавшие доспехи. Каладин разглядывал лысого крепыша. Паршун глядел в землю; он был в одной набедренной повязке, и все в нем казалось каким-то толстым. Его пальцы были толще человеческих, руки – плотнее, а бедра – шире.
– Он ручной, – сказал Газ. – Не тревожься.
– Я думал, паршуны слишком ценны, чтобы отправлять их бегать с мостами, – заметил Каладин.
– Это вроде как эксперимент. Светлость Хашаль изучает варианты. В последнее время находить новых мостовиков стало сложно, и паршуны могли бы заполнить дыры.
– Газ, это глупость, – возразил Тефт. – Мне наплевать, ручной он или нет. Приказывать ему нести мост для тех, кто воюет с его соплеменниками, – чистейшая глупость. Что, если он нас предаст?
Газ пожал плечами:
– Что-нибудь придумаем.
– Но…
– Хватит, Тефт, – вмешался Каладин. – Эй, паршун, за мной. Он повернулся и направился вниз по склону холма. Паршун покорно двинулся следом. Тефт выругался и сделал то же самое.
– Что за фокус они хотят с нами провернуть, как ты думаешь? – спросил он.
– По-моему, все обстоит именно так, как сказал Газ. Хотят выяснить, можно ли доверить паршуну бежать с мостом. Либо он выполнит приказ, либо откажется бежать или даже попытается убить нас. Что бы ни случилось, она в выигрыше.
– Дыхание Келека… – выругался Тефт. – Мы словно улитки в брюхе рогоеда. Она всех нас погубит.
– Знаю. – Каладин бросил взгляд через плечо на паршуна, который был чуть выше большинства своих собратьев и с чуть более широким лицом, но в остальном от них ничем не отличался.
Другие члены Четвертого моста уже построились к моменту их возвращения. Они смотрели на приближавшегося паршуна со смесью удивления и недоверия. Каладин остановился перед шеренгой, Тефт стоял рядом с ним, паршун – позади. Его присутствие раздражало до неприятного зуда, и Каладин будто случайно шагнул в сторону. Паршун не шелохнулся – так и стоял, опустив глаза и ссутулившись.
Каладин окинул взглядом остальных. Они все поняли и рассердились.
«Буреотец… – подумал Каладин. – В мире все-таки есть кое-кто ниже, чем мостовик. Мостовик-паршун». Паршуны, возможно, и стоили дороже большинства рабов, как и чуллы. Вообще-то, сравнение и впрямь было подходящим, потому что паршунов использовали совсем как животных.
Увидев, как повели себя мостовики, Каладин пожалел это существо. И тотчас же разозлился на самого себя. Ну когда же он научится думать и чувствовать иначе? Паршун опасен, он отвлекал их, на него нельзя положиться.
Он – обуза.
«Преврати обузу в преимущество, если сумеешь…»
Эти слова произнес человек, который заботился только о собственной шкуре.
